Слуга Государев. Тетралогия (СИ) - Старый Денис

И только на восьмой день мы добрались до Тулы. В прошлой жизни я ездил от Москвы до Тулы меньше чем за два с половиной часа. Сейчас же понадобилось семь дней.

Город нас встречал первым солнышком, которое вселяло надежду, что дальше все будет хорошо. Должны же были затяжные дожди, порой и дождь со снегом, смениться и относительным теплом.

Но не только радовала, наконец, погода. А еще и тот человек, который пока что не разочаровал, выполнил, извернулся, но сделал, заказ на фузеи. Я ехал через Тулу еще и потому, чтобы пообщаться с Никитой Демидовым… Все время забываю, что он пока Антуфьев.

Вот плясать будет, когда узнает, с какой государевой волей я к нему пожаловал!

– Пляши русского, Егор Иванович! Да с присядками! Пой и Господа благодари! – ворвался ко мне в шатер Глебов.

– Это с чего? – уныло отвечал я. – Али ты запретом на хмельное пренебрег оттого на веселье?

– Да нет… Но сегодня это сделать нужно! Без меда никак нынче, – продолжал меня удивлять полковник.

– Ну же! – раздраженно выкрикнул я.

– Сын у тебя. С Анной все добре, разрадилась несложно, – скороговоркой сказал Глебов.

От автора:

Майор ОБХСС погиб при исполнении и попал наше время. Очнулся в теле мэра‑взяточника. Всю жизнь майор боролся с коррупцией, а теперь сам в шкуре коррупционера. Враги хотели избавиться от молодого мэра, но им не повезло: теперь по их следу идет майор, посвятивший всю жизнь борьбе с ворьем и взяточниками.

https://author.today/reader/511140

Глава 15

Тула.

1 апреля 1683 года.

Что? Анна родила? Сын?

Я стоял ни жив ни мёртв. Казалось, что мысли проносились гоночными болидами, я не успевал их ловить, чтобы составить хоть какую‑то реакцию на сказанные слова. Стоял и только глотал воздух. Наверное и глаза на выкате и в целом вид дурацкий. Плевать! Я – отец!

Такое ощущение, что я – большое дерево. Был словно бы срубленным, но вкопанным в землю. И прямо сейчас обрастаю мощными тяжёлыми корнями. Да, один из якорей в этом мире я получил – это моя семья, моя жена, мои родственники.

Но теперь корни были куда как прочнее. Я понимаю, что радость, счастье охватывает меня, вот только не могу ещё этого осознать.

Какой день сегодня? Первое апреля? Я пристально посмотрел на Глебова. Да нет… Не станет же он разыгрывать меня. В этом премени и нет такого, как День Дурака. Так что все правда. И я отец!

– Мне нужно выпить, – сказал я.

И не узнал свой голос.

– Вот только что говорил о том, что негоже хмельное пить. А нынче уже и сам свои слова изменяешь, – рассмеялся Глебов. – За хорошие вести награда полагается.

И я даже не понял, что полковник сейчас говорит в шутку. Я собирался предложить ему, если не всё то серебро, которое у меня есть, то уж точно большую его часть. Сейчас с меня хоть в верёвки вей. Настолько я потерялся в своих эмоциях и чувствах.

– Что ты хочешь в качестве награды? – спросил я на полном серьезе.

– А возьми меня крёстным, – назвал цену Глебов.

– Прости, друже. Государю слово давал о том, чтобы он был крёстным отцом сыну моему, – я неохотно развёл руками.

– Государю я не соперник, – явно огорчился полковник.

А вот ко мне стали возвращаться чувства и разум. Повернул голову, снова внимательно посмотрел на полковника Глебова. Зная, как в этом мире относятся к религии, насколько серьёзно воспринимают честь и обязанность быть крёстным отцом, можно было утверждать, что отношение полковника ко мне куда как лучше и искреннее, чем я считал ранее.

Не может человек, который замыслил что‑то тайное или же завидует, или желает зла, практически навязываться в крёстные отцы. Тут нужно попрать веру, или быть тайно адептом другой религии. И то и другое невозможно.

– Даст Бог, друг мой, не последний ребёнок у меня, и я приму за честь породниться с тобой. Жаль, что дочери твои старухи, – усмехнулся я.

