Бродник (СИ) - Старый Денис

Но… Любава же дочь боярина, а я и не чувствую разницу в положении. Потому как спасенная мной девушка перестала это выпячивать? А у Танаис подчеркивая свою статусность — это защитная реакция? Как-то сложно. Это все влияние науки психологии из будущего.

— Ты мне лучше скажи, как с нашим делом? — переводил я тему разговора.

— Ты о половце том, на которого указывал? Он возлег со мной. Был быстр, как тот заяц. А потом пол ночи шептал, как любит эту кожаную девку, — сказала Рябая, и в её голосе послышались нотки то ли ревности, то ли зависти.

А эта формулировка — «кожаная девка» — вообще из ряда какого-то извращения.

— А ты что, и половецкий язык знаешь? — удивился я.

— А он недурно говорит по-русски. Но и да, я немного знаю и половецкое наречие, и не одно из них, — уже и похвалилась рыжая девица. — Я же лет пять в полонянках у половцев была. Токмо и смогла сбежать от них к семнадцати годам, — призналась Рябая.

И я не хотел знать о том, что происходило с этой девочкой, когда она находилась в половецком плену. Судя по всему, что-то очень страшное, что окончательно сломало жизнь девчонке. Ведь вот так вот общаясь с нею, понимаю, что она хоть и безразборчива в вопросе, с кем спать, но вполне адекватна, не дура. Возможно, даже и способна к обучению.

— Забудь, старший, что я тебе рассказывала о себе. То моя головная боль, моя судьба, — пробурчала Рыжая, и её глаза налились влагой.

Тут же девушка спрыгнула с саней и остановилась, давая возможность мне удалиться подальше от неё. У каждого своя боль. Ну, если верить народным истинам, то Господь нам даёт ровно столько испытаний, сколько мы можем вынести. Так себе, на самом деле, оправдание всем невзгодам. Но с точки зрения психологии — не лишено смысла.

Прибыли мы в поселение под утро. Пришлось заночевать в дороге. Между островом и поселением бродников было расстояние, которое можно вполне преодолеть вечеру, если выйти рано утром, при этом не сильно спешить. Но выходили мы под вечер, пройдя даже в ночи некоторое расстояние.

Потому, едва появилась возможность, оказались в Озерном, не стали отдыхать, а сразу начали включаться в работу. На острове вдруг стало намного больше людей. И теперь все те запасы брёвен, которые были подготовлены и из которых можно было построить три дома, в срочном порядке использовались по назначению. С другой стороны, у нас было теперь вдвое больше топоров. Наконец-таки мужиков стало чуть больше, чем баб, потому валка леса пошла стахановскими темпами.

Да, как только слегка был ослаблен контроль, сразу трое бывших жителей поселения бродников сбежали. Думал я отправить за ними в погоню кого-нибудь, но не стал этого делать.

Ведь также ещё раньше сбежали несколько человек, когда я ещё находился в Береговом. Что они могут рассказать? То, что я взял приступом поселение бродников? Так и без того, судя по всему, как мне это объяснял Лисьяр, мне придётся разговаривать с предводителем донских бродников.

Это пришлось бы делать даже в том случае, если бы не случился конфликт с соседями, и я не одолел бы Пласкиню. Но, как заверял меня Лисьяр, бродники уважают силу, и в том случае, если бывший предводитель поселения был убит на суде Божьем, в ходе поединка, это всё оправдывает.

И я автоматически становлюсь на его место. Суровые правила, основанные на культе Силы. Нужно лишь только пойти и договориться, показать себя. Я обязательно думал это сделать, но не спешил. В конце концов, если буду бегать по Дону туда-сюда, то я ничего и не успею сделать.

— Показывай кирпич, — потребовал я от Карпа.

Наш гончар показал мне изделие. Какой-то приплюснутый кирпич, размером с напольную плитку. Обожжённый, с неоднородным тестом, даже с примесью соломы.

— Огонь он хорошо держит? — спросил я, сомневаясь.

При этом продолжал крутить в руках… Как же это называется? А, плинфа! Да, именно так назывался средневековый кирпич, из которого делали первые христианские храмы на Руси.

