Инженер Петра Великого 12 (СИ) - Гросов Виктор

Отойдя от окна, я принялся растирать онемевшие пальцы. Холод в доме стоял жуткий — не топили уже три дня.

— Филипп — труп. Политический. Он представлял себе корону чередой балов и парадов. Реальность же — это проклятия с амвона и ответный картечный залп. Не боец.

— А мы? — Анна подняла глаза, казавшиеся в полумраке огромными провалами в темноту. — Мы бойцы, Петр? Или просто заигрались?

— Мы выживаем, Аня. Согласно утвержденному плану.

Нам достались руины былой роскоши — единственный уцелевший будуар в разбомбленном крыле. Остальные комнаты после прямого попадания мортирных ядер превратились в груду битого кирпича. Здесь же уцелела кровать под пыльным балдахином и этот чахлый, бесполезный камин. Дров не было, а все что было отдали солдатам в казармы.

Спать больше негде. Казармы трещали по швам, в коридорах Ратуши офицеры валились с ног прямо в сапогах. Лучшие покои заняли Петр и Филипп со свитой, оставив нам этот склеп. Что-то придумать, чтобы растопить камин было некогда. Мы были зажаты в части города, где было мало деревянных строений. Не балки же с крыш разбирать.

Анну била крупная дрожь, которую не унять силой воли. В комнате от силы градусов пять тепла, изо рта валил пар.

— Бросай считать. Чернила замерзнут раньше, чем посчитаешь решение. Надо спать.

— Где? — она обвела взглядом комнату. — На полу сквозняк.

— На кровати.

Анна замерла. Для женщины XVIII века лечь в одну постель с мужчиной без венчания — крах репутации. Даже для такой «железной леди». Впрочем, сейчас эти условности не имели значения.

— Вдвоем теплее, — добавил я, расстегивая перевязь с пистолетами. — К лешему этикет. Зуб на зуб не попадает.

Секундная пауза на взвешивание рисков. Кивок. Книга захлопнулась.

— Твоя правда. Околеем поодиночке.

Мы легли прямо в одежде. Скинув сапоги и камзол, я остался в рубахе и жилете. Анна избавилась только от туфель. Сверху навалили все, что нашлось: стеганое одеяло, мой плащ, содранный со стены пыльный гобелен.

Простыни, казалось, состояли из спрессованного инея. Первые минуты мы лежали, вытянувшись в струнку и не касаясь друг друга, разделенные полосой колючего холода.

Однако термодинамика неумолима: организм требовал тепла. Анна осторожно придвинулась.

— Иди сюда.

Я притянул ее к себе, обняв со спины. Сопротивления не последовало — наоборот, она выдохнула и прижалась, жадно впитывая жар моего тела. Мы лежали как два щенка в промерзшей будке. Никакой романтики и похоти. Чистая физиология выживания.

Шум со стороны реки сотряс дом, с потолка посыпалась штукатурка.

— Бьют по мостам, — прошептал я ей в затылок. — Полиньяк отсекает маневр. Пока он контролирует высоту, мы в капкане.

— Петр… — голос Анны звучал глухо. — Если они ворвутся… У меня есть яд. В перстне. Живой не дамся.

Меня передернуло. Объятия стали крепче.

— Отставить панику. Никто сюда не ворвется.

— Ты не видел глаза горожан, когда мы входили. Нас ненавидят. Для них мы — варвары, притащившие войну на их порог. Мальборо надавит снаружи, кардинал поднимет изнутри… Нас перережут спящими.

Она права. Мы сидим на пороховой бочке, фитиль уже тлеет.

— Значит, ликвидируем кардинала. Вырвем эту занозу.

— Как? Штурмом? Там стены в три обхвата.

— Придумаю. Я инженер, Аня. Решение технических задач — мой профиль.

Она замолчала, дыхание выровнялось. Накопленное под грудой тряпья тепло начинало действовать, унимая дрожь.

— Знаешь, — вдруг сказала она, — никогда не думала, что буду спать с мужчиной вот так. В одежде, под ковром, под звуки залпов.

— Жизнь вообще полна сюрпризов.

— Женишься на мне? — спросила она без перехода.

Вопрос завис в воздухе. Я не видел ее лица, только чувствовал запах волос — гарь и лаванда.

— Слово инженера, — буркнул я.

Ее ладонь накрыла мою руку. Пальцы холодные, но хватка стальная.

— Ловлю на слове, Смирнов. А теперь спи. Тебе нужна ясная голова. Завтра ты обязан придумать, как не сдохнуть в этой дыре, чтобы суметь выполнить свое обещание.

