Хорунжий (СИ) - Вязовский Алексей

Он сделал паузу, позволяя словам повиснуть в воздухе. Вязмитинов добавил, его голос был чуть более резким, словно он хотел поскорее выговориться:

— Также обнаружены… мертвые души, Ваше Величество. В некоторых полках, числящихся на полном довольствии, по списку значится на треть, а то и наполовину больше нижних чинов, чем имеется в реальности. Жалованье на них исправно выплачивалось, но… не доходило до тех, кто действительно служит.

Салтыков кивнул, подтверждая, будто это не он, а кто-то другой, кто разворовал или отвечал за воровство из военного бюджета. Его взгляд, казалось, уходил куда-то вдаль, за пределы этого кабинета, охватывая бескрайние просторы империи, где подобные «несоответствия» могли быть нормой.

— Кроме того, имеются факты… прямого хищения, Ваше Величество, — продолжил Салтыков. — Из полковых касс, из средств, выделенных на рекрутский набор в дальних губерниях, из казны на обмундирование казачьих частей, отправленных в поход… Доходит до смешного — в одном полку на южной границе обнаружена недостача пороха на тысячу рублей, которая прикрывалась фиктивными накладными на подковы для лошадей. При этом самого пороха в полку едва хватит на две стычки.

Он закрыл папку. В кабинете наступила тишина, нарушаемая лишь легким потрескиванием дров в камине.

Александр выслушал доклад, не перебивая, лишь изредка кивая. Выражение его лица не изменилось — он не выглядел шокированным или возмущенным. Скорее, в его глазах читалась легкая печаль и… удивительная, почти циничная осведомленность.

— Да… — протянул он, наконец. — Боюсь, Сергей Кузьмич, вам предстоит много работы на новом поприще. Сразу хочу сказать — не питайте иллюзий. В России… в России всегда воровали.

Он подошел к окну, глядя на заснеженные крыши дворца, на весенние «проплешины» кровли.

— Мой отец, покойный Император… он пытался бороться с этим. Слишком… рьяно, быть может. Слишком прямолинейно, по-прусски, — в голосе Александра прозвучала легкая горечь, но он тут же взял себя в руки. — Но упразднение Коллегий и создание Министерства — это первый шаг к большей прозрачности, к более строгому контролю. Новые люди… даст Бог, наведут порядок.

Он повернулся к ним, снова улыбаясь, на этот раз мягче.

— Я знаю, что вам, Николай Иванович, нелегко докладывать о таких вещах, подводя итог долгих лет службы. Но вы поступаете честно, и я это ценю. Не виню вас ни в чем. Это наше государственное устройство, князь. Сергей Кузьмич… — Александр перевел взгляд на Вязмитинова. — На вас ложится большая ответственность. Не пытайтесь искоренить все сразу. Начните с самых очевидных злоупотреблений. Приведите в порядок финансы. Установите жесткие правила расходования средств. Но будьте… разумны. Не создавайте панику. Не рубите с плеча.

Вязмитинов выпрямился.

— Я понимаю, Ваше Императорское Величество. Сделаю все, что в моих силах. Будем искоренять мздоимство постепенно.

— Именно так, — кивнул Александр. — Что ж, доклад о передаче дел я считаю принятым. Я подпишу необходимые бумаги в ближайшие дни. Можете быть свободны.

Салтыков и Вязмитинов приготовились к выходу, но старый князь вдруг снова открыл папку, словно вспомнив что-то очень важное, что он чуть было не упустил в череде официальных докладов.

— Ваше Императорское Величество… есть еще один небольшой вопрос. Но касающийся дел государственных, — тон Салтыкова стал чуть более напряженным.

Александр повернулся к чиновникам.

— Слушаю вас, князь.

— Речь идет о казацком корпусе генерал-лейтенанта Орлова, отправленном в Индийский поход вашим отцом…

— Я что-то такое припоминаю, — задумчиво произнес Александр. — В горячке мартовских ид, английский посол был очень настойчив… Нам удалось сделать то, о чем он попросил?

Салтыков замялся.

— По вашему приказу были посланы курьеры с предписаниями развернуть войска. Они должны были прибыть к Орлову самое позднее неделю назад, — голос Салтыкова обрел тревожные нотки. — Однако… от них нет никаких вестей, Ваше Императорское Величество. Все сроки вышли, а их нет. И вестей от самого Орлова тоже нет. Ни единой депеши с тех пор, как корпус миновал Саратов и переправился через Волгу.

