Бастард Александра 2 (СИ) - Емельянов Дмитрий Анатолиевич "D.Dominus"

Тут он глянул на меня хитрым глазом.

— И вот здесь я себе думаю: Геракл сказал — полон и добычу забрать, а мидийцев всех положить, чтоб никто не ушел! Как такое сотворить, коли их боле, чем нас? — Он довольно ощерился. — Думал, думал и вот что решил! Позвал Зенона и приказал ему атаковать своей тетрархией катафрактов прямо в лоб.

Сделав паузу и переведя дух, он затараторил вновь.

— Солнце уже к закату. Броня на всадниках Зенона не отсвечивает, а полусотня ужалась в плотном строю так, что мидийцы их не испугались, а наоборот, развернулись и пошли на них лавой. — Экзарм закатил глаза, словно смакуя момент. — Тут я посылаю две илы с одной стороны и три с другой в обхват. Мидийцы уже столкнулись с катафрактами Зенона и поняли, что лопухнулись. Те их рубят как капусту, только клочья летят.

Экзарм блеснул белками глаз и хищно оскалился.

— В общем, мидийцы прыснули в стороны и тут же напоролись на наших стрелков. Тоды они в бега, а мы за ними. Со стороны лагерей нас поболе, прорваться тута сложнее, так мидийцы в пустыню поворотили. Тогда я охрану у полона выставил, а сам за паскудниками в погоню. Покосили мы их славно, а ушел кто, али нет — не знаю, не скажу!

Массагет замолчал, довольно поглядывая то на меня, то на Энея, но грек ему тут же настроение подпортил.

— Ты-то чего погнался за беглецами? Ты гиппарх или боец простой? — Эней сурово глянул на разом притихшего массагета. — Твое дело было гонца к нам отправить, а не по пустыне коней гонять. Время уходит, мы тут ждем известий, а он…

Кладу руку на плечо грека, останавливая поток упреков.

— Ладно! Сейчас не время для разборок! — И, уже повернувшись к Экзарму, спрашиваю: — Где сейчас полон и твои всадники?

Обрадовавшись, что упреков больше не будет, тот махнул в темноту.

— Да, там! Стадиев десять отсель!

Оценив направление его руки, быстро прикидываю про себя: «Он показывает на северо-восток! Значит, до лагеря аргираспидов примерно столько же. С учетом того, что женщины измучены и голодны, примерно на час ходу».

От лазутчиков, посланных следить за лагерем Эвмена, недавно был гонец. Он сообщил, что к вечеру бой закончился ничем. Эвмен, опасаясь окружения своих успешных частей в центре, приказал отступать к вершине холма. Этот маневр оказался очень своевременным, и Антигон не сумел воспользоваться своим преимуществом на правом фланге.

Наступающий вечер развел стороны до утра, и Эвмен отвел свои войска в лагерь. Там аргираспиды узнали о нападении и подняли бучу. Я могу их понять: ведь они потеряли все, что нажили за десять лет походов с Великим Александром. Тут банковских ячеек нет, ценности сдать на хранение некому! Ветераны возили все свое с собой, как улитки — домик, включая жен и детей. Теперь большая их часть на старости лет осталась без всего. Нам в двадцать первом веке не понять весь ужас, что охватил этих людей. Несмотря на то что это были закаленные боями и невзгодами воины, они сломались! Потеряв надежду на безбедную старость, они просто обезумели и перестали доверять даже здравому смыслу.

Из прошлой жизни я знал, что Эвмен уговаривал их не поддаваться панике, мол, потери Антигона в десять раз больше и завтра с утра они разобьют его и все вернут, но воины не верили. Паника и дух мятежа вырвались на волю! Они обвиняли Певкеста в том, что тот струсил и сбежал с поля боя, Эвмена в том, что он обманул их и завел в ловушку, а Филиппа в том, что пропустил мидийцев!

Командиры аргираспидов Антиген и Тевтам, вместо того чтобы попытаться успокоить своих воинов, лишь подлили масла в огонь. Антигон уже давно втайне подсылал им своих людей с деньгами и уговорами перейти на его сторону. До сего момента они сомневались, но сейчас, глядя на хаос в лагере, решили, что пора. В их руках буря недовольства в один миг превратилась в открытый мятеж. Обвинив во всём Эвмена, они указали разбушевавшимся ветеранам самый простой выход — давайте пошлем гонцов к Антигону и попросим его вернуть нам наше имущество и семьи! Убитые горем воины дрогнули и прогнулись под гнетом обстоятельств. Они арестовали Эвмена и послали гонца к Антигону. Какое условие Одноглазого он привезет, я знал, — выдать Эвмена!

