Ассасин 1: миссия в Сараево (СИ) - Тыналин Алим

Я замер. Сердце забилось быстрее, но дыхание осталось ровным. Халим научил контролировать страх. Превращать его в топливо, а не в помеху.

Шаги приближались. Остановились. Прямо за дверью квартиры номер семь.

Крупский вернулся.

Глава 9

Ультиматум

Звук ключа в замке. Металл царапнул металл.

Времени на раздумья не было. Я развернулся к окну.

Картина снова висела на стене, ровно, без перекосов. Сейф закрыт, почти все документы на своих местах. Пол чист, я уже убрал в карман обгоревшие спичечные головки. Но самого меня здесь быть не должно.

Замок щелкнул. Дверь начала открываться. Хорошо, что я сейчас нахожусь в другой комнате, а не в коридоре.

Я метнулся к окну. Три быстрых шага, бесшумных, на подушечках ног, как учил старый Ибрагим. Руки уже тянулись к оконной раме.

Окно, конечно же, закрыто. Простая деревянная рама с двумя половинками, запертая на внутренний шпингалет. Я дернул металлическую задвижку вверх. Она поддалась легко, без скрипа — слава всем богам, что Крупский следил за квартирой и смазывал механизмы.

За спиной послышался скрип половицы в прихожей. Тяжелая поступь. Крупский вошел в квартиру.

Я распахнул окно. Холодный ночной воздух ударил в лицо. Внизу чернела пустота.

Второй этаж, десять аршинов до земли. Недостаточно высоко, чтобы убиться, но достаточно, чтобы сломать ногу при неудачном приземлении.

Но я не собирался прыгать вниз.

Я выглянул наружу, оценивая ситуацию. Каменная стена, покрытая старой, осыпающейся штукатуркой.

Справа — узкий каменный карниз, тянувшийся вдоль всего фасада. Ширина ладони, не больше. Под ним — декоративные выступы, остатки какого-то архитектурного украшения, которое когда-то делало этот дом красивее.

За моей спиной хлопнула дверь в прихожей. Крупский закрыл входную дверь.

Я перекинул правую ногу через подоконник. Нащупал носком ботинка карниз.

Камень был холодным, я почувствовал даже через обувь. Перенес вес тела. Карниз выдержал.

Левую ногу — туда же. Теперь я стоял на узкой каменной полке, держась руками за оконную раму изнутри комнаты. Последний шанс развернуться, вернуться внутрь, придумать легенду.

Но легенды не было. Что скажет Александр Борисов, штатский посетитель, оказавшийся ночью в квартире Ивана Крупского? Никакого правдоподобного объяснения.

В комнате зажегся свет. Керосиновая лампа, я видел желтоватое сияние, пробивающееся сквозь щели в занавеске.

Я отпустил раму и осторожно прикрыл окно. Оставил щель в палец шириной. Как будто сквозняк сам прикрыл створку.

Теперь я стоял на карнизе снаружи, прижавшись спиной к холодной каменной стене, руки раскинуты в стороны, пальцы ищут любые неровности, за которые можно зацепиться.

Халим ибн Сабах делал это сотни раз. Карабкался по стенам крепостей, замирал на узких выступах, пережидая дозоры. В Аламуте нас тренировали на отвесных скалах, где один неверный шаг означал падение в пропасть.

Но тело Александра Бурного никогда этого не делало. Мышцы развиты по-другому, баланс другой, центр тяжести выше. Я чувствовал, как ноги дрожат от непривычного напряжения.

Дыши. Медленно. Ровно. Найди равновесие. Стань частью стены.

Внутри квартиры послышались шаги. Крупский ходил по комнате. Я слышал скрип половиц, шорох ткани — он снимал пальто.

Я начал двигаться вдоль карниза. Медленно.

Правая нога скользит вбок, нащупывая опору. Вес переносится. Левая нога подтягивается следом. Руки ищут зацепки в стене — выступ кирпича, щель в кладке, что угодно.

Карниз под ногами осыпался. Маленькие кусочки штукатурки отваливались и летели вниз, с тихим стуком ударяясь о булыжники мостовой внизу. Слишком громко. Если кто-то сейчас проходит по улице и поднимет голову…

Но улица была пуста. Уже вечер, половина десятого. Даже пьяницы разошлись по домам. Фонари горят далеко, тут почти не освещено.

