Экс на миллион (СИ) - "Greko"

Парни, перебивая друг друга, рассказали, как главвор добился авторитета. Он сделал себе имя среди воров следующей выходкой. «Помыл» как-то раз деньги у одного купца в вагонном купе. А купец оказался стреляным зайцем. У него уже как-то украли 25 тысяч в поезде, и он решил над «мойщиками» пошутить. Забил подкладку резаной бумагой, придав ей вид «колодок»[3]. Вот Пузан ее и вытащил. Через некоторое время к купцу на улице подходит молодой человек.

— Скажите, это вас обокрали на 25 тысяч?

— Да.

— А потом еще на 20?

— Да-да, поймали? — с надеждой спрашивает купец и… получает пощечину.

— Впредь будете знать, как шутить с ворами! — говорит ему Пузан (а это был он), прыгает в коляску и уезжает.

— Вот такой он лихой вор! — завершил свой рассказ Ося.

— Ночь на дворе, ребята! — поднялся на ноги Изя. — Пора «бекасов» гонять.

Мы перелезли через подоконник обратно в комнату. Зажгли побольше сальных свечей. Вылезшие на разведку клопы заметались по стенам и полу. И стали гурьбой набиваться в проделанные заранее отверстия. Парни внимательно следили за бегством кровопийц. Когда в дыре их скапливалось достаточно, наглухо затыкали ее чем-то вроде комочка смолы. Я же просто метался по комнате и плющил гадов ногами. И счет изведенных врагов рода людского был явно не в мою пользу.

Когда все отверстия были залеплены, парни встали плечом к плечу и затянули нечто вроде «вечной памяти».

— Ну вот и все! — радостно воскликнул Изя. — Теперь заснете, как у Христа за пазухой.

Если бы! Когда, проводив Изю и Осю, улегся на тощий матрас, набитый конским волосом, сна не было ни в одном глазу. Мне не давало покоя воспоминание о посещении банка.

А что, если предложить Пузану, устроить налет? Вломиться толпой. Пистолеты навести на кассиров. Откроют несгораемые шкафы как миленькие. Главное — уйти, не спалившись. Плёвая работенка, если разобраться. Можно по минутам расписать план, наметить пути отхода, заранее подготовить лежки и тайники. А потом Америка…

«Эх, Вася, Вася, — укорил себя я. — Выйдет у тебя с совестью договориться? Решил в грабители податься? Но ведь можно и так рассудить: вот — уголовники, крадут — с того и живут. Если в тюрьму не загремят. Это одна сторона медали. Однако есть и другая — куда мерзее».

Я стал вслух перечислять, закладывая пальцы, морщась как от укола иголок. Террор, погромы, расстрелы без суда и следствия, убийства ни в чем неповинных, массовые грабежи, насилие, самое дикое воровство, поджоги, нападения средь белого дня…

«На фоне всего этого оголтелого разнузданного безобразия кражи, аферы и разбои уголовников кажутся цветочками. И тем не менее, нынешнее общество осуждает блатных и находит оправдания для всех остальных. Ну дикость же!»

Я вспомнил, как Плехов-младший мне рассказывал реакцию москвичей и многих городов на убийство великого князя Сергея Александровича. «Убили Сережу, и слава Богу!» Разве это — нормально⁈ Разве можно радоваться трагической гибели живого человека, пусть он и является, как считают, виновником Ходынки?

'Интеллигенты! Совесть нации, ёксель-моксель! Банкеты устраивали на радостях! Ох, дождутся благородные, когда за ними самими придут. Тогда завопят: полиция, полиция! А где твоя полиция? Всю разогнали, как вы и просили. Да даже если не придут. Разве по-христиански желать смерти ближнему?

Вот взять меня. Стыдно, когда думаю про налет на банк. А убийство — ни-ни. На войне одно дело, а гражданских жизни лишать — это не для меня. Убивать не буду из-за деньги — ни за что! Ни за какие коврижки, бочки варенья и корзины печенья. Харам! И даже в этом случае, налет без крови — стыдно. Но куда мне деваться? Без денег пропаду. А этим-то что нужно, буржуинам проклятым? Живут в тепле, жрут от пуза, коньяк попивают, певичек в кабинетах пользуют и, знай себе, раскачивают лодку. Орут на всех углах: чем хуже, тем лучше. И готовы оправдать любое преступление. Любое! Самое страшное! Взорвали бомбу, погиб мальчишка-разносчик. Бывает. Незапланированные потери. Суки! Нет, решено! Как только раздобудут мне паспорт, переговорю с Пузаном за налет. Коль буржуины хотят революции, пусть платят. Да и не грабить мы пойдем, а экспроприировать. Грабь награбленное, Вася. Не зевай!'

