Патриот. Смута. Том 3 (СИ) - Колдаев Евгений Андреевич

— Хорошо, мурза. — Багатур поклонился. — Что-то еще?

— Иди.

Он вышел, и Кан-Темир остался один в шатре. Ему стало чуть спокойнее на душе.

У этого Барсука людей меньше тысячи. У меня — две, верных и надежных насколько это возможно. Это превосходство! Нас больше! И еще… Нужно использовать этих никчемных союзников, чтобы хоть как-то усилить себя. Сделать трех, а то и четырехкратное преимущество.

Тогда русским конец. Барсук издохнет в своей норе. Он же не посмеет вылезти наружу, видя, что нас орда. И мы забьем его! Втопчем в землю копытами! Посечем саблями!

Мурза улыбнулся. План в его голове складывался.

— Утром мы выступим с первыми лучами алого рассвета, как сказал Ибн-Рауд. Мудрый бахши.

Проговорив это, Кан-Темир отправился раздавать приказы и проверять последние приготовления к завтрашнему переходу перед боем. Завтра его ждала слава! Он верил в это! Завтра алое зарево вновь разгорится над степью, и память предков великого Чингисхана забурлит в их жилах с новой силой.

Ночь прошла тихо. Я проснулся, потянулся, сделал легкую разминку.

Сегодня важный день. Сегодня мы встретим татар и рассудим — кому стоять на этой земле, нам или им. Сегодня тот самый момент истины из которого разгорится пламя. Зарево нашей будущей победы и торжества русского оружия.

Я верю в это, я готов и у меня есть план. Поглядим, что сможешь противопоставить мне Кровавый меч.

Глава 10

Я, разгоряченный утренней зарядкой, вышел в исподнем в основную комнату. Здесь все еще спали в протопленной, слегка давящей теплоте. От печки тянулись ароматы готовящегося в ночь завтрака. Каша, ммм… Объеденье, аж слюнки потекли. Но сперва…

— Ванька, водные процедуры!

Слуга вскочил, начал продирать глаза.

— А, ааа? Татары?

— К колодцу идем. — Усмехнулся я. — Закалка и умывание, залог здоровья и крепости духа.

Он уставился на меня, затем резко начал натягивать сапоги.

— Да, сейчас… Сейчас хозяин.

Мы двинулись, вышли. Стрелецкий караульный кивнул нам. Вид у него утомленный, не выспавшийся. Напарник спал, прикрывшись кафтаном. Холод ударил в лицо после протопленного помещения еще здесь, в сенях. А на улице так вообще слегка морозно было. Привычная погода для начала мая — ночью около нуля, а днем по-летнему тепло, даже жарко.

Да… сегодня денек будет жарким.

Оказывается, проснулся я ни свет ни заря — с первыми лучами солнца. Вокруг было серо, лагерь только-только начинал подниматься.

— Ванька. Доспех, кафтан, оружие, все подготовь. — Говорил, пока шел. — Чтобы к обеду уже все было.

— Сделаю… — Он зевнул, потянулся, брел рядом, семенил. Торопился, поспевал за моими широкими шагами. — Хозяин. Все раньше будет. Там это, там чуть… — Он вздохнул с явной грустью.

— Чего там?

Мы обошли терем, добрались до колодца.

— Не бережете вы свой кафтан дорогой, дырка там… Серебряная нить потянулась. Денег то на ремонт сколько… А еще в масле весь, железом провонял.

— Так это же одежда, ее носить потребно. — Хохотнул я. — А не беречь, Ванька.

— Во многом вы, хозяин, поменялись, но вот в отношении к вещам. — Он вздохнул. Утопил ведро в колодце, оно издало гулкий «бульк», начал крутить ворот на подъем. Здесь не было жерди, как в Воронежском остроге, веревка с воротом и ведро, более компактное сооружение. Продолжил слуга мой, смотря вниз, а не на меня.

— Денег то сколько… Хоть бы попроще чего надели бы, понадежнее, потолще на бой.

Шмыгнул носом. Страшно ему было, это чувствовалось. Оттого и ворчал парень.

— Я в этом не знаю ничего, Ванька. — Усмехнулся я, внушая ему уверенность. — Если под доспех лучше иной кафтан, подбери из трофейных. Сегодня неважно что по красоте, важно, что по надежности.

— Сделаю, хозяин. — Он обрадовался, глянул на меня, чуть ворот не выпустил. Потом как-то сжался весь, проговорил. — А я то, я то, что сегодня?

