Гасконец. Том 1. Фландрия (СИ) - Алмазный Петр

— У тебя есть семья?

— Как же вас приложило, месье… — печально ответил слуга, сочувственно покачав головой.

После чего все-таки отправился со своей шпионской миссией к мушкетерам. Я же вернулся за стол. У меня наконец-то созрел план, как я смогу реализовать свое попаданческое преимущество в высшем экономическом образовании.

— Кто из вас знает грамоту? — громко спросил я. — Плачу пистоль тому, кто выучит меня читать и писать!

Глава 11

Обучение проходило куда сложнее, чем я думал. Хуже того, когда кудрявый — именно он вызвался помочь мне с грамотой — принёс бумагу и перья с чернилами, я попытался написать что-то по-русски. В ту же секунду, моя голова буквально взорвалась от мучительной боли. Не знаю, с чем это связано. У меня есть теория, что в мозги сразу же начали образовываться новые нейронные связи, которых у настоящего д’Артаньяна не было. Прав я или нет — чёрт его знает. В любом случае, попыток я больше не предпринимал. Из хороших новостей — перо в руках я держал относительно умело и мог наскрести какие-то закорючки и символы. Символами — и цифрами, которые я понимал — и пришлось пользоваться первое время. Мне нужно было всё рассчитать. Часть полученных за О’Нила денег я собирался вложить в разведку. Как русский человек, я ставил в первую очередь на разведку агентурную. Одного пистоля вполне хватило бы для начала. Пьер как раз проигрался в пух и прах, так что я ссудил ему целый ливр, попросив разменять пистоль. У тощего хватило только на половину пистоля, и он остался должен. Получив гору су (по двадцать в каждом ливре, то есть целых пятьдесят), я отложил их в отдельный кошелек. А на листе нарисовал человечка, с цифрой пятьдесят рядом (и ещё пятьдесят в скобках).

Конечно, было бы здорово заняться и технической, насколько позволяло время. Если исходить из книги Дюма, какая никакая почта уже существовала — это подтвердил и Кудрявый. Ходила она, правда, между несколькими крупными городами Франции, но и это звучало отлично. Правда, расходы на почту я решил отложить. По крайней мере, пока сам не окажусь в Париже. На листке бумаги появился конвертик (нарисовал как мог) и цифра 200 напротив него. Я планировал вложить в это дело не меньше пистоля.

Я узнал у кудрявого цену на землю, по всему выходило, что строиться лучше было в родной Гаскони. Почва каменистая, вокруг горы, почти ничего нормально не растёт. Правда, как я потом узнал у Планше, не росло вообще ничего в последние годы, но это мелочи. Мне были нужны гасконские земли и взять их в аренду было совсем не сложно. Я нарисовал домик и две тысячи. Десяти пистолей было достаточно на первый месяц, но много ли я успею за этот месяц?

Затем, к «списку» прибавились рисунки мишеней, палок — они символизировали ружья — и ещё одних человечков. На этот раз в шляпах. Муштра, снаряжение и жалование. Увы, «громадных» денег, полученных мною за О’Нила, могло хватить месяца на три. За это время, я мог бы запустить свою идею, но никак не поддерживать её. А по моим прикидкам, к окупаемости мы должны были прийти к концу первого полугодия, если не позже.

Проблемой была та самая «отложенная выгода», о которую обречён спотыкаться каждый второй даже в моём времени. В семнадцатом же веке, где моя жизнь может оборваться буквально в любую минуту, строить планы на полгода и год вперёд, казалось чем-то безумным. В конце концов, нужно было просто остаться в живых при осаде Бапома, но с другой стороны… сама осада могла принести мне значительный «стартовый капитал», и я сейчас имел в виду совсем не серебро. Хотя и его со счетов сбрасывать не стоило.

За утро мне удалось хоть немного, но освежить свои знания о Нидерландах, и я понял, что найти здесь ценных специалистов будет очень кстати. Другое дело, приживутся ли эти специалисты во Франции. Но точно нужно было узнать, строят ли уже фламандцы свои знаменитые ветряные пилорамы, и если да, нанять хотя бы парочку толковых инженеров. И почему нельзя было захватить с собой в семнадцатый век учебник по истории?

Так или иначе, но мне нужно было всё время искать способы совместить выстраивание фундамента для своего будущего прогрессорства. И банальное желание не ловить лицом вражеские пули.

