Бастард Александра (СИ) - Емельянов Дмитрий Анатолиевич "D.Dominus"

Тут ключевое слово — «к счастью». Ведь действительно, удача неотступно следовала за Александром, можно сказать, освещала каждый его шаг. Язык не повернется назвать удачливым человека, умершего в тридцать три года, но это так.

Читая о его жизни, ясно понимаешь, что он и умер так рано, потому что растратил всю отпущенную ему удачу и энергию за этот короткий срок. Даже то, что не повстречался Александру достойный противник, тоже можно отнести к его удачливости.

Дарий III был не совсем уж пропащим царем; конечно, до Кира Великого ему было как до Луны, но в других обстоятельствах он бы правил не хуже своих предшественников. К сожалению, небеса послали ему и его державе суровое испытание, к которому он был не готов.

Ну, не было у него ни таланта полководца, ни крепости духа, ни отчаянного желания стоять насмерть за свою державу. Наверное, Олимпийские боги видели это, поэтому они отказали Дарию даже в умении ставить верных и талантливых людей на ключевые посты.

Был у него один шанс, если не выиграть войну, то хотя бы затянуть ее надолго, что, по сути, было бы для него то же самое.

Когда греко-македонское войско при Гранике нанесло первое поражение персам, служивший персидскому царю греческий стратег Мемнон предложил Дарию использовать тактику выжженной земли: не вступая в крупные сражения, парализовать растянувшиеся коммуникации противника и лишить его возможности добывать провиант на завоеванной территории.

То есть то, что почти через тысячу лет предложил Кутузов императору Александру I, но, в отличие от последнего, у Дария не хватило ума послушать умного человека. Наоборот, разгневавшись, он отправил Мемнона подальше от себя, то бишь командовать флотом. На море талантливый грек выиграл пару сражений, и, будь судьба к нему более благосклонной, мог бы вообще отрезать македонскую армию от метрополии и снабжения.

К сожалению для него и, опять же, к удачливости Александра, Мемнон вскоре погиб в одном из сражений. Других талантов в земле персидской не нашлось, и в результате очень скоро персидский флот потерпел крупное поражение, а затем и вовсе перестал существовать, как и вся персидская держава'.

Вижу, что размышления полезли в не совсем нужном мне сейчас направлении, и, мотнув головой, пытаюсь перенастроиться.

'Так! Удачливость и героические победы юного царя меня сейчас мало интересуют. Куда важнее понять, что за люди стояли тогда рядом с Александром и с кем из них мне придется иметь дело сейчас, после его смерти. В начале похода точно можно сказать, что ближний круг царя делился на два лагеря. Первый — это старые полководцы, воевавшие еще с отцом Александра, Филиппом. Второй — это молодежь, по большей части ровесники царя, беззаветно верящие в его звезду.

Из первых я знаю только Пармениона и Антипатра. Обоим не очень нравилась безграничная самоуверенность Александра и его неуемные амбиции. Эти двое поддержали Александра после убийства отца и тем самым привели его к власти. Однако после начала Великого похода жажда царя рисковать буквально всем и постоянная игра ва-банк показалась им слишком уж опасной и неуместной.

Им хотелось бы чего-нибудь более прагматичного; например, оттяпать кусок персидской державы их вполне бы устроило. Именно поэтому после второй победы над Дарием они усердно уговаривали Александра принять предложение персов о мире. Условия действительно были превосходные. Дарий готов был отдать им всю Переднюю Азию и еще много чего сверху, но Александр отказался.

Он уперся и ни в какую! Ему нужна была великая победа и всемирная слава, а старым полководцам хотелось уверенности в завтрашнем дне и твердой земли под ногами. Эти желания были настолько противоположными, что не могли закончиться ничем иным, кроме попытки убрать зарвавшегося царя.

Тут вновь вмешалась судьба и сохранила своего любимчика для великих свершений. Заговоры зрели один за другим, но все они заканчивались неудачно для заговорщиков. Вот уже казнен Парменион и его сын, а Антипатра пока спасает только пост наместника в Македонии.

