Бродник (СИ) - Старый Денис

— А что, если Ратмир сам в полон попал? Людишек у него было мало боевитых.

— Нешто сомнений у тебя слишком много? Или другие предложения будут? А простоим здесь, хоть бы и полдня, так и вовсе обложат нас. За рекой Воронеж, на Дону, болота начинаются и лес более густой. Туда ордынцы не сунутся. А ещё… — старик посмотрел в сторону телеги, где лежал Евпатий Коловрат. — Обрядить нужно в одежды и брони Коловрата кого из ратников погибших. И обереги его также отдать. Но токмо кабы и ликом был схожим.

— Очнётся Коловрат, так нам с тобой несдобровать за обереги его… — усмехнулся Андрей, оценив задумку дядьки.

Было очевидно, что ордынцы не столько гоняются за конкретно отрядом русичей, мало ли сколько рассеянных по Руси ратных отрядов нынче, сколько за предводителем, за Евпатием Коловратом. Хотят убедиться, что Коловрат мёртв. С боярином связано множество преданий и суеверий, в которые, в том числе, уже начинали верить и сами ордынцы. А то, что в них верят и русичи — вдвойне опасно. Разгромленные рязанцы, или коломенцы с суздальцами, владимирцами, уверовав в особенности Коловрата, могут объединяться и биться неистово.

Так что если монголы поверят в то, что Коловрат мёртв, то, скорее всего, они прекратят погоню.

— Сотник, там у этого отряда, что мы разбили, невеликий обоз был, — прервал разговор сотника и его наставника один из десятников.

Он был в седле и только что прискакал. Было видно, что конь десятника уже готов и упасть.

— Коня смени! Угробил животину! Тех, кто охранял обоз, не упустили? — тут же подобрался Андрей.

— Не, наскоком взяли. Двое попробовали удрать, но нагнали их стрелы наши, — отвечал десятник, спрыгивая с коня.

— Есть чего полезного в обозе? Теплые вещи есть? — спросил Храбр.

— Шубы, как водится, есть. Ордынцы перво-наперво их берут, когда грабят. Так же восемь полоняных с ними. А один — так сын кузнеца нашего рязанского, Акима, — удивлял десятник.

Храбр перекрестился.

— Вот только вспоминали мы о кузнеце — как и на тебе… Господь Бог шлёт знак, не иначе, — сказал старик и пальцем указал в небо.

— Добро. Пойдём мы искать Ратмира и Мстивоя. Не думаю я, что Ратмир головой над всеми стоит. Коли освободил он десятника Мстивоя, то ему и быть головой тех беженцев, — сказал Андрей.

— Того и гляди, что всем заправляет Ведана. Знаю я эту ведьму, она может, — усмесхнулся, впервые за последние четыре дня, Андрей.

Уже через полчаса отряд, наполовину состоявший из умирающих ратных людей, двинулся на юг.

— Он… — попробовал спросить Андрей.

— Да живой он, ещё живой! — усмехнулся Храбр.

Поселение Озерное.

15 января 1238 года.

— Ну давай, бабоньки, раздвигай… — сказал я Любаве, как «бригадирше», ну и всему остальному «женскому рабочему отряду».

Не сразу и понял, почему бабоньки начали хихикать и шептаться друг с дружкой. Наверное, мои слова прозвучали несколько двусмысленно.

— А ну, бабоньки, делайте, что я велю! — потребовал я.

Вот была бы тут Акулина, если бы она не отправилась следом за своим Мстивоем в Береговое, обязательно стала бы уточнять, что именно ей нужно раздвинуть. А эти только посмеиваются, но начинают работать.

Угольные бурты вскрывались. Следить за ними я поручил бабьей строительной бригаде. Хватало у нас теперь мужиков, чтобы и лес валить, и строить, и выполнять всю ту тяжёлую работу, которую нужно. И за угольными курганами-буртами следить кто-то должен.

Но при этом было и много женщин, детей. Я посчитал вполне себе посильным, чтобы женщины смотрели за двумя угольными «ямами». Да и ничего с ними страшного не случится, если они начнут раздвигать тот дёрн, который налеплен сверху.

Впрочем, вряд ли можно эту конструкцию называть ямой: лишь только полметра в глубину было выкопано, а вот основная масса поленцев ивы и орешника была сложена, скорее, курганом. Потом сверху наложили дёрн, немного накидали земли. И всё это горело и тлело уже второй день. Открытого огня избегали. Так что должно получиться хорошо.

