Бродник (СИ) - Старый Денис

— Да, живой! Видать, черти и ангелы никак не договорятся, куда определить Коловрата: в ад или в рай, — выкрикнул в ответ Храбр Вышатович.

Его уже изрядно раздражали вопросы Андрея. Понятно, что сотник волнуется за самочувствие своего друга детства. Но когда на дню один и тот же вопрос звучит с полсотни раз, это становится уже слишком навязчивым даже для терпеливого старика Храбра.

— Ты бы лучше спросил о том, сколь мы в этот раз ратных людей, своих побратимов, потеряли, — бурчал старик, уже начиная оказывать первую помощь раненым.

Но не было чем. И чаще первая помощь была в виде молитвы.

Отряд, вынужденно бывший несколько медлительным из-за необходимости заботы о боярине Коловрате и многих других раненых, уже в третий раз отражал атаки монголов. Каждый раз эти стычки становились всё более кровавыми. Однако число рязанских ратников, ушедших с раненным боярином от Плешивой горы, пока что не уменьшилось. Было полсотни, столько же и осталось.

Там, у Плешивой горы, когда сотник Андрей и чуть менее полусотни воинов с не приходящим в сознание боярином, соединились еще с другим отрядом русичей, даже более многочисленным.

В какой-то момент Андрею даже показалось, что есть возможность вновь создать такое же превеликое войско, какое было у боярина Коловрата у Плешивой горы. Но… не вышло.

— Смотри, братка, — находясь часто рядом с одной из немногих телег, в той, где лежал раненый Евпатий Коловрат, приговаривал Андрей. — Почитай, что две с половиной сотни у нас ратных людей. Пробьёмся ещё на Москву, наберём себе охотников, и будем резать татарву, как и раньше. А нет — так в Ростов пойдём, там тоже хватает ратных людей.

Однако после первой же стычки со сотенным отрядом монголов энтузиазм Андрея резко поубавился. Русичи потеряли в том бою сто двенадцать человек.

Словно бы удача отвернулась от рязанских ратников. Такое соотношение в потерях раньше было просто невозможно. Всегда били монголов крепко, когда на каждого рязанского ратника приходилось двое убитых ордынцев. И как тут не поверить в то, что Коловрат был любим богами?

Люди устали. Приходилось часто заходить в леса, вырубать просеки, провожать взглядом очередные отряды монголов, сжимая кулаки и не имея никакой возможности вступить с ними в бой. Когда-то не получалось прятаться, приходилось принимать бой.

А потом — вновь отправляться в путь. Причём отряд вытесняли на юг, в то время как Андрей и его воины хотели прорваться хотя бы на запад или на восток. Да, хоть куда, но неизменно оставался только один путь — южный.

— Полсотни ратных людей. Столько же, как и уходили мы из боя на Плешивой горе. Не позволяет нам Господь Бог более укрепиться и стать силой, — сетовал Храбр Вышатович.

— Так пораненных у нас ещё полсотни. Даст Бог… — попробовал воодушевить и себя, и своих товарищей Андрей.

— То я говорю о том, что иные пораненные помрут, поскольку не осталось у меня уже ни трав, ни тряпиц, кабы повязать раны. Только что и молитва осталась, — продолжал выражать скепсис Храбр.

— Вон он, боярин Евпатий Коловрат, пред Богом не престаёт, за жизнь свою бьётся. Может, и остальные также будут, — сказал Андрей и поспешил уйти в сторону.

Всем этим разговором со стариком сотник Андрей не хотел пасть в ещё большее уныние. Напротив, он искал те слова, те доводы, которые позволили бы ему укрепиться в вере своей, что они смогут в конечном итоге куда-нибудь да прийти. Но чтобы не говорил сотник, его наставник, дядька Храбр, все опровергал.

— Андрей… — попытался воззвать Храбр.

— Да иди ты уже прочь, старик! Пошто ты мне, також иным ратным, говоришь, что всё плохо, что путей нету? Не будет у людей понимания, куда мы идём и что нас ждёт. Сгинем тут все и не дойдём никуда, — отчитывал Храбра сотник Андрей. — Вера нужна.

— Вот же я старею и телесами своими, и разумом своим. Добре, что выученики мои смышлёные. Прав ты, Андрей. Вера у людей должна быть хоть во что-то. К Москве, я так понимаю, нам не пробиться. В сторону Мурома мы уже попробовали пойти. И нарвались-таки на этот отряд, значит, нарвёмся ещё…

— А то, что мы пойдём на юг, ордынцы даже и не думают, — задумчиво сказал сотник.

