Беру рацию и переспрашиваю боцмана ещё раз:
— Did you close all the vents⁈ (Вы закрыли всю вентиляцию⁈)
Несколько секунд тишины, и, наконец, замявшийся голос из динамика изрекает, что нет. Часть вентиляции по левому борту, там, где самый густой дым, они не задраили. Боцман бормочет что-то о том, что там, мол, дым и это опасно, но я его не слушаю. Ещё десять минут назад, когда я послал их закрывать вентиляцию, по левому борту стелился лишь ручеёк серого дыма, а теперь там клубится сплошная чёрная стена.
Грязно выругавшись и пройдясь по матери всех филиппинцев вместе взятых, быстро решаю, что делать.
«Прежде чем выпускать последнюю партию СО₂, надо всё же загерметизировать трюм, иначе она уйдёт так же безрезультатно, как и две предыдущие. Значит, надо идти в этот чертов дым! Если филиппинцы не пошли туда, когда не было реальной опасности, то сейчас не полезут и подавно».
Кого послать? Мой взгляд скользит по лицам старпома и второго. На лицах обоих — настоящий ужас.
«Нет, эти двое не пойдут, — решаю про себя, — и уговаривать их нет времени!»
Остаётся только одно! Если хочешь, чтобы было сделано хорошо, — сделай это сам!
Резко бросаю в лицо старпому:
— I’ll go myself! Get the breathing apparatus for me. (Я иду сам! Принесите дыхательный аппарат мне.)
На лице индуса — явное облегчение, но мне не до этого. Не дожидаясь ответа, быстро шагаю к двери и почти бегом спускаюсь по трапу вниз. Там уже готовят дыхательный аппарат. Одеваю пожарный костюм, баллон с воздухом, маску и, обойдя надстройку, выхожу на главную палубу. Весь левый борт закрыт чёрной пеленой дыма, но проход между трюмами и реллингом ограждения неширокий — заблудиться тут невозможно. Пробираюсь вперёд, на ощупь отмечаю конец третьего трюма и начало второго.
«Так, теперь надо отыскать грибки вентиляции!» — тревожно мелькает в голове, потому что не видно даже собственной вытянутой руки.
Где он примерно должен быть, я знаю и, ориентируясь по углу трюма, довольно быстро нахожу первый. Пока кручу вентиль, в голове звякает ещё одна тревожная мысль:
«Господи, помоги! Не дай этой дряни взорваться!»
Я нервничаю не зря. Тот контейнер, что горит сейчас в трюме, был отмечен на грузовом плане не только как пожаро-, но и взрывоопасный.
— Так, с одним закончили! — бормочу вполголоса и ищу на ощупь второй.
Пара шагов вперёд в чёрной темноте, руки шарят в поисках круглой ручки вентиля. Ещё пара шагов, и вот, вроде, он. Быстро закрываю вентиляцию и, зажав тангенту, вызываю стармеха. Едва тот ответил, как я кричу в эфир:
— Open the last CO₂ balloons! (Открывай последнюю партию!)
Слышу в ответ «ОК», но облегчённо вздохнуть не успеваю, потому что раздаётся страшный грохот разрыва, и всё тело пронзает чудовищная боль. Ещё мгновение — и я ощущаю, как, подбросив вверх, меня крутит в чёрной мути дыма, но тут же теряю сознание…
Глава 1
// Часть 1 Смерть Александра
Неизвестность
В непроницаемой тьме все мои ощущения сводятся лишь к одному — к сковывающей всё тело тесноте. Жмёт так, словно бы мне на голову напялили противогазную маску на два размера меньше и одновременно натянули на ноги малоразмерные сапоги.
«Что это⁈ Я умер! — вспыхивает первая здравая мысль. — Неужто вот так выглядит ад и его первый круг?»
В памяти вспыхивает воспоминание о взрыве и чудовищной силе, взметнувшей меня над палубой. И всё…! Больше ничего не помню, только темнота и эта, сводящая судорогой, теснота!
Ещё несколько мгновений кошмара, и я вдруг осознаю, что не болтаюсь в пространстве и пустоте, а просто лежу на спине с закрытыми глазами. Хочу их открыть и понимаю, что боюсь это сделать.
«Что я увижу? — пугающе бухает в висках страх. — Выжженную пустыню? Пламя под кипящими котлами?»
Я продукт своего времени, и ад в моей голове рисуется сообразно виденным когда-то картинам и голливудским фильмам.
Страх настолько силен, что почти вытесняет из головы разум, но где-то в самой глубине сознания я все же цепляюсь за остатки здравого смысла.
