Инженер Петра Великого 12 (СИ) - Гросов Виктор

Сдернув треуголку, он отвесил Петру низкий, театральный, но пропитанный искренней покорностью поклон. Я лишь скрипнул зубами. Иуда — он и в Африке иуда, география предательства не меняет. Но сейчас не время для морализаторства.

— Ваше Величество… Сир… Моя вина безмерна. Но спасите моих людей и Францию от англичан.

Тяжело спрыгнув с брони прямо в грязь, Петр навис над герцогом гранитной глыбой.

— Судить тебя, Филипп, будет Господь, — отрезал он. — А сейчас хватит сопли жевать. Слышишь?

Со стороны английских позиций ветер принес новый звук ритмичная дробь.

— Мальборо идет в атаку, — констатировал я, анализируя ритм. — Понял, что мы здесь увязли, и решил добить пехотой.

Петр мгновенно переключил регистр, превращаясь из дипломата в полководца.

— Значит так, — рявкнул он, перекрывая шум ливня. — Филипп, собирай людей. Всех, кто способен держать мушкет. Де Торси, ты с ним. Вы — острие клина. Ваше знамя — вот эта бумага. Тычьте ею в морду каждому встречному французу. Объясните, что англичане пришли не освобождать, а мародерить. За свою землю француз глотку перегрызет любому.

Царский взгляд уперся в меня.

— Генерал, твой «Бурлак» все?

— Ходовая, Государь. Ось лопнула. Ремонту в поле не подлежит.

— Жаль железо. Бросай, идем на Лион.

— В Лион? — опешил Филипп. — Но там гарнизон кардинала!

— Был гарнизон, — хищно усмехнулся Петр. — А теперь там будет наша цитадель. Стены, крыша и склады. Нам нужна база для перегруппировки и город, из которого удобно диктовать условия. Марш!

Колонна пришла в движение. Зрелище, достойное кисти безумного художника: под одним знаменем, плечом к плечу, месили грязь мушкетеры герцога и мои преображенцы. Вчерашние смертельные враги, мгновенно спаянные общей угрозой и генетической ненавистью к «островитянам».

Темп взяли рваный, на грани бега. Жирная глина жадно чавкала под сапогами, люди падали, поднимались, крыли всевышнего на двух языках, но упорно ползли вперед. Страх перед английскими штыками, дышащими в затылок, работал надежнее любого кавалерийского кнута.

Де Торси и Филипп держались рядом с Петром. Сквозь пелену дождя я наблюдал, как маркиз что-то яростно втолковывает герцогу, тыча пальцем в папские бумаги. Филипп кивал. Процесс перепрошивки шел успешно: марионетка умирала, рождался защитник Отечества. Все равно — Иуда. Не умея я, видимо, прощать.

Час спустя из мокрой мглы, словно хребет утонувшего дракона, вынырнули зубчатые очертания лионских стен. Город спал, укутанный дождем, даже не подозревая, что к его воротам подходит, возможно, самая сюрреалистичная армия в истории Европы.

— Ворота на глухом запоре, — доложил вернувшийся разведчик, вытирая лицо. — На стенах стража кардинала, факелы горят, бдят в оба.

— Открывай! — заорал Филипп, вылетая вперед на взмыленном коне прямо в пятно света от привратного фонаря. — Именем Короля и Франции! Отворяй, псы!

На гребне стены засуетились тени. Звякнуло железо, скрипнула тетива арбалетов.

— Кто идет⁈ — хриплый голос капитана стражи дрожал от напряжения. — Назовись, или стреляем!

— Ты ослеп, капитан? — Филипп сорвал шляпу, подставляя лицо под свет факелов. — Я — герцог Филипп Орлеанский! Принц крови!

На стене повисла тяжелая, вязкая пауза. Капитан узнал его. Но он знал и другое: герцог — мятежник, выступивший против Версаля. Шаблон в голове служивого трещал, пытаясь состыковать присягу и реальность.

— Ваше Высочество… — неуверенно начал он. — Но есть указ… Мы слышали о бунте…

— Какой к дьяволу бунт, когда у нас на хвосте Мальборо⁈ — рявкнул Филипп, и в его голосе зазвенел неподдельный страх за страну, который нельзя сыграть. — Англичане в пяти верстах! Их разъезды уже жгут предместья! Ты хочешь, чтобы «годдэмы» напоили коней в Роне⁈

Это был удар под дых. Внутренняя грызня — дело семейное, дворянское. Но англичане… Для французского католика начала XVIII века англичанин был не просто врагом. Это был еретик, протестант, чудовище, которое грабит монастыри и насилует монашек.

