Гасконец. Том 1. Фландрия (СИ) - Алмазный Петр

Бапом окружили раньше срока — всё благодаря нашему удачному штурму Арраса, освободившему войска. Мы взяли крепость в кольцо, перерезали все возможные дороги для поставки припасов и оружия. Но пока не приступили даже к артиллерийской подготовке. Пушки молчали не просто так — они ждали Короля.

Все ждали Короля, особенно лихие мушкетёры и гасконские кадеты. Все хотели проявить себя, как только Его Величество появится, и копили силы. И отдыхали. Мне эта концепция показалась до ужаса идиотской.

— А если крепость возьмут до его прибытия, что в этом плохого? — не удержался я от вопроса.

Пьер, держащий на руках целый веер карт, кашлянул.

— Ну, похвалит по приезду… Но вся слава достанется де ла Мейре. А нам-то зачем за его славу погибать?

— А если он прикажет?

— Не такой он человек, — ответил другой игрок, лысеющий и полненький парень. Выглядел он при этом очень даже молодо. — Герцог человек чести, ему вся слава не нужна, он поделится.

— Ему бы сына подвинуть вперёд, — согласился Пьер. — Но сыну ещё рано, мальчонке лет десять всего.

— В любом случае, он Ла-Рошель брал, — хмыкнул третий игрок. Черноволосый, кудрявый, с аккуратно подстриженными усами. — Магистр Артиллерии, великий человек.

— Вот-вот, — усмехнулся лысеющий. — Лишь бы стены от одного его имени не пали. Тогда нам славы не достанется.

Я покачал головой. Всё это казалось мне ужасно непрактичным и глупым. Есть боевая задача, есть ресурсы, есть в конце концов противник, который не обязан сидеть и ждать нашего героического момента славы, причем обязательно на глазах у вышестоящего начальства. Если честно, я был уверен, что культ личной славы умер в средние века, с появлением первого огнестрельного оружия. Но, как оказалось, моя четвёрка по истории в дипломе была очень и очень сильно натянутой.

В любом случае, если начинать прогрессорствовать, то лучше всего отметить про себя этот забавнейший факт. Впрочем, любые выводы делать ещё рано.

— Кстати, — как бы невзначай спросил я. — А что у нас с наёмниками?

— Нам-то зачем? — удивился тощий Пьер.

— А у испанцев?

— Времена наёмников минули, — пожал плечами кудрявый. — Ну, мне так кажется. Ничто не сравнится с единой армией, под началом Его Величества. Хотя некоторые, на востоке, особенно в Империи, ещё забавляются…

— Но толку с них? — подхватил Пьер. В этот момент, как бы невзначай прокашлялся полноватый.

— Вы, месье, решили просто забыть о швейцарцах, я полагаю, — елейным тоном произнёс он. Остальные переглянулись.

— Да что о них говорить, — махнул рукой кудрявый. — Швейцарцы у нас служат, но вот скажи… Сколько сражений выиграли одни только наёмники, за последние хотя бы лет десять? Всё, нет больше наёмников!

— Если войско не подчиняется непосредственно Королю, — наставительно поднял палец тощий. — У войска нет сердца!

— Валленштайн… — как бы невзначай проронил полный.

— Убит своими же!

— Ладно, ладно! — я уже терял нить этого разговора. Гасконские кадеты говорили о чём-то, в чём они прекрасно разбирались, а я даже примерно не мог разобрать, что происходит. Впрочем, расспросить Планше об этом Валленштайне точно следовало. Так или иначе, я хотел сменить тему разговора.

— И что, как только прибудет Король, все побегут на штурм? — уточнил я.

— Вряд ли, — пожал плечами лысеющий. — Ведь вы нас на штурм не поведете?

Я неопределённо качнул головой.

— Пока не пойму, как это сделать хорошо, то не поведу.

— Мушкетёры точно что-то выкинут такое, — со знанием дела протянул тощий. — Это для них дело чести.

— Ну раз Его Величество тут будет, то конечно, — согласился полный. Кудрявый тоже утвердительно кивнул.

— Планше! — позвал я.

Слуга появился рядом, будто бы всё это время ждал моего приказа.

— Что с обменным курсом?

— Простите, месье?

— Если я дам тебе пистоль, — шепнул я. — Сможешь на него купить что-нибудь в лагере?

