Обострение (СИ) - Волков Тим

Лес уже кончился, по обеим сторонам потянулись заснеженные поля — озимые и так, стернины… Никакой дороги там точно не было.

Тогда откуда же… Как? Что? Аэрополан совершил вынужденную посадку? Так ночь же! Почти…

Неведомый механизм, между тем, быстро приближался. Луч мощного прожектора скользнул по волкам. Тут же раздалась пулеметная очередь.

— Ну, что, Ваня? Еще поживем! — радостно захохотал Гробовский. — Тормози! Тормози!

Впереди на дорогу выползла в поле махина, чем-то похожая на аэроплан без крыльев. Вместо крыльев имелись широкие лыжи. Позади вращался пропеллер. Вот затих…

Черт побери! Аэросани! Древние, как мамонт, смешные в своей причудливости, деревянные, но все же…

Остановившись, Иван Палыч заглушил двигатель.

Махнул по глазам прожектор.

— Кто такие? — прозвучал властный голос.

— Поручик Гробовский! Полиция! Со мной местный врач…

— Гробовский? — переспросили уже тише. — Алексей Николаевич, ты, что ли? А я ведь по твою душу! Ну, в том числе…

— Постойте-ка… — поручик озадачено вскинул башлык. — Как-то даже не…

— Коллежский секретарь Тихомиров, судебный следователь!

— Аркадий Борисович! — неподдельно изумился Гробовский. — Вот так встреча!

Не особо-то можно было кого-то разглядеть. Прожектор так и бил по глазам.

— Сам же телеграфировал в уезд! Что, не думал, что так быстро? Так я с оказией… Ладно, что тут носы морозить? Давайте за нами, в деревню. Что тут ближе-то?

— Заречье, — подсказал доктор.

— Изба старосты знаете, где?

— Конечно.

— Тогда поехали.

— А волки? — Алексей Николаевич покусал усики.

— Волки? — послышался смех. — У нас тут свои волки… Двуногие! Забунтовать мужички решили… Ладно! В тепле поговорим.

Взорвал тишину мощный рев мотора. Аэросани развернулись, поехали, обдавая мотоциклистов вьюжным снеговым зарядом. Все же — пропеллер, винт!

— Эх! — запоздало пожалел доктор. — Надо было нам впереди…

Староста Заречья, невысокий седобородый дедок, чем-то похожий на деда Мороза, принял гостей радушно. Разбудил и дородную свою супружницу, и детей… вернее — внуков, дети-то были на фронтах…

— Пеночкин, Варсонофий, — представился старичок. — А это — жена моя, Серафима…

Еще вовсе не было так уж и поздно, но, в здешних деревнях осеню и зимой было принято ложиться рано — экономии керосин, да и что было делать-то в темноте?

— А-а, господин дохтур! И вы тут!

Следователь оказался интеллигентным с виду мужчиной лет сорока пяти, в обычном статском костюме, при галстуке. Башлык и теплое пальто с барашковым воротником, он, как и все прочие, аккуратно повесил на вбитые в стеночку гвозди.

Кроме судейского, в экипаж аэросаней входили еще четверо: худой и сутулый полковник с бесцветными, как у снулой рыбы, глазами, угрюмого вида штабс-капитан с усиками полоской, водитель (или, лучше сказать — пилот) в теплой кожаной куртке с белым пижонским шарфом, и двое солдат, как догадался Артем — пулеметный расчет знаменитого «Максима», укрепленного на аэросанях спереди.

Надо сказать, хозяев гости не объедали, выставили на стол свое. Мясные консервы, сало, хлеб… Лишь попросили кипятка — заварить чай.

Офицеры представились.

— Полковник Михаил Александрович Лосев, комендант.

— Капитан Совенков, Дмитрий.

Главным здесь оказался вовсе не следователь, а полковник. Следователь, господин Тихомиров, лишь воспользовался оказией, поскольку хорошо знал полковника.

Как стало понятно из скупых фраз Лосева, кроме аэросаней еще имелись два грузовика с солдатами и казачьи разъезды, рассредоточившееся по ближайшим деревням. Аэросани были уж так — для связи.

— Понятно — дезертиров ловите, — Иван Палыч с удовольствием отпил горячего чайку.

— Дезертиров? Не только, господин доктор, не только… Тут дела похуже будут! Как бы не бунт!

Какой ледяной взгляд был у полковника! Прямо по коже — мороз.

— Да, да, как бы не бунт! — сурово сжав губы, повторил Лосев. — Как лет десять назад усадьбы пылали — забыли? Не пришлось бы вспоминать… Эх, военно бы полевые суды! Как тогда… Вешать, вешать и вешать! Тогда б быстро бы… Увы, Штюрмер не Столыпин! И в правительстве — бардак и гнилой либерализм.