Сон не шел, вытесненный лихорадочной работой мозга. Перед закрытыми глазами прокручивались схемы улиц, ведущих к цитадели. Узкие, кривые, простреливаемые сверху. Двигаться по ним нельзя, убьют.

Задача: пройти так, чтобы пули не достали.

Решение: мобильная фортификация. Щиты.

Мысль зацепилась за «крючок» и начала обрастать деталями. Дерево, железо… шерсть. Ткачи. Лион — город ткачей.

В темноте я усмехнулся. В голове нала обрастать мясом интересная идея. Кажется, я знаю, как мы возьмем этот чертов холм.

Своды Ратуши дрожали от крика. Забыв о версальском этикете, французские полковники, брызжа слюной, тыкали пальцами в карту, где жирным красным пятном — словно воспаленный нарыв — была обведена Цитадель на холме Фурвьер.

— Это смерть! — визжал напудренный командир мушкетеров, срываясь на фальцет. — Улица Сен-Бартелеми — каменный желоб! У них наверху кипящая смола! Мы не дойдем даже до середины подъема!

Петр, ссутулившись во главе стола, методично ковырял ножом дубовую столешницу. Вид у него был далеко не парадный: злой, невыспавшийся мужик, готовый, не разбирая чинов, двинуть в челюсть первому подвернувшемуся.

— Хватит балагана! — рыкнул он, не поднимая головы. — Генерал, решение есть? Или ждем, пока Мальборо лично постучится в двери?

Я перекрыл гул голосов:

— В лоб идти нельзя. Нас перещелкают как куропаток. Артиллерию наверх не затащить — углы критические, брусчатка скользкая. Нужна пехота. Но пехота в броне.

Лист грубой бумаги с набросанной схемой шлепнулся на столешницу перед носом герцога.

— Что это? — Филипп брезгливо поморщился, разглядывая каракули. — Больше похоже на горшок на колесах.

— Почти, Ваше Высочество. Мантелет. Мобильная фортификация.

Офицеры начали обсуждать увиденное.

— Щиты? Против мушкетов? — фыркнул кто-то из свиты. — Доску прошьют насквозь с двадцати шагов!

— Голое дерево — да. Мы сделаем композит. Есть такое слово в русской инженерной школе — я хмыкнул.

Обведя взглядом зал, я продолжил:

— Мне нужны полномочия на тотальную реквизицию. Я выпотрошу квартал Сен-Жан до основания. Двери, ставни, телеги. Все что еще не успели спалить. И главное — шерсть. Тюки немытой, жирной овечьей шерсти. Все запасы ткачей.

Петр поднял на меня глаза.

— Шерсть? Ты серьезно, Смирнов?

— Абсолютно. Плотный войлок гасит энергию пули лучше той паршивой стали, что у нас сейчас есть.

— Действуй, — кивнул царь. — Бери все. Я тебе доверяю.

Час спустя огромный каретный сарай у реки превратился в мануфактурный ад: гвалт, опилки в воздухе и запах ланолина. Две сотни местных мастеров, согнанных сюда, смотрели волками, однако звон серебра и, что важнее, взвод гвардейцев с заряженными фузеями действовали на их сговорчивость безотказно.

— Тащите двери! — командовал я, перекрикивая шум. — Самые толстые! Дуб, вяз! Срывайте с петель!

Гвардейцы, кряхтя, волокли тяжелые резные створки, выломанные из особняков. Отличная основа.

— Теперь шерсть! Вспороть тюки!

Ткачи с ужасом наблюдали, как варвары потрошат их драгоценный товар.

— Слоями! — я показывал плотникам технологию. — На доску — шерсть толщиной в ладонь. И трамбовать!

Схватив тяжелую киянку, я со всей дури ударил по рыхлому кому. Тот спружинил.

— Мало! Нужны прессы! Домкраты! Винтовые зажимы! Шерсть должна стать твердой, как подошва сапога!

Работа закипела. Мы соорудили примитивные прессы: двое дюжих солдат, наваливаясь всем весом, крутили винт, сжимая пушистую массу до состояния камня. Сверху накладывали вторую доску, стягивая «пирог» длинными болтами, скрученными с телег.

— Железо! — мой голос сорвался на хрип.

Приволокли листы меди.

— На фронтальную часть! Тонкий металл пулю не остановит, но деформирует ее при ударе. Сплющит. А дальше она увязнет в волокнах.