Александр опасается, что его казнь может вызвать ненужные волнения на родине. За Антипатра Александр взялся позднее, после возвращения в Вавилон. Ровно за год до смерти он послал Кратера и Полиперхона в Македонию, дабы сместить Антипатра и доставить того к нему на суд.

Тут я притормаживаю, останавливаясь на двух новых именах.

«Кратер — ближайший сподвижник и друг Александра. Ближе него к царю стоял только Гефестион. Эти двое были преданы ему беспредельно, но, как в шутку говорил сам Александр, Кратер — друг царя, а Гефестион — друг Александра. Гефестион умер год назад скоропостижно и трагично из-за внезапной болезни. Возможно, его отравили, как и самого Александра, но это сейчас неважно!»

Не даю воспоминаниям увести меня в сторону и сосредотачиваюсь только на том, что представляет интерес на этот момент.

'Итак, Кратер и Полиперхон поехали смещать наместника Македонии, но смерть царя смешала все карты: и вместо ареста Антипатра они оба встали на его сторону. Более того, вскоре они и вовсе предадут клятву верности своему почившему царю.

В будущей войне за власть между Антипатром, Антигоном и Птолемеем с одной стороны и Пердикой с другой, Полиперхон и Кратер выступят против последнего, несмотря на то что тот будет представлять интересы сына Александра. Того самого сына, что через месяц еще только родит его бактрийская вдова Роксана'.

Яростно тру виски.

'Нет, к черту Полиперхона и Кратера! Их сейчас здесь нет, значит, они для меня пока неинтересны. Мне нужно сосредоточиться на тех, кто сейчас в Вавилоне, или на тех, кто будет играть первую скрипку в будущей войне. Это Антипатр, Птолемей, одноглазый Антигон и Пердикка.

Надо выбрать из них того, на кого хоть в какой-то степени можно будет рассчитывать. С Антипатром мне яснее всего: насколько я могу судить, он слишком далек в своих мыслях и мечтает лишь о самостоятельной власти над Македонией и уж точно не будет иметь дело с персидским бастардом. Остаются Антигон, Птолемей и Пердикка'.

Пытаюсь вспомнить все, что я знаю о каждом из них, и начинаю перечислять:

'Пердикка — аристократ до мозга костей, из семьи, чуть ли не родственной царским Аргеадам. Сейчас ему тридцать пять — сорок лет. Он почти ровесник Александра и всегда разделял его идеи и мечты о великом царстве от Балкан до Индии.

Говорят, что перед азиатским походом, когда Александр раздал все свое имущество друзьям, его спросили: что же ты оставишь себе? Тогда юный царь с вызовом ответил: надежды! Услышавший это Пердикка тут же вернул обратно все подаренное ему добро со словами: мне не нужно богатство, я тоже хочу иметь долю в надеждах!

В последние годы жизни Александра Пердикка стал особенно близок ему — настолько, что, будучи уже на смертном одре, царь передал ему кольцо с царской печатью и поручил заботу о своей семье и о еще не рожденном наследнике.

Пердикка до самой своей смерти будет отстаивать интересы наследника своего царя и, по сути, будет единственным из его друзей, кто сохранит верность даже мертвому Александру.

Значит ли это, что я, как незаконнорожденный сын царя, могу рассчитывать на его поддержку⁈'

Посидев в раздумье и не найдя ответа на свой вопрос, перехожу к следующему кандидату на роль своего защитника.

'Одноглазый Антигон! Этот, в отличие от Пердикки, из тех немногих стариков, что не запятнали себя причастностью к заговорам против царя. Ему сейчас почти шестьдесят.

После завоевания Малой Азии, как ее называли тогда, Великой Фригии, Александр оставил его там сатрапом. Антигон не участвовал в дальнейшем походе, но благодаря уму и организаторским способностям очень выгодно использовал географическое положение своей сатрапии. Она стала связующим мостом между метрополией и растянувшимися коммуникациями Великого похода.

Армия Александра вовремя получала пополнение и снабжение, и вместе с этим неуклонно росло влияние Антигона на царя. После смерти Александра и раздела полномочий Антигону оставят его сатрапию — Великую Фригию. Вот только подчиняться центральной власти, то бишь Пердикке — регенту новорожденного царского сына, он не захочет.