Заключив сделку с совестью и наметив подобие плана, я успокоился и попытался заснуть. Не тут-то было. Только задремал, как у меня сильно зачесались задница и бедро. Я зажег свечу, стянул подштанники и исхитрился рассмотреть, что случилось.

Мама дорогая! Роди меня обратно! По бедру протянулась цепочка красных точек, а на простыни обнаружились пятнышки крови. Не иначе как меня цапнул выживший кровосос. И, возможно, не один, а целая банда. Видать, за погибших и заживо замурованных братьев решили поквитаться. И больно так чешется, так бы и разодрал кожу ногтями.

«Ну, гады! Этого я вам не прощу! Завтра вам устрою с пацанами показательную казнь!»

[1] Воровской жаргон по кн. «Блатная музыка» В. Ф. Трахтенберга (1908) и «Словаря жаргона преступников» (1927): Дядя Сарай — простак; запоролся звонарь — заврался; загнать в пузырек, в бутылку — изобличить во лжи; ветошный — обычный человек, не преступник; шнифер, он же кассир — взломщик несгораемых касс; туза харить — заниматься педерастией; маргаритка — пассивный педераст; ходить по музыке — заниматься воровским делом; гастроль — выезд в чужой город для совершения аферы или кражи; рубль — кенарь, трешка — попугай, пятерка — петух, червонец — карась, сотня — блядь, тысяча — косуха; Черкес — кинжал.

[2] Шпана до революции — это нечто иное, чем в современности. Во-первых, так называли сидельцев в одной камере, которые, поставленные в одинаковые условия, становились похожими друг на друга, как долго прожившие вместе муж и жена. Но, похоже, так называли и приблатненных, кадровый резерв воров. Недаром бытовала поговорка: «чтобы сбить шпану, как она стала, черту и трех лаптей сносить мало». Заводиловка — квартира или комната, в которой жили «безглазые», то есть воры без документов.

[3] «Колодка» — то, что сейчас называется «кукла», пачка резаной бумаги с двумя настоящими купюрами сверху и снизу, с банковской упаковкой крест-накрест. А «кукла» — это столбик копеечных монет с двугривенными с каждого конца.

Глава 8

Первый экс комом? Часть 1

Помощник уездного исправника на правах исправника Спиридон Харитонович Неровня откровенно манкировал служебными обязанностями и в рабочее время занимался тем, что в дамских романах называется загадочным иностранным словом адюльтер. Говоря по-русски, он со вкусом, толком и расстановкой наставлял рога своей супруге. Дамой его сердца являлась сдобная, как замоскворецкая купчиха, мещанка Василиса. Вот уже год длилась эта преступная связь, грозившая главному полицаю Белева отставкой без пенсии и побоями от скорой на расправу жены. Тем сладостнее были встречи любовников. Налет опасности, возбуждающей нервы, отличный афродизиак. Мысль о возможном разоблачении подстегивала любовный пыл Спиридона не меньше, чем выдающиеся стати и темперамент Василисы.

— Еще! Еще! — рычала страстная мещанка.

И Спиридон, пыхтя как паровоз, позабыв обо всем на свете, энергично делал «еще и еще». Так разошёлся, что даже не заметил, как в комнату проникли посторонние. Лишь яркая вспышка магниевого порошка, подобно ушату холодной воды, привела Тихона в чувство. Короткий искоса взгляд — и главный полицейский чин сонного купеческого города сипло захрипел и почувствовал озноб, хотя весь был покрыт горячим потом. Ручной фотоаппарат Кодак в руках неизвестного типа буквально возопил: все пропало, Неровня!

— Кажется, кто-то просил еще. Отчего же не сделать нового снимка? — раздался насмешливый голос. — Ну же, Ваше благородие, не стесняйтесь, не прячьте лица. Отличный ракурс.

Привыкший, что все перед ним заискивают, что все его боятся, полицейский чиновник 8-го класса тихо застонал сквозь зубы и упрямо отвернул голову к стене.