– Это ж кто старухи‑то? Екатерина моя? Девица десяти лет. Али Наталья, пяти годков от роду? – в очередном приступе смеха сказал Глебов. – Но ты прав, для сына твоего они старые.

И мы уже вместе заливисто хохотали. Через пару минут в комнату заглянул один из слуг Никиты Демидовича Антуфьева. Посмотрел, оценил обстановку, понял, что шляхтюки изволили веселиться. От греха подальше закрыл дверь. Кто его знает, какие шалости могут прийти в голову обезумевших от радости людей со шпагой или с кавалерийским палашом, нынче предпочитаемый Глебовым.

– Нынче слуг Антуфьева распугаем, – между порывами смеха сказал я.

– Ничего… Неча мастеровому так жить. У меня дом беднее, – сказал полковник.

Да, я находился очень даже в небедном доме, казалось бы, всего лишь мастерового Никиты Антуфьева. Как‑то иначе сейчас смотрится эта картинка, история, когда вроде бы как никому неизвестного Никиту Демидовича приветил государь заказом, и началась сказка, в которой бедный, до того никому неизвестный ремесленник стал богачом и превратился в самого именитого и маститого промышленника России, как бы не за всё время существования Империи.

– Я хочу услышать слова от того, кто принёс эту весть, – через некоторое время сказал я. – И отдай уже письмо от моей жены!

Мне хотелось ещё и ещё раз услышать, что всё у Аннушки хорошо, что она родила мне богатыря, наследника, и я замучил вестового, который и без того проделал большой путь, меняя по государевой подорожной на каждой ямской станции коня. Таким образом он мог преодолеть расстояние, что мы шли в течение недели, менее, чем за два дня.

Вот из‑за чего, спрашивается, я не настоял на своём, не возразил командующему Григорию Григорьевичу Ромодановскому и не подождал ещё хотя бы недельку⁉ Не хотел лишний раз просить главного воеводу, не хотел оставаться ему должным или портить отношения по пустякам. Но Анна родила несколько раньше, как я предполагал. Получалось, что чуть ли не с первого нашего раза она забеременела, или ребенок родился недоношенным. Но ведь все хорошо! И с мамой и с дитем. А это главное.

Хотя, если бы я предполагал, что вместо обещанного небольшого морозца будет слякоть и дождь со снегом, то обязательно настоял бы на своём. Но весь мой путь был рассчитан на то, чтобы мы успели не только по последним морозам пройти до Тулы, но и после свернуть на Воронеж, пересечь Дон и Северский Донец по льду и выйти к Изюму.

Сейчас же нужно будет думать о том, чтобы настроить плоты и форсировать реки. Переходить их в брод, даже если не будет серьёзного разлива, я не решусь. Массовых воспалений лёгких мне ещё не хватало.

А потом мы обсудили пир. Причём я несколько поддался эмоциям и разрешил офицерам пить без ограничений, а солдатам выдали по три чарки водки. Это решение было вызвано в том числе и необходимостью. Каждый руководитель, каждый командир должен знать тонкую грань, когда он строгий и требовательный, когда от подчинённых требуется безусловное выполнение приказов и распоряжений.

Но плох тот начальник, который не чувствует, когда нужно дать слабину своим подчинённым. Грань – это, конечно же, крайне узкая черта, которая способна нарушить субординацию и создать впечатление панибратства. Но уж точно по случаю рождения у меня первенца я обязан был дать денёк‑другой людям вольницы.

– Только обязательно назначь тех, кто будет смотреть, чтобы не поупивались, да чтобы Тулу на щит не взяли во хмели. А то станется с наших бойцов, и тульскому воеводе укажут его место, – наставлял я Глебова.

Вот, ну а что? Пришёл мне сообщить благую весть, назвался другом. Вот, пусть по‑дружески и помогает. Ведь я прекрасно понимаю, что когда моё воинство, будучи в три раза больше, чем тульский гарнизон, начнёт пьянствовать и гулять, то проблем можно огрести очень много. Воеводе…

Так что в каждом десятке будет ответственный, тот, кто пить не станет, но кто будет смотреть за порядком и останавливать своих товарищей, если у тех будет острое желание побезобразничать.