Слуга Государев. Тетралогия (СИ) - Старый Денис

А я же боролся с другим желанием: хотелось каждому из своих бойцов дать хотя бы по полтине. Но понимал, что взять и раздать больше, чем три тысячи рублей – это столько денег, что мы месяц можем кормиться, и это крайне нерационально.

Глебов ушёл. Ему ещё предстояло дать немало распоряжений и организовать выдачу хлебного вина да мёда. Я же, выпив стакан мутного вина на ржи, оценив эту слабоалкогольную, а было не больше чем двадцать градусов, самогонку, раз за разом читал письмо, присланное Аннушкой.

«Похож на тебя, такой же сурьёзный, и кричит, как ты это делаешь, когда солдат своих поучаешь», – читал я и, наверное, очень глупо улыбался.

Аннушка‑то моя с юмором. А ещё очень умная, так как в этом письме она даёт понять мне, что с ней всё действительно хорошо. Не выдумки это или обман, чтобы меня не расстраивать, не отвлекать от других дел. Писала Аннушка своей рукой. И как не всматривался я в правильность написания букв и ровность их, не заметил, что рука сильно дрожала. И прямо через письмо передавалась та энергия счастливой женщины, которая несомненно поглотила мою любимую жену.

Отложив письмо, я подумал о том, что мне всё‑таки надо немного отвлечься, иначе уйду в себя, так как уже посматриваю на мутное водочное стекло бутылки. Не ровён час и последую мужской традиции – напьюсь, пока жена в роддоме. Ну пусть и не в роддоме, но мне как‑то легче думать именно так, что я не могу увидеть Анну только потому, что врачи не разрешают.

Жаль, что не могу ни трезвым, ни пьяным подойти под окна родильного дома и не пустить шарики в воздух или салют, или просто не прокричать в окно благим голосом: «Анна, кто у нас?»

Впрочем, в покинутом мною будущем уже несколько иначе отношение к таинству рождения человека. И мужчин пускали в роддома, и они знали загодя, кто у них родится – мальчик или девочка. Не соглашусь. Это ведь такая интрига, такая лотерея, в которой при любом исходе всё равно выигрыш, гадаешь: мальчик или девочка.

Так что, собравшись с мыслями, я всё‑таки направился на разговор к Никите Антуфьеву. Нужно его пригласить на сегодняшние посиделки, а в начале – обязательно дело. Этим разговором Никитка, сын Демидов, должен проникнуться и запомнить его на всю свою жизнь. Ибо ещё одного такого шанса у него может и не выпасть.

Кроме того, мы частью расположились лагерем у Тулы, а должны были в домах и мой компаньон пока еще не ответил мне, почему не так.

– Никита Демидович, всё ли готово для того, чтобы расположить моих воинов? – спрашивал я Никиту Антуфьева, того самого предпринимателя, на которого сделал ставку и который выкрутился‑таки из ситуации.

Поступала просьба от меня, ну или такая проверка Никиты, чтобы к приходу наших войск были построены бараки и там поставлены деревянные двух‑ или трёхъярусные кровати. Ну и конечно с печами, хотя бы выложенными камнями.

– В одночасье можно расположиться трем тысячам, – похвастался он, правда, этого было мало, что он прекрасно понимал.

Выходило так, что отдыхать, сушиться, приходить в себя после первой недели перехода солдатам придётся частично и на улице, может быть, и в палатках, под навесом, но в сырости.

Чем я провинился перед Богом, что Он послал такую мерзопакостную погоду? Или это такая плата за истинное счастье быть отцом?

– Рассказывай, чем меня порадуешь! – сказал я Никите Демидовичу.

Мы были в его доме, в добротном двухэтажном особняке, тёплом, уютном, пахнущем свежим сеном. Прошло всего семь дней похода, а я уже настолько радуюсь элементарному теплу. Три дня я буду спать именно здесь. У Никиты хватило тактичности, чтобы попросить меня об этом, а у меня хватило разума, чтобы не отказываться от таких шикарных условий.

Впрочем, другие офицеры, тот же полковник Глебов, нашли себе временное жильё немногим хуже. Казалось, что мы бросаем своих солдат, как кошка котят. Однако уже то, что я раскошелился и позаботился о строительстве деревянных длинных временных бараков – это уже большой плюс и зачёт мне в карму, а также благодарность от бойцов. Другие командиры подобного не сделают.