Салтыков смотрел на Александра, и впервые за весь доклад в его глазах промелькнуло нечто, похожее на беспокойство. Вязмитинов, стоявший рядом, тоже напрягся. Недостача и воровство — это одно, привычное и ожидаемое зло. А пропажа государственных курьеров с важнейшим приказом, пропажа самого двадцатитысячного войска, ушедшего неведомо куда в степь — совсем другое.

Александр слушал, его лицо снова стало серьезным — ровно настолько, насколько может быть серьезным лицо кающегося отцеубийцы. Чтобы он не забывал об этой роли, его maman держал в своей спальне окровавленный мундир Павла. И каждое утро Александр заходил к ней, чтобы пожелать доброго утра. Это… скажем так, отвлекало от государственных забот.

Еще некоронованный император вернулся к столу, взял в руки перо, но не писал, лишь задумчиво вертел его в пальцах.

— Пропали курьеры… — медленно повторил он, — Действительно, странно и неприятно.

Он посмотрел в окно, за которым виднелся шпиль Петропавловской крепости и следы от саней, расчертивших невский лед.

— Князь, вы забываете о времени года, — спокойно произнес Александр. — Весна. Ледоход на Волге… он уже начался или вот-вот начнется. Вы сами сказали, что река уже вскрывается.

— Да, Ваше Величество, вскрылась, на неделю-две отрезало, но… — Салтыков попытался возразить.

— Курьеры, следующие из Петербурга или Москвы на юго-восток, неизбежно должны были пересечь Волгу где-то в районе Саратова или южнее, — прервал его Александр, его тон был рассудительным, уверенным, отметая всякую возможность для паники. — А ледоход на такой великой реке — это не шутка. Наверняка, они просто застряли на правом берегу, в ожидании, пока наведется понтонный мост или организуется лодочная переправа. А связь в таких условиях… затруднена.

Он отложил перо и строго взглянул на Салтыкова, который его на самом деле раздражал.

— Волноваться, я думаю, не стоит, — заключил Александр, с усилием возвращаясь к благожелательному тону. — Это временная задержка, вызванная естественными причинами. Как только переправа через Волгу наладится, мы получим все нужные вести.

Александр снова улыбнулся, уверенно и успокаивающе. Но в этой уверенности была не только наивность молодого монарха, плохо представлявшего себе бескрайность степей и трудности похода. Было в ней и нечто другое — возможно, желание немедленно пресечь любые тревожные слухи, любые признаки возможного кризиса, чтобы не допустить повторения той хаотичной атмосферы, что царила в последние месяцы правления его отца.

Покинувший кабинет Салтыков не мог избавиться от ощущения, что что-то упущено — по выходу из дворца его осенило: что если фельдъегерь и вправду пропал, кто теперь сможет прорваться через кайсацкие степи и хивинскую пустыню, если полки в них все ж таки занырнули? Впрочем, это теперь были трудности Вязмитинова. Пусть у него голова болит.

* * *

Атаман был сам не свой от переполнявших его чувств — конь, золотистый аргамак, на коем он сегодня объехал приходящие в чувства полки, был хорош. Да, великолепный скакун — Матвей Иванович фибрами души чувствовал трепет каждого казака, его желания заиметь такую добычу. Если не коня, равного атаманскому, то хотя бы забить торбу таким количеством золота, что не унести. Ходили, ходили слухи по казачьему войску, невесть как дошедшие из европейских газет, что солдаты английской Ост-Индской компании гуляют себе по далекой Индии, сгибаясь под тяжестью ранцев, доверху забитых алмазами и перлами из морей-океанов, слитками серебра и монетами золотыми, Вот оно, богатство Востока! Руку протяни, шашкой махни, пикой дай в крестец супротивнику — само в руки упадет.

На мой искушенный взгляд, Платов с блеском исполнил коронный номер вождя, воодушевляющего свои полки. Тем более, я дал ему для того все козыри. Казачество слово встряхнуло головой, избавляясь от напасти степного перехода, глаза зажглись на новые ратные подвиги. Трепещи Хива — Дон идет! Так сказал атаман!