— Ну так дурь это несусветная! — сказал старик и так же задумался. — А коли так, то нечего нам стучать в закрытые двери, когда открытые просторные южные ворота.

— Вот и я об этом думаю сейчас. Пересидеть или пройти через леса по реке Воронеж к Чернигову… Иного пути и нет.

— А не помнишь ли ты, что сказал князь черниговский Мстислав, когда Евпатий уходил из града стольного Черниговского княжества? — покачал головой Храбр.

— Помню, — недовольно признался Андрей.

— А я скажу тебе, кабы соблазна боле не было. Сказал тогда княже: «И ныне, Евпатий, за то, что людей моих черниговских взбаламутил и лучших охотников ратных забрал, не друг ты мне. И не вздумай боле являться на глаза мои. Ни ты, ни люди твои. Зло сотворю, так и знай».

Действительно, и Андрей, и старик Храбр присутствовали при этом разговоре, и Мстислав Черниговский был крайне недоволен действиями рязанцами в его городе. Конечно, дружина княжеская не пострадала, оставалась в полном составе в Чернигове. Но вот возможности сбора городского ополчения в Чернигове явно поубавились.

Много Евпатий уводил из Чернигова людей и плату им поставил и речами вдохновил. Даже могло быть такое, что черниговский князь решил бы напасть на этот отряд. Повод только нужен был, но боярин Коловрат ни одной деревушки не пограбил, не обидел ни одного черниговца.

— И нынче же, если мы вернёмся в Чернигов, то нас могут и…

— Не только в Чернигов… Нельзя заявляться и к иным князьям: Ольговичам или Давидовичам. К кому из них не придём, всё едино это опасно для нас. Пока Коловрат живой. А вот после… — сказал Храбр.

Андрей тут же взял за грудки старика, сминая своими цепкими пальцами великоватую кольчугу Храбра. Сотник попробовал урезонить старика за такие крамольные слова про боярина. Вот только Храбр Вышатович, может, и был в преклонных годах, но отнюдь не дряхлым. Сбил руки сотника, силой оттолкнул его и пристально посмотрел в глаза.

— Ты, Андрейка, не смей думать, что зла желаю я боярину. Он как сын мне был и будет. И ты также, как младший сын. Если надо, так и науку отцовскую преподам и плёткой по седалищу отхожу, как в года ваши юные, — как будто бы вдруг сбросив лет пятнадцать, жёстко говорил воспитатель боярина.

— Да понял я. Не бесись, дядька. И за науку — спаси Господь. Вспомни Жировита того, предателя, коему кишки намотали, — задумчиво говорил Андрей. — Так вот, сказал он, что десятник Ратмир людей освобождал, доводил их на Дон. Помнишь ли такого десятника? Юный, но разумник, из лука стрелял, как и мне было бы тяжко в навыке том сравняться. И десятник Мстивой с ним. Так же муж добрый ратный.

— А ещё сказывали ратные из Москвы, что прибились к нам, да которые знали с кузнецом Акимом… Старуха-ведьма Ведана пошла за Ратмиром, — сказал старик, скорее уже и сам выискивая доводы согласится с тем, к чему вел Андрей.

— Так отчего же ты молчал?

— Разве же Коловрат не отстранил меня? Разве же он слушал меня? И тебе было недосуг. А бабку Веданну все знали в Рязани. Не было более сильной ведьмы во всей Рязанской земле, — сказал Храб. — Сказывали, что там еще и Любава и Митрофан дочь и сын боярина Лютобора.

— А где искать его, Ратмира и остальных? — спросил Андрей.

— Так разве тебе непонятно? Будем идти вдоль реки, спускаться вниз — там мы найдём его. Не могут они уйти от реки далеко, — отвечал Храбр.

— Или общину бродников найдём, нарвёмся…

— Андрей, ну коли не возле Белой Вежи, где великое число бродников, то у общин на севере реки… — Храбр покачал головой. — Там не будет более чем полторы сотни всех поселенцев, с бабами и стариками. У нас же пятьдесят ратных, даст Бог, ещё кто-нибудь выкарабкается из раненых и выживет. Разве ж какая община бродников, разбойных людишек, сравнится по силе с отрядом нашим?