«Если я мертв, то с адом что-то не так! Уж больно по-земному рассуждает моя душа! Вообще, разве грешная душа может рассуждать? Она должна страдать, страдать и страдать! Может, я не умер? — Этот вопрос вдруг зажигает меня надеждой. — А если так, то какой смысл прятаться в темноте, лучше уж встретить грядущую опасность лицом к лицу!»
Все это проносится в моей голове за долю секунды, и с решительным усилием я распахиваю глаза. Внутренне готовлюсь к самому худшему, но вокруг нет ничего страшного.
Подняв голову, медленно обвожу взглядом пустую комнату.
«Довольно большая, квадратов тридцать, не меньше! Оштукатурена довольно грубо. На противоположной стене — большая фреска! Не вдаваясь в смысл нарисованного, мой взгляд скользит дальше. Тяжёлая занавесь скрывает, скорее всего, окно; дальше — стол с кувшином и тазиком на нём, табурет…»
В каком-то ступоре опускаю глаза и вижу кровать, на которой лежу, ковёр на мраморном полу.
Этот вполне мирный вид приносит успокоение, и я позволяю себе немного иронии:
«Нет! На ад это не похоже! Впрочем, и на рай тоже!»
Пробую пошевелить ногой, рукой. Все нормально! Все конечности слушаются меня без проблем. Осознав это, спускаю ноги с кровати и, аккуратно пройдясь по ковру, застываю перед задернутым окном. На миг сковывает оцепенение.
«Может, не стоит? Я могу увидеть там то, что может мне совсем не понравиться!»
Отбрасываю эту мысль и со злостью накидываюсь на себя:
«Не будь идиотом! Что бы ты там ни увидел, лучше знать, чем прятать голову в песок!»
С решимостью обреченного протягиваю руку — и вот тут замираю по-настоящему. Казалось, что ещё могло бы меня озадачить, но перед моими глазами совсем не моя рука!
«Это даже не рука взрослого человека… Скорее, ребенка! — В каком-то ступоре пялюсь на свою ладонь, а сознание непроизвольно отмечает. — Маленькие пухлые пальчики, розовая ладошка! Лет десять, не больше!»
Страшное предчувствие жахнуло в груди горячечным взрывом, и я заметался глазами в поисках зеркала. Не найдя, бросаю занавесь и почти бегом возвращаюсь к столу, где стоит тазик с водой. Склоняюсь над ровной, почти зеркальной поверхностью и вижу отражение детского лица: тёмные кучерявые волосы, прямой нос, широкие скулы.
«Мать честная, да как же это?» — тяжело дыша, всматриваюсь в своё отражение и не могу свыкнуться с чудовищной реальностью. В памяти вновь проносится взрыв, боль, темнота…!
Собрав волю в кулак, пытаюсь иронией вернуть себе способность мыслить:
— Если выбирать между взрослым трупом и живым ребёнком, то выбор, пожалуй, сделан правильно.
Несколько минут бездумно стою, склонившись над тазиком, пока здравый смысл не начинает раскладывать всё по полочкам.
«Хорошая новость в том, что я живой! Плохая — что в теле совершенно незнакомого мне ребёнка! Я никогда не видел этого лица! Кто этот малец⁈ И где я вообще⁈» — на этой мысли я, словно встряхнувшись, поднимаю голову и стремительно подскакиваю обратно к окну.
Резко распахиваю тяжёлую занавеску и жмурюсь от ударившего прямо в глаза яркого солнца. Жар южного дня пыхнул мне в лицо, и, морщась от слепящего света, я смотрю на раскинувшийся внизу город. Прямо под окном зеленеют кроны пальм, а за ними — тысячи и тысячи плоских белых крыш. Ещё дальше, в раскалённом мареве, синеет лента реки, пилоны городских ворот и зиккураты храмов на другом берегу.
«Это что? — ошарашено спрашиваю сам себя. — Азия? Багдад? Дамаск?»
Перечисляю города и понимаю, что это не так! Пара секунд, и до меня доходит главное несоответствие: нет торчащих мусульманских минаретов и многоэтажных современных зданий. В голове мелькает четкая мысль:
«Хотя бы одну высотку или торговый центр я увидел бы с любого ракурса!»
В этот момент слышу шаги за спиной и, обернувшись, вижу входящую красивую тридцатилетнюю женщину с осунувшимся лицом и красными от слез глазами. Не успеваю ничего сказать, как она бросается ко мне и, прижав к груди, начинает причитать:
