Бродник (СИ) - Старый Денис

И Мстивоя я оставлял здесь вынужденно. Лисьяру необходимо кого-то противопоставлять. Да и Береговое, как по мне, слишком уязвимо. Даже без стен Озерное кажется защищенным самой природой поселением. Там и малым числом вполне себе держать оборону, если что. Да и пути ухода будут. А тут и лес не очень. Наверняка сравнительно мало дичи.

— Мстивой — военная голова этого поселения. Лисьяр — занимаешься устройством доброй жизни людей. Распределяешь еду, жильё. В случае опасности вся власть переходит Мстивою, — определял я роли каждого.

Но делал намеренно размытые формулировки, без конкретных примеров. Я всё же хотел, может, и не столкнуть лбами двух людей, становящихся в Береговом равноценными фигурами, но точно у меня было желание устроить им определённое состязание.

Зачем? Мне скучно живётся? Нет, расчёт был не в том, чтобы наслаждаться представлением, тем более что достаточно продолжительное время я намереваюсь пробыть на Острове и не буду видеть всего происходящего здесь.

Определяя и нарезая роли и обязанности людям, я думал о том, что мне необходимо всегда выступать третейским судьёй, той силой, за которой всегда должно быть последнее слово. А для этого никто больше не может возвышаться.

— Ещё раз мы оговорим порядки. Жить будем по такому укладу… — продолжал я Совет.

Я озвучивал лишь те требования, которые лежали в основе нашей общины. Все просто, на словах, по крайней мере.

— Никакого насилия над жёнами. Каждая жена согласие должна дать своё, и только тогда с ней можно возлечь. На поселении все работают: никто, даже и головы, не могут оставаться без работы. И поселению перво-наперво потребно обновить стену. Нынче она худая. После — проверить все плоты, так как нужно быть готовыми к тому, что нам нужно заниматься переправой ордынцев по весне, — говорил я.

Можно было ожидать, что сейчас тот же Мстивой скажет, мол, вообще-то мы собираемся их убивать, ну или каким-то другим образом вредить. Но именно с ним у меня был разговор, где я выкладывал своё видение наших действий.

И всё же нам необходима легализация. Если ордынцы не трогают бродников и используют их для переправ через реки, то мы будем переправлять своих врагов. Вот только после переправы я намерен некоторые из слабых отрядов степняков выслеживать и бить их. В масках или добиваясь того, чтобы никто не оставался в живых, но непременно уничтожать и освобождать полоняных, которых отправлять в Озерное.

Скорее всего, нам нужно заключить договор с каким городом Руси. Может и с Козельском, который из пока нетронутых был не так сильно и далеко. Только не с большими городами. Это сложнее и чревато лишним интересом к нам. И после отправлять людей в город, постепенно стараясь и укреплять союзника.

Нужно делать ровным счётом то, на что мы пока способны и на что хватает сил. Верхом безумия было бы сейчас, не имея под рукой хотя бы нескольких сотен добрых воинов, заявлять о себе, что мы в сопротивлении.

А ещё, что я считал более действенным, чем даже засады на отдельные отряды ордынцев, — имеется немало способов навредить в больших масштабах, не сильно и привлекая к себе внимания.

Например, я уже чётко намерен по весне, когда пойдёт поросль новой травы и когда солнце её немного подсушит, начинать выжигать степь. Если каждый день будут вдруг появляться два-три десятка очагов возгорания, то мы очень сильно ослабим возможности врагов.

Какие бы ни были непривередливые монгольские кони, им всё равно нужно кормиться. Если впереди у степняка будет двадцать-тридцать вёрст выжженной земли, то ему придётся либо обходить регион, либо запасаться где-то в другом месте и идти с большими обозами, чтобы прокормить своих лошадей.

Уже даже то, что если монголам будет невозможно прокормить всех своих коней, значительно убавит сил у завоевателей. Если у них возникнет необходимость тащить следом за собой большие обозы, то это также снизит возможности захватчиков. Один из основных козырей степняков — их мобильность. Нужно попробовать этот козырь выбить.

Я не говорю о том, что можно разузнать, где монгольские отряды будут брать воду, когда перейдут брод, чтобы отравить водоёмы. Ну и непосредственное нападение на их отряды.