— Что вы такое говорите, Михаил Александрович? — следователь, кажется искренне, возмутился. — Правительство знает, что делает!

— А мне, кажется — нет, — подал голос капитан. — Вот, недавно говоруна одного взяли… прямо на станции! Так такое нес… Царица, говорит — немецкая шпионка! И в ставку кайзера прямо из царского дворца тайный телеграфный кабель проведен! А командует не государь уж давно, а Распутин! Мужичага неграмотный!

— Бред! — Иван Палыч хмыкнул.

— Ну, это вы, интеллигентный человек, понимаете…

— Да все всё понимают — война! — снова вступил капитан. — Потерпеть бы чуток! А с другой стороны, придет солдат с фронта… на побывку или там, по ранению… А в тылу — черт-те что! Барыги, маклеры всякие жируют, шампанское рекой льется, клубника зимой… Пока там, в окопах… Ой! Прошу извинить, господа. Не сдержался. Однако же, бунт — смерть государству! И выгода нашим врагам… Эх! Еще б цены так не росли…

Вот с этим согласились все. Иван Палыч даже вспомнил про дрова, оплачиваемые земством. Денежки-то были выделены еще по довоенным ценам — восемьдесят пять копеек воз. А уже стало больше рубля! К двум даже. А на зиму — как минимум, десяток возов — и как тут рассчитаешь?

Нижние чины сидели в дальнем углу стола и кушали молча. Ребятня же обступила пилота. Поначалу робели, жались, а потом, попривыкнув, начали потихоньку выспрашивать… про чудо чудесное — аэросани!

— Да, аэросани, — водитель важно подкрутил усы. — Точнее, аэросани Бриллинга-Кузина. Четыре лыжи, передняя пара управляемая. Двигатель, как видите, сзади.

— И пропеллер, дяденька! Как у аэроплана?

— Так, да не так! Винт обычно двухлопастный, а, скажем, для леса — меньшего диаметра четырехлопастный. Корпус из ясеневого бруса, обшит фанерой. Двигатель — да, от аэроплана, фирмы «Аргус». Скорость — полсотни верст!

— Полсотни!

Утром едва забрезжило, тронулись в путь. Полковник был так любезен, что подбросил следователя до Зарного.

— А уж в город, Аркадий Борисович, потом и на поезде доберетесь. У нас, извините — служба!

Первым делом заглянули в больничку. Доктор — к пациентам и в «лабораторию», Гробовский же — ясно, к кому.

— Ах, Аглаюшка, как же я рад вас видеть… — он не скупился на слова. — Рад. В самом деле рад.

— Чего это вы? — настороженно спросила санитарка, поглядывая на поручика.

— Ленты вот, шелковые вам в подарок купил!

— Ленты? Ах, Алексей Николаевич… то ведь пустое совсем! — засмущалась Аглая.

— Ничего не пустое!

Гробовский сунул руку в карман… и замер.

— Вод ведь черт! А ленты то на мотоциклетку ушли!

— А! Так вы не мне, вы мотоциклету ленты купли? — весело рассмеялась девчонка.

Поручик даже обиделся:

— Нас, между прочим, чуть волки не съели! Вот, Иван Палыч не даст соврать… Вот, еще леденцов вам взял. Мятных.

Он протянул жестяную коробку.

— Мои любимые! — расцвела Аглая.

— Что, правда? — оживился Гробовский. И бросил Ивану Павловичу: — Только ради этих слов и рад был спастись от волков!

Долго задерживаться в больнице следователь не дал — торопился закончить все побыстрее, ибо дело-то было, по его мнению, плевое. Да и начальство требовало.

Так он и сообщил всем, собравшимся в доме у пристава.

— Дело прекращаю, потому как — несчастный случай. Ну, промахнулись, да… Со всяким стрелком случается! Тем более, этакий-то варнак… Сейчас допрошу вас, как свидетелей… Да сами напишете…

Аркадий Борисович вытащил из портфеля стопку чистой бумаги, дорожный чернильный прибор и перья.

И тут же предупредил, подняв верх указательный палец:

— Однако, господа мои, коли будет кто спрашивать, говорите — следствие еще идет! Недовольство нынче везде тлеет и может вот-вот взорваться! Как еще похороны застреленного пройдут… Варнак-то — варнак… Да не запели бы «Замучен тяжелой неволей». Имейте в виду, господин пристав! И — мой вам совет — похороны те проконтролируйте! Что же касаемо вашего этого… Сильвестра… То тут ты, Алексей Николаевич, прав! Такого гада только с поличным надо. И да — с дактилоскопией я потороплю, сегодня же телефонирую лично!