Ко второй половине дня вернулся Планше. Он был уже слегка пьяненький, остаток вверенной ему суммы вернул. Я не то, чтобы не ужинал — даже не обедал, разве что доел остатки сыра из седельной сумки. Так что мы вдвоём направились в дом одного из местных крестьян, стоящий за пределами армейского лагеря. Встретили нас там с улыбкой — Планше уже успел купить у хозяина пару кур.

— Чем можем помочь, месье-сеньоры? — поинтересовался у нас огромный мужчина, размером с де Порто. Может даже чуть пошире в талии. На его красном лице играла заискивающая улыбка, а грязные сальные волосы он всё время пытался пригладить широкой, покрытой оспинами, лапищей.

«Не суди по обложке» — сказал я сам себе и ответил:

— Ужин, уважаемый сеньор. Молоко, если есть, и что-то мясное, — я оглядел хозяйство. Курятник точно не пустовал, во дворе мирно посапывала пара свиней. Даже корова была. Планше смотрел на всё это богатство с завистью, которая не могла укрыться ни от меня, ни от хозяина.

— Чушку резать не стану, — сказал толстяк, провожая нас в дом. — Она мне как родная.

— Нет, что вы, — ответил я. — Хватит и пары цыплят.

Когда мы вошли, дети и хозяйка сразу же растворились в сумерках. Сейчас я был бы осторожнее, но в те первые дни мне и в голову не пришло, что они могут отправиться докладывать о нас испанцам. Я был убежден, что весь регион считает французскую армию героями-освободителями. Хозяин усадил нас за стол, налил молока — Планше попросил вина, и у меня не было сил его разубеждать — и вынес два блюда. На одном была запеченная и уже остывшая курица. На другом нагромождение нарезанных и запечённых овощей. Мы поблагодарили толстяка и он вышел, оставив нас одних.

— Он будет подслушивать? — спросил я.

Планше выглянул в окно.

— Он во дворе, о чем-то болтает с женой, — слуга вздохнул. — Но давайте быстро поедим и уйдем?

— Не доверяешь толстячку?

— Ну он хорошо устроился при испанцах, — пожал плечами слуга. Я кивнул.

— Верно. Голова ты Планше, — я отломал от курицы ножку. — Значит без разговоров.

Мы принялись за еду и прикончили её за несколько минут.

Ничего не предвещало беды. Но стоило нам встать из-за стола, как дверь распахнулась.

— Да б… — начал было я, но вспомнил, что в прошлой жизни всё-таки был интеллигентным и образованным человеком. — Боже ты мой!

В дом ввалилось четверо, и у каждого в руках было оружие. Они не разговаривали, одеты были как крестьяне, но выправка чувствовалась. Шпаги у троих, какая-то гигантская стальная дура у четвёртого.

— Имперский, — со знанием дела протянул Планше, шмыгая под стол.

Я выхватил шпагу.

— Месье, — вздохнул я. — Чем обязан?

— Сдавайся, мразь! — выкрикнул тот, что держал имперскую дуру. — И, возможно, останешься жив.

— Если честно, не очень хочется.

— Окно! — раздался крик из-под стола и я бросился в сторону.

Зазвенела тетива и арбалетный болт пролетел рядом с моим ухом. Я обрадовался, потому что очень хотел себе эту штуку, ещё после стычки с бандитами в Лилле. Но времени на размышления не было, и я пнул ногой ближайшую табуретку, так, что она полетела в самого разговорчивого. Я бросился следом за табуреткой, и пока парень с дрыном пытался подняться на ноги, воткнул шпагу в грудь ближайшему солдату. Тот захрипел, забулькал и повалился назад, увлекая меня за собой. Шпага застряла в рёбрах, я дёрнул на себя, но поздно — приятель убитого уже был рядом. Лезвие скользнуло по моей форме, боль обожгла плечо. Очень скоро рукав покраснел от выступившей крови. Мне удалось вырвать шпагу из мёртвого тела за мгновение до того, как испанец нанёс второй удар. Я отбил его в сторону, но слишком резко, отчего открылся для выпада другого испанца. Говорливый по прежнему возился с табуреткой. Шпага едва коснулась моего подбородка — эти ребята были куда опаснее, чем конный разъезд, который мы положили с Сирано.