— Ты? Тут сиди. Если что не так пойдет, хватай копье и к воде, к лодкам.

При этих словах, стащил с себя рубаху. Остался в одних нижних штанах.

— А… — Он опять шмыгнул.

— Не боись. Это я так. — Хлопнул его по плечу, помог ведро вытащить. — Все так пойдет. Побьем мы татар. В степь прогоним.

Посмотрел на него, чуть не плачущего, слегка трясущегося, добавил.

— Ты не думай, ты лей давай! — Наклонился, на спину показал. — Давай, сюда прямо.

— Да. — Он поднял ведерко и обдал меня колодезной водицей.

Ух, хорошо, взбодрило так взбодрило.

— Идем завтракать. Ты девок буди, сегодня дел много будет.

Дальше время потянулось медленно. Завтрак, обход позиций, переговоры с сотниками и воеводами, ворчание рати посошной, напряжение в глазах бойцов. Оно все росло, примерно так же, как солнце поднималось в зенит. До полудня я всем приказал работать. Доделывать то, что не готово, самое важное и первостепенное. А после — настрого сказал отдыхать и тренироваться неспешно, сил не тратя. Маневру и отходу по отметкам. Чтобы сделать все четко и верно.

Вечером биться плохо. Даже если не после пешего марша. Выгореть можно от ожидания и излишней подготовки. Измотать себя, сил лишиться.

Но, не мы навязываем бой, а нам.

Сразу после полудня стали прибывать самые дальние гонцы. Докладывали, что татары движутся вблизи Дона на север. К нам. К вечеру будут здесь.

Ну что, момент истины все ближе.

Станешь ли ты лагерем на ночь, Кан-Темир мурза, или начнешь штурм с усталыми людьми? На исходе дня, надеясь за последние светлые часы выбить нас с позиций и пировать на наших костях, подобно дальним предкам?

Мне-то и так и так хорошо. И на тот случай, и на иной план имеется. Причем ночью тебя столько всего неприятного ждет, мурза, что я бы даже хотел, чтобы ты решил утра дожидаться. Хуже для тебя все бы кончилось.

Но, выбор за тобой, враг мой. Что решишь?

Чуть после обеда пришли последние лодки. Привезли недостающее снаряжение и еще людей.

Я пришел встречать их лично, поскольку там должен явиться ставший за последние дни мне настоящим братом по оружию Григорий Неуступыч Тарарыков из Чертовицкого. Подьячий Поместного приказа, которого пришлось активно привлекать к делам по переписи и учету, а также инвентаризации всего найденного в арсенале и кремле Воронежа.

Его видеть мне хотелось, вопросы задать.

Лодки пристали, их стали швартовать.

На мое удивление прибыли еще и Франсуа де Рекмонт, молчаливый, насупленный, недовольный, Ефим Войский, бледный после долгого пути. Рана конечно за такой краткий промежуток времени зажить не успела. А еще… Этих двоих я вообще не ожидал увидеть.

Серафим Филипьев — отец настоятель монастыря, что на берегу Воронежа стоял, и Путята Бобров, нижегородец.

Первому, человеку вроде бы не военному, здесь делать-то особо нечего.

А второй, с еще двумя людьми, видимо, по зову сердца, или земли, или неведомо чего пришел. Бывает так, что раз беда, русский человек встает и идет своим помогать, ибо не может иначе. Вот и он, хотя из далекого города был здесь с делом, поднялся. Но, думалось мне, что не только это привело крепкого торгового мужа. Что-то еще скрывалось за его действиями.

Узнаем, разберемся.

Григорий, как из лодки вылез, сразу ко мне устремился, в руках мешок не очень большой, но увесистый держал:

— Рад видеть тебя, воевода. Держи, подарок тебе, шапка железная. Негоже воеводе в бой в бобровой ходить.

Засунул руку, извлек. Мать честная, это же ерихонка. Не видел я там, среди доспехов ни одной. Где добыл? Видимо, в глубинах Воронежского арсенала нашел. Принял с почетом, снял меховую, примерил. Как влитая села. Вот это дело. Теперь за голову спокоен буду, и Ванька мой порадуется, что защитой хозяин разжился дополнительной.

Улыбнулся.

— Вот спасибо, собрат мой.

Мы обнялись, и вместе с французом направил я их сразу в острог. Шлем пока снял, сунул обратно в мешок. Сейчас рано, а в бою незаменимо.