Сейчас, в очередной раз прокрутив все это в голове, решаю, что пора действовать.

«До утра посол Антигона с требованием головы Эвмена прибудет в лагерь аргираспидов, — быстро пытаюсь совместить свои знания с реальной обстановкой. — Значит, и нам пора выступать! Пока доберемся… Тут главное — не опоздать!»

Уже издали видно, что в лагере царит полный хаос. Мелькание горящих факелов накладывается на общий гомон и крики. Тревожное ржание лошадей и фон пылающих костров лишь дополняют картину.

Придержав Атиллу, склоняюсь к выступившему из предрассветного полумрака лазутчику.

— Говори! — подстегиваю его первое замешательство и слышу шепот в ответ.

— Посол от Антигона недавно прибыл. Ехали не таясь; я слышал, как сопровождавшие называли посла Никанором.

«Никанором, так Никанором!» — мысленно перехожу свой Рубикон и взмахом руки даю знать Энею и Экзарму: поехали!

Трогаю коня. Впереди еду я, Эней и Экзарм. За нами — Зенон и десяток катафрактов из его тетрархии. Следом плотной стайкой — около тридцати освобожденных пленниц, и замыкающей группой — остальные четыре десятка тяжелых всадников Зенона.

Остальную конницу и пехоту под командой Патрокла я оставил буквально в трехстах шагах от лагеря. Предрассветная мгла пока скрывает их от случайного взгляда, но они готовы войти в расположение аргираспидов по моему сигналу.

Из почти тысячи пленённых мидийцами женщин я приказал взять с собой только тридцать. Выбрали тех, что покрепче, а остальных оставили в наскоро разбитом лагере в пустыне.

Почему не всех? Да потому, что я рассчитывал предоставить неоспоримое доказательство своих слов об освобождении пленниц и имущества аргираспидов, но не отдавать все сразу. Просто отмерил количество на глаз, чтобы выглядело убедительно, но в то же время не сильно замедляло нас излишним количеством измотанных пленниц.

Неспешно въезжаем в лагерь, и на нас не обращают ни малейшего внимания. Все спешат на центральную площадь, и мы, до смешного органично, вливаемся в общий поток. Где-то впереди слышатся громкие крики и светится зарево от множества костров и факелов.

Я уже въезжаю на забитую воинами площадь, когда изумленный крик привлекает к нам всеобщее внимание.

— Фарон! — вскрикивает одна из женщин, узнавая в толпе своего мужа, и тот, обернувшись, не справляется с нежданной радостью.

— Леонтия! — Огромный бородатый мужик в льняном панцире бросается к нам и подхватывает свою подругу на руки.

— Леонтия! — орёт он во всё горло и крутит её, словно бы демонстрируя своё счастье товарищам.

Всё внимание других воинов тотчас же переключается на женщин, и к крикам бородача присоединяются ещё десятки обрадованных воплей. Они накладываются на счастливый вой бывших пленниц, и обе стороны бросаются навстречу друг другу. Одни ищут своих жён, другие — мужей; все орут, не слушая других, и в этом безумном столпотворении я продолжаю своё неспешное движение к центру площади.

Атилла недовольно прядет ушами и скалит зубы. Столько людей и так близко будят в нём ярую злость и желание взбунтоваться. Жестко натягиваю поводья, одновременно поглаживая своего любимца по гриве.

— Тихо, тихо, Аттила! — успокаиваю жеребца. — Это всё добрые люди! Слегка заблудшие, но ещё не совсем потерянные!

Мы выезжаем в центр лагеря в тот момент, когда общий ажиотаж слегка успокаивается, и всё внимание переключается на нас.

Я вижу трёх человек в дорогих формованных под мужской торс панцирях и Эвмена со связанными за спиной руками. Этих троих я не знаю, но Эней уже шепчет мне в ухо.

— Тот, что слева, с орлиным носом, — это Антиген; крепыш рядом с ним — Тевтам. Оба они — командиры аргираспидов! Старик справа — Никанор… — Он чуть помялся, но всё же добавил. — Этого почти не знаю, вроде бы у твоего отца флотом командовал когда-то.