— Давайте, бабы, налегай! Баню поставили, так что можно уже и вымазываться, хоть и в уголь, — командовала Любава.

И началась такая работа, что дёрн чуть ли не летал в разные стороны. Могло сложиться впечатление, что бабоньки все резко захотели пойти в баню. Мало ли, кто зайдет к ним еще помыться.

Кстати, для меня было удивительным то, что баня являлась таким вот местом, где мораль абсолютно не действовала. Вполне нормальным было то, что, когда моются женщины, туда же зайдут и мужчины.

Нет, разврата-то не было, если не считать, что жёны и мужи трутся друг о дружку в не такой уж и большой баньке. И, кстати, каких-то лишних прикосновений, акцентированных, не происходит, не говоря уже о непосредственной близости. Хотя… Мужские мысли сложно спрятать, когда ты полностью обнажён. И мужики могут выдавать свои намерения, но при этом ничего не предпринимая.

Сперва для меня это было удивительно, когда я решил всё-таки помыться. Но, как только я намеревался идти в баню, тут же кто-нибудь обязательно собирался сделать то же самое. И может и ладно… Вот только…

Была женщина, которая, если бы сама решила помыться, то я бы вприпрыжку побежал и заперся бы с ней в бане. Но Танаис не спешила мыться в нашем месте сосредоточения сексуальной энергии. В бане она нагревала себе воду, куда-то отходила… А мне потом сиди и думай, как она там моется да поглаживает своё тело.

Я тряхнул головой, прогоняя все, в данный момент не нужные, мысли о Танаис. Подошёл к углю. Взял что-то вроде весла или неудачной деревянной лопаты, стал разгребать уголь. Выискивал брак, не обгоревшие поленца. И не находил.

— По мне — так то, что надо! — сказал я, довыльный собой.

Не видел ни одного поленца, которое бы не было опалено и обуглено, как я не искал. И уже понятно, что эта технология, подсмотренная мной в каком-то документальном фильме о Америке в XIX веке, прогрессивная.

— Зови Мирона, пускай принимает работу и начинает отгружать уголь, — повелел я Любаве.

Сам же пошёл вновь наслаждаться работой водного колеса. В метрах двухстах от угольных ям хлопали по воде лопасти колеса. Ручей мы оживили, палили на нем костры, растапливали лед. Теперь сила воды позволяет сильно облегчить работу не самого легкого процесса изготовления чугуна и железа.

Говорят, что можно вечно смотреть на то, как течёт вода, как горит огонь и как кто-то работает. А что, если всё это соединить в единую конструкцию и взаимосвязь? Можно попасть под гипноз? И я близок к этому?

Течёт вода ручья, двигает водное колесо. Лопасти с одинаковой частотой ударяются о водную гладь, двигая рычаги, которые, в свою очередь, соединены с мехами. А меха эти наполняют кислородом небольшие округлые кирпичные домики, облепленные ещё глиной. Внутри конструкции огонь.

Вот так вот и выплавляется железо в штукгауфенах. Вчера только запустили, и получилось за день выплавить лишь с одной печи пудов десять железа, не меньше. И еще с пять пудов чугуна. Это «своное железо» никто не знает куда девать. Но я даже рад, что чугуна так же немало.

— Звал, голова? — энергично и явно весёлым голосом спросил у меня Мирон.

— Пошли, примешь уголь! — усмехнулся я, показывая на одну кучу угля и сразу на вторую, где женщины также уже разгребали дёрн.

— Вот так! Столь много? — удивился наш кузнец, взял всё тот же инструмент, похожий на лопату, и стал разгребать кучу угля.

Он делал это уже более пристально, внимательно. Порой так, что брал ещё уголь в руки, мял его, разламывал, смотрел.

— Добрый уголь. И… Ратмир, откуда ты всё это знаешь? Да кабы до умницы такие были у меня, так я бы… Обогатиться можно, завалить любой город железом… — продолжал восхищаться Мирон.

Это его состояние, когда он похож больше не на умудрённого мужика, а на инфантильного старика, впавшего в детство, началось ровно тогда, как он понял всю грандиозность задумки. Вот как стали собирать уже выполненные по отдельности части водного механизма, и кожевенник подготовил меха для печей… Вот и стал он сам не свой: всё бегает, как какой-то десятилетний отрок.