При этом, конечно же, я очень хотел, чтобы сюда приходило как можно больше воинов, чтобы, если уж и поймут ордынцы, что именно происходит и откуда исходит опасность для их коммуникаций, нам было чем отбиться. Хотя, конечно же, на полноценную войну со Степью я не рассчитываю. Но пусть попробуют взять обустроенное Озерное отрядом даже в тысячу человек. Если будет крепость, которая будет поставлена на острове и которая сможет быть даже оснащена камнемётами… А если пушками? То-то! Резко лучшие воины превращаются в туземцев, которых можно разгонять «цивилизационным» оружием.

Скоро, забрав с собой семнадцать человек, в основном мужчин, я отправился домой. Именно так. Не могу даже и думать о том, что у меня нет дома. Просто необходим хоть какой-то тыл, чтобы понимать, что есть куда возвращаться. И сейчас это однозначно Озерное.

Из женщин со мной из бывшего поселения бродников шла Рыжая и ещё две женщины, которые, как я успел понять, могли подвергнуться серьёзному давлению на этом поселении, их даже могут убить, так как дамочки в то время, когда Пласкиня или Вран были вожаками, отличались особой жестокостью. Порой зло шло от них — тех, которые чаще других согревали и развлекали вожаков. Попробуем перевоспитать. Тем более, что они клятвенно обещали и работать и быть кроткими. Рабочая сила нужна всякая.

— Нет, вот ты мне скажи: ты готов был мною пожертвовать, чтобы брать это поселение на щит? — в какой-то момент, когда нам уже оставалось всего лишь несколько вёрст до Острова, меня нагнала Танаис.

Долго же она крутила в себе этот вопрос.

До того я старался с девушкой не общаться и вовсе словно бы её избегал. Я был суров и решителен, не просто управлял людьми, а повелевал ими. Но стоило мне посмотреть в сторону необычайно красивой дочери Степи, как расплёскивал всю свою властность. Она — моя Ахиллесова пята, моя слабость. И, похоже, с этим я уже ничего поделать не могу.

— Ты сама была вправе решать, что тебе делать, а что нет. Я не муж твой, кабы тебе запрещать. Да и был бы мужем твоим, то прислушивался бы к воле твоей, — сказал я.

Сказал — и волнение накрыло меня с головой. Всё прозвучало таким образом, будто бы я прямо сейчас сделал предложение Танаис. Был бы я мужем… Наступила пауза, я ждал реакцию девушки.

— У тебя Беляна есть. Я знаю, что она с тобой возлегает, — зло фыркнула чернявая бестия, сверкнула молнией в сторону рыжей девушки, которая ехала на санях рядом со мной, пришпорила коня и помчалась по льду вперёд.

— Могу спросить, старший? Боги повязали вас? — не дожидаясь моего разрешения, задала вопрос Рыжая-Рябая.

Я не сразу понял, что значит «повязали». Сперва появились ассоциации, словно бы тех собак, которых «вяжут» для хорошего потомства. Грубо, но, на удивление, подобная идея мне казалась не столь отвратной.

— Любовь у вас? — перефразировала свои слова Рябая.

— С чего ты взяла? Настолько по мне видно? — спрашивал я, на самом деле несколько напрягаясь.

Если это видно такой вот девице с низкой социальной ответственностью, то должно быть очевидным и для других. Или нет? Может быть, именно такая дамочка, предлагающая себя, и знает толк не только в бесчувственных актах близости с мужчиной, но что-то понимает и в любви? Ведь человек же она, судя по всему, и не дура.

— Не кручинься! Ты добро скрываешь, что испытываешь слабость к этой половецкой девице. Грубишь ей, словно муж указываешь. А вот ей это даётся не так хорошо, — ошарашила меня Рябая.

Мне вот, например, казалось, что всё с точностью до наоборот. Может быть, только сейчас, когда так явно Танаич показала свою ревность, я и убедился, что не настолько уж и безразличен ей, и что она меня словно бы не замечает, таким образом избегая и боясь. Видимо, её страшит то же самое, что и меня. А еще и разница в социальном положении. Она все же, как та боярская дочь…