— Англичане?.. — переспросил капитан, и ствол его мушкета дрогнул.

Тут в игру вступил де Торси. Он выехал следом, весь в грязи, но с тем самым пакетом в руке, словно с маршальским жезлом.

— Смотри на меня, солдат! — Его голос, привыкший к тишине кабинетов, сейчас резал воздух как хлыст. — Я — маркиз де Торси, министр Его Величества! Мы ведем раненых! За нами идет карательная орда еретиков! Или ты откроешь ворота сейчас, или завтра будешь объяснять Господу, почему сдал город протестантам на разграбление!

— Они не пощадят никого! — добавил я из темноты, подливая масла в огонь. — Они идут жечь церкви, капитан!

Удар в болевую точку сработал безотказно. Страх перед чужаками-иноверцами мгновенно перевесил страх перед начальством и политические сомнения. Свой мятежный герцог — он все-таки свой, француз, католик, Принц Крови. А за стенами — тьма, из которой лезут чужие.

— Отворяй! — заорал капитан своим людям, срывая голос. — Живее! Поднимай решетку! Боже правый, спаси нас…

Загремели цепи подъемного моста. Тяжелые створки, жалобно стоня несмазанными петлями, поползли в стороны.

Я усмехнулся. Хорошо, когда знаешь психологию противника лучше, чем он сам. В критической ситуации «свой-чужой» работает на уровне рефлексов, и национальность с верой всегда бьют политику. Жаль только, что наши вчерашние «друзья» в этом веке сплошь и рядом оказываются потомками Иуды.

Грязной, мокрой, озлобленной лавиной мы ввалились в город. Люди валились прямо на мокрую брусчатку, выработав ресурс до дна, но в их глазах читалось: мы живы.

Стоя на площади, я наблюдал, как Петр уже раздает приказы, выстраивая систему обороны. Мы успели. Вырвали победу прямо из пасти поражения, оставив врагу лишь обломанные клыки.

Ко мне, шатаясь от усталости, подошел де Торси. Лицо серое, но в глазах — доменная печь.

— Мы в Лионе, генерал, — констатировал он. — Но по факту — в мышеловке. Мальборо обложит город к рассвету.

— У нас есть правда о предательстве, которая к утру разлетится по всей Франции быстрее чумы. Осада Лиона станет надгробным камнем их коалиции, маркиз. Поверьте инженеру.

Взгляд скользнул на восток, где сквозь тучи пробивался серый, дождливый рассвет. Самая длинная ночь в моей жизни наконец-то закончилась.

Глава 10

Лион терпел нас словно проворовавшихся жильцов, ожидая лишь повода для выселения. Город, зажатый в тиски, задыхался. Снаружи вгрызались войска Мальборо, а изнутри, с нависшего над крышами холма Фурвьер, жерлами пушек скалилась цитадель кардинала де Полиньяка. Идеальный каменный мешок с двойным дном.

Проем в особняке на улице Сен-Жан, затянутый промасленным, хлопающим на ветру холстом, пропускал сырую ноябрьскую стужу — взрывы и выстрелы вынесли окна еще вчера. Сквозь шум ветра с брусчатки доносился грохот подкованных сапог: русская речь, густо пересыпанная французской бранью.

Расклад — хуже некуда. Разрезанный Роной и Соной город превратился в ловушку. Мосты через Сону, наши единственные артерии к западным предместьям, простреливались насквозь. Полиньяк, окопавшийся в цитадели подобно жирному пауку, корректировал огонь английских мортир. Любая попытка переброски войск вызывала чугунные «подарки» от Мальборо.

— Филипп поплыл.

Голос Анны прозвучал без эмоций. Сжавшись у камина, где едва тлели сырые обломки чьего-то забора, она куталась в мой походный плащ, поджав ноги в шерстяных чулках. На коленях — гроссбух. Деньги, фураж, порох — ее бухгалтерия войны не останавливалась даже в осаде.

— Была в Ратуше утром, — продолжила она, не поднимая головы от столбцов цифр. — Герцог пьет с обеда. К нему пробился гонец от кардинала. Знаешь, с чем?

— С буллой?

— С проклятием. Полиньяк объявил: любой подчинившийся «еретику Филиппу» отлучается от церкви и лишается права на погребение в освященной земле. Герцога трясет. Перспектива ада пугает его сильнее англичан.