— Да, месье, — глаза слуги заблестели. Как у ребёнка, которого посылаешь в магазин за хлебом и разрешаешь оставить себе сдачу. Скорее всего, Планше собирался присвоить себе все остатки золотой монеты.

— У тебя вообще есть жалование? — спросил я.

Планше рассмеялся, потом рассмеялись и гасконцы, тоже услышавшие мой вопрос.

— Я ведь ваш слуга, месье… — развел руками Планше.

— То есть нет?

— То есть нет, — кивнул Планше. — Вы меня кормите и содержите.

Все на нас смотрели, поэтому я только покачал головой. Потом встал из-за стола и отвёл Планше в сторонку. Я показал ему пистоль, не спеша отдавать, и сказал:

— Здесь двести су, в одном пистоле, верно? С него останется хоть что-то, если ты купишь достаточно вина и пива?

— Конечно, месье. Вино и пиво нынче дешевые, — пожал плечами слуга.

— А мясо?

— У местных можно и выторговать, если все в крепость не свезли, — задумался Планше. — Но могут цену заломить.

— Тогда смотри, — я вложил в руку Планше пистоль. — Здесь десять ливров, или двести су. Огромные деньги! Ты теперь получаешь жалованье десять су в неделю, но обязательно приносишь мне сдачу.

— В день, — заявил Планше.

— Не наглей.

— Вы не наглейте, месье, — улыбнулся Планше. — Слуга для господина, он же как его чадо. Вы меня и кормить должны, и на ночлег устраивать, и за провинности мои вы ответите, и заступитесь. А так получается, что вы от меня просто откупаетесь?

Планше насупился, словно пытался заплакать. Получалось у него это куда хуже, чем у покинувшей нас Миледи.

— По что вам эти деньги, месье, если вы отбрасываете в сторону годы верной службы и гоните меня?

— Планше, ты перегибаешь!

— Ладно, — слуга вздохнул. Посмотрел на меня серьёзно и спокойно, потом предложил:

— Ни мне, ни вам. Два раза в неделю.

— Ты останешься моим слугой и под моим покровительством, но жалованье будет только раз в неделю, — твердо ответил я. — Но ты ешь и пьешь за мой счёт.

— Всё, что захочу?

— Боже… нет! — я рассмеялся. — Но то же самое, что и я. Сойдёт?

— Не объедки?

— Не объедки.

— Идёт, — Планше харкнул на ладонь и протянул ее мне. Я сделал то же самое и мы скрепили сделку не самым гигиеничным в мире способом.

— Найди вино и пиво, и хорошего мяса. Привези де Порто и скажи, что я очень ему благодарен за помощь де Бержераку и советы. Выполняй все его указания и трись вокруг мушкетёров. Если надо, докупай им пива.

— И слушать всё, что они скажут? — понимающе улыбнулся слуга. — Скажите, месье. А зачем эта штука с жалованием?

Я пожал плечами. Если я за десять лет на заводе не смог донести до начальства, что позитивное подкрепление всегда работает лучше, и что (если работник ещё не опустился и не начал пить) премии всегда в десять раз эффективнее штрафов… то что я мог сказать крестьянину семнадцатого века?

— Чтобы у тебя был повод принести мне остаток суммы, — ответил я. — И чтобы ты знал, что тебе есть куда расти.

— Чего?

Я вздохнул. Мне тогда казалось, что социальные лифты в этой эпохе существовали исключительно в двух вариантах: родиться богатым или понравиться лично королю. Уже позже я начал понимать, что механизмы тут задействованы куда более сложные. Но в тот момент, стоя перед Планше, рядом с осажденным Бапомом, я думал именно так.

— Я всё ещё за тебя отвечаю, — повторил я. — Кормлю, если надо, одеваю. Плачу жалование. Если работаешь хорошо, жалованье увеличивается. Один су, поверх каждого жалования, откладываю тебе на старость.

— И что, потом отдадите? — недоверчиво рассмеялся Планше. Я кивнул. Тот нахмурился. — Правда-правда?

— Мне не нужно, чтобы ты прохлаждался, когда я не вижу. И не нужно, чтобы ты рвал жилы, когда я рядом. Не нужно, чтобы ты себя вёл…

— Как мушкетёры, — улыбнулся слуга. — Я вас понял, месье. Всё будет сделано в лучшем виде.

Он замолчал. Я никуда не уходил, но и он не спешил выполнять поручение.

— А насчет этого су… — сказал он. — Может мы сразу какую-то сумму домой отправим? Я скопил немножко, для своих.