– Так заказ я отгрузил. Так говоришь, Егор Иванович, словно бы я провинился в чем? Тебе заказ потребен, али мои сложности при его исполнении? – было попробовал возмутиться Антуфьев.

Вспомнилось выражение: «Ваш шашечки на машине нужны, или ехать?» Мне – ехать.

– Ты ружья купил у голландцев. Тридцать частей от общего числа заказа, ружья заказывал у других мастеров в Туле… – усмехался я.

– Так что же, разве же дурной товар я дал? Да и говорил я тебе, что вельми много ружей затребовал ты, – Никита развел руками.

– Нынче заказ делаю тебе на год, кабы сладил ты пять тысяч, – сказал я, удивляя Никиту Демидовича.

– Так я, как ты сам молвил, не справился, – растерянно спросил оружейник.

А вот и нет. Я считал его теперь не оружейником, а предпринимателем. Человек, который полностью предан своему мастерству, не может быть таким ушлым и хитрым жуком, который вывернется, но сделает. Это уже предпринимательская жилка. Значит и не нужно ему мастерить. В данном случае предпринимательские способности куда как важнее. У меня вон, брат добрый оружейник, и я могу чего подсказать.

Ведь европейское огнестрельное оружие очень долго не могло бы считаться лучше, чем то, что делали, например, в Османской империи, или даже в Индии, в империи Великих Моголов. Но… Вопрос не столько в качестве, сколько в количестве.

На Востоке ружье, как и другое оружие, – это искусство мастера. В Европе же, оружие – это только лишь оружие, за редким исключением. Когда ремесленник на Востоке сделает одно, но произведение искусства, европейцы на своих мануфактурах, или даже заводах, создадут сотню, но всего лишь механизмы для убийства себе подобных. Этим и побеждают. Такое производство нужно и России.

Но не заказ – это не самое главное, с чем я приехал к Антуфьеву. И сейчас я его ещё больше удивлю…

– Возьми эту бумагу, – сказал я, протягивая грамоту.

Никита всмотрелся в написанное, потом посмотрел на меня, продолжил читать. Наверное, раза три прочитал немудрёный текст, который уложился всего лишь в два абзаца.

– Не разумею я, что это есть, – сказал Антуфьев, потрясая листом плотной желтоватой бумаги с тиснением государственного герба и с царской печатью.

– Это дозволение тебе ставить завод на Урале. И дозволение взять из казны в Москве тридцать тысяч на нужды сии, – сказал я.

Говорил так, между прочим, как будто бы мне это разрешение удалось взять без каких‑либо проблем. На самом деле это не так. Пришлось перед самым отъездом заходить ещё к боярину Матвееву, чтобы он подтвердил, что деньги есть и они будут выданы. А до того обрабатывать государя, убеждая его повлиять боярина и помочь.

Я специально дал возможность Артамону Сергеевичу Матвееву разглядеть полезность тех преобразований, которые я предлагал. А потом пришёл за оплатой. Сразу не потребовал, потому как мог, скорее, поссориться с Матвеевым – он же должен был понять, какой ему товар предлагается.

Так что боярин Матвеев без каких‑либо особых проблем выделил деньги на строительство завода. Пока одного. Более того, ещё непонятно, как сложится судьба Никиты, потому как на Урале есть хозяева, или те люди, которые считают себя хозяевами Урала – Строгановы. Им немного по рукам ударить должны. Но не так, чтобы, например, лишить личного войска.

Да, Строгоновы имеют свою армию. Там, как это я вижу, вообще сепаратизмом пахнет. И налоги, которые идут от этого семейства как будто так… Решили они сегодня вот столько послать в Москву серебра и соли, ну и ладно. В следующем году еще подумают, сколько стоит задобрить власть, чтобы та не мешала.

Ну и армия. Государь уже потребовал от Строгоновых внести свою лепту в общее дело, прислать два полка стрелецких. Ну у промышленников они значатся, как «люди охочие». Но я уже знаю, что это полностью укомплектованные стрелецкие полки. И еще там и государственный стрелецкий полк. Вот так‑то… Нужно вольницу это понемногу, но урезать. Ну или обнаружить нарыв и сделать операцию.