— Повинен добро держать жар, — хвалил мне своё изделие гончар.

— Добро. Сегодня же начнём ладить штукофены! — провозгласил я так, словно бы объявлял военный поход.

— Что ладить? — спросил меня гончар.

Я не стал повторять это замудрённое немецкое слово. Нужно бы придумать своё, славянское. Тем более, что те печи для выплавки железа, которые я собираюсь экспериментировать, должны появиться ещё не скоро и в Германии с Чехией.

Насчёт металлургии — я полный профан. Так считал ранее. Но… на Урале в музее видел те доменные печи, которые ставили некогда знаменитые промышленники Демидовы. Был я и в Индии, где видел способы выплавки металла, похожие на то, что и я здесь собираюсь внедрять. Не говоря уже о том, что в Афганистане практически в каждом кишлаке были свои печи для выплавки металла. Там и в восьмидесятые годы XX века больше было кустарного железа, чем заводского, если не считать того, что привозился Советским Союзом.

На самом деле удивительно, сколько в голове человека из XX, ну или из XXI века, находится информации, которую в экстремальных условиях, если долго и натужно вспоминать, получается воспроизвести. Ведь там, в будущем, смотришь огромное количество роликов в соцсетях о том, как что-то производится. Много фильмов, в которых показываются какие-то вещи, которым и не предаешь внимания. Но сейчас самое незначительное может являться даже не откровением, а восприниматься как подарок богов.

И штукофены — это ведь далеко не самая прогрессивная технология, которую можно было бы внедрить. Есть еще и эволюция их в блауфены. Производство железа таким способом, это по местным меркам просто неимоверно, до двухсот пятидесяти килограмм. Вот… дословно вспомнил слова экскурсовода. Хватит ли болотной руды, чтобы загрузить хотя бы две или три подобных печи? По первости, хватит. У Озерного много болот.

— Вот так это должно выглядеть, — посмотрев ещё раз на свой чертёж, я подал бересту гончару.

У нас теперь было немного писчего материала — пергамента, чтобы можно было писать, и даже чернила были, правда, что-то слишком вязкие, как будто бы уже устарели и застыли. На удивление, в поселении бродников подобное было, но листов пергамента только восемь нашли. И тратить такой драгоценный материал на то, чтобы рисовать чертежи, я не стал.

Чертилом, по сути, гвоздём, я максимально аккуратно рисовал то, как должна выглядеть печь. Начнём строить, может и поймем, как лучше быть. Без прогресса не стоит и думать об успехе. Уже готово водяное колесо, можно даже работать, растопив кострами ручей, что делил остров на две неровные части. Поставить меха на водный привод, а кожа тоже была мной для этого взята в Береговом… И вперед.

Штукофены дают еще и побочку — много чугуна. Ну а разве же я не найду ему применения? Очень даже!

— Завтра к обеду печь должна быть поставлена, и проверь, кабы ни одной дырки, чтобы выходил оттуда воздух по верху, — наставлял я гончара.

Сам же отправился организовывать яму и курган для заготовки угля. Эту технологию я высмотрел в американских вестернах. Хоть для чего-то эти американцы пригодились. Но пока что выкопаем яму, да аккуратно срежем дерн. Потом ивы будем рубить, резать на поленца. А уже завтра угольные борти сладим.

Прогресс начинается. Лёд тронулся, как говорил один литературный персонаж. Теперь важно на этой льдине не поскользнуться.

Глава 11

Севернее реки Воронеж, юго-западнее Рязани.

13 января 1238 года

— Вжиу! — Андрей отправил очередную стрелу в полёт.

Монгольский всадник, только набирающий скорость, ударяя своего коня в бока, был остановлен и вывалился из седла. Стрела попала в спину между лопаток. Это был последний воин из отряда ордынцев, одного из тех многих, что Субэдей послал выслеживать и добить выживших русичей, что пустили кровь захватчикам у Плешивой горы.

— Он живой? — выкрикнул сотник Андрей самый задаваемый за последние дни вопрос.