Я продвинулся на аршин вдоль стены. Окно квартиры номер семь осталось позади. Впереди — следующее окно, квартира номер шесть. Там темно, жильцы наверняка спят.

В окне Крупского мелькнула тень. Он подошел близко, я видел его силуэт сквозь тонкую занавеску. Замер. Сердце застучало быстрее, но дыхание остановилось.

Не двигаться. Стать частью стены. Тенью. Ничем.

Крупский постоял у окна несколько секунд. Я видел, как он поднял руку к лицу. Курил? Я не видел огонька папиросы. Или просто смотрел в ночь, обдумывая что-то?

Потом отошел. Тень переместилась вглубь комнаты.

Я выдохнул. Медленно, бесшумно. И продолжил движение.

Еще аршин. Еще два. Карниз становился уже. Здесь штукатурка осыпалась сильнее, обнажая голый камень. Носки ботинок буквально цеплялись за край, вся нагрузка шла на руки, которые держались за крошечные выступы в стене.

В горах Персии было проще. Там камень был теплым от солнца, сухим, с четкими гранями. Здесь — влажный от ночной сырости, скользкий от городской копоти.

Я добрался до угла здания. Дальше карниз обрывался. Но здесь темнела водосточная труба — старая, чугунная, толстая. Крепления вросли в стену, держались крепко.

Я обхватил трубу одной рукой. Металл был холодным и влажным. Начал спускаться. Руки скользили вниз, ноги обхватывали трубу, тормозя падение. Техника, отработанная в Аламуте на веревках и цепях.

Труба скрипнула. Один из опорных узлов качнулся.

Я замер. Прижался к трубе. Прислушался.

Тишина. В окне соседней квартиры никто не зажег свет. Крупский, если и услышал, не придал значения. Старые дома полны ночных звуков — скрипят балки, шуршат крысы, стучат ставни от ветра.

Я продолжил спуск. Теперь быстрее. Рисковал, но времени не было. В любой момент Крупский мог снова подойти к окну, посмотреть вниз.

Ноги коснулись земли. Твердой, надежной, благословенной земли.

Я отпустил трубу и прижался к стене, оставаясь в тени. Огляделся.

Маленький внутренний дворик, окруженный домами со всех сторон. Деревянный сарай для дров, покосившийся забор, куча мусора в углу. Единственный выход — узкий проход между домами, ведущий на улицу.

Я двинулся к выходу. Быстро, но тихо. Ступал на носки, избегая луж и мусора.

Проход был темным, узким, пах застоялой водой и гнилью. Стены домов нависали с обеих сторон, почти смыкаясь наверху. Под ногами хлюпала грязь.

Вышел на улицу Бжозовую. Остановился в тени подъезда соседнего дома, осмотрелся.

Улица пуста. Газовые фонари горели редко, большие промежутки тонули во мраке. В окнах темно, только где-то далеко мерцал одинокий огонек — кто-то не спал, может быть, больной ребенок, может, бессонница.

Я огляделся на дом номер двенадцать. В окне второго этажа все еще горел свет. Силуэт Крупского мелькнул в окне, потом исчез.

Все в порядке. Он ничего не заметил.

Я двинулся прочь от дома. Неторопливо, как поздний гуляка, возвращающийся домой. Руки в карманах, голова опущена. Обычный человек в обычную ночь.

Только сердце все еще билось учащенно, а в памяти прокручивались имена и адреса из плана операции «Губернатор». Двадцать три человека. Двадцать три жизни, которые висели на волоске. В нагрудном кармане чувствовал удостоверение и письмо, похищенные у Крупского.

Я свернул на Кржива, потом на Маршалковскую. Город спал вокруг меня.

Нужно вернуться в комнату на Сенаторской, обдумать все, что я узнал, и планировать следующий шаг.

Придя к себе, я долго думал, строя в уме разные комбинации. Наконец, уснул, не видя сновидений.

Спал два часа. Может, меньше.

Когда в дверь постучали, солнце уже поднялось над крышами Варшавы, пробиваясь сквозь грязное окно моей комнаты. Я мгновенно проснулся. Рука потянулась под подушку, где лежал складной нож. Привычка Халима.

Стук повторился. Настойчивый, уверенный. Не полиция — они бы просто выбили дверь.

— Борисов, открывай. Знаю, что не спишь.

Голос Крупского.

Я встал с кровати, натянул брюки, накинул рубашку. Подошел к двери босиком, бесшумно. Прислушался.