Японская война 1905. Книга седьмая (СИ) - Емельянов Антон Дмитриевич

— О чести, о мечте — не так важно, — отмахнулась княжна. — Аристократ должен думать о большем.

— Некоторые не думают.

— Так не ориентируйся на них. Некоторые в штаны мочатся, так что же — всем на них смотреть?

— Я… Чего ты ждешь от меня?

— Я ждала, что ты вспомнишь, кто ты есть. Обопрешься на тех, кто на самом деле с тобой одной крови. Примешь ответственность за свои решения, рассказав обо всем царю. А ты… Словно специально отгораживаешься от всего этого.

— Только я?

— А кто? — девушка не выдержала и поднялась из-за стола, чтобы тот не сдерживал ее. — Все военные идут за тобой — это их право. Столыпин официально ввел в курс дела свой ближний круг, и каждый из них знает, что с этого момента они бросили вызов самому Плеве. Все честны с собой, все помнят о корнях, а ты, наоборот, рвешь связи. И мне сейчас больно не только потому, что ты отказался от нас, но потому что знаю, что будет в итоге. Ты останешься один. Изгой, выродок — вырванный из своего рода, племени…

Татьяна не договорила: голос сорвался, на глазах мелькнули слезы, и она, развернувшись, бросилась к выходу. Я сделал шаг за ней — поймать, обнять, успокоить — но в последний миг остановился. Уж слишком зацепили меня слова девушки. Может, я на самом деле чего-то не понимаю? Целый час просидел, пытаясь все осознать, разложить по полочкам и взглянуть со стороны.

Но лишь больше запутался. А потом прибежал лично Городов, потрясая в руке очередной телеграммой. Или не очередной? Уж слишком вид у него встревоженный, и глаза — как у кошки, почти во весь зрачок.

— От царя. От Николая Александровича! — выпалил он, потом сглотнул и уже спокойнее добавил. — Я… Вашу корреспонденцию из столицы всегда обрабатываю лично, так что никто больше не знает. Там…

Он снова не договорил, переволновался, и я просто перехватил письмо и уже сам его прочитал. Скажу честно, пробирала эта бумажка до самых печенок. Взять только самое начало. Царь писал, что получил известия о моей авантюре. Тон письма был холоден и официален, но за каждой буквой чувствовались тревога и обида. Тревога, что какой-то генерал решился на подобное без приказа. И обида, что этот самый генерал не доверился власти. Его власти!

Учитывая, как серьезно Николай всегда относился к последнему, может, и не стоило совсем уж таиться. Права была Татьяна… От неожиданной мысли зазудело где-то под лопаткой. Вот княжна приходит, высказывает мне все, что думает, а буквально через час — телеграмма от царя. Совпадение? Я не знал и решил пока вернуться к письму. Тем более что там оставалась всего пара строк. Зато каких…

Мы отстраняем Вас от командования 2-й Сибирской армией и предписываем до полуночи сего дня подробно донести Нам о причинах, побудивших Вас презреть все правила и обычаи русского офицера. Да хранит Вас Господь в покаянии.

Подпись — Николай.

Захотелось присесть.

Вот и все. Захотел изменить мир, замахнулся на что-то большее, и мне очень быстро напомнили, кто я такой. Никто. Одно слово, и вся сила, которую я хотел направить на пользу России, выскользнула из рук.

— Вячеслав Григорьевич… — Городов напомнил о себе. — Вы будете писать ответ?

Может, плюнуть на все и уйти? Раз гонят, раз я никому не нужен… Подумал и почему-то вспомнил того самого Николая II, сбежавшего от короны и ответственности в 1917 году. Не хочу. Ни такой судьбы, ни даже такой славы.

— Буду. Вы же на машине? Подбросьте меня сразу к башне связи, — решил я.

Когда проезжали мимо поворота в медицинский квартал, я случайно заметил Татьяну. Она стояла и как ни в чем не бывало болтала с Деникиным и еще каким-то немцем из благородных. Что за баранские подкаты? Вернее, баронские… Впрочем, а есть ли разница? Неожиданно злость исчезла без следа. А ведь что бы Татьяна в итоге ни сделала, в одном она точно оказалась права. Как когда-то сказал Огинский, все дело в групповой лояльности. Меня ведь выпороли за то, что я про нее забыл, но в то же время даже царь, отстранив меня как генерала 2-го Сибирского, ничего не написал про графа Маньчжурского.

Пусть граф де ля Фер говорил немного не так, но… То, что слишком много для одного генерала, вполне по зубам кое-кому другому.

Татьяна краем глаза заметила проезжающую мимо машину. Стук двигателя, мутное китайское стекло — обычно очень сложно сосредоточиться на том, кто сидит внутри. Но на этот раз время словно замедлилось. Княжна видела лицо Макарова, видела, как он смотрит на нее, сквозь нее, и во взгляде при этом нет ничего кроме холода. И пустоты.

Неужели он оказался настолько мелочен, что не смог простить удара по гордости? Того, что хоть кто-то посмел усомниться в том, что он всегда прав? Может быть, маменька и правильно сомневалась в ее выборе. Хороший генерал и даже хороший человек не обязательно будет хорошим спутником жизни. А ей… Ей можно и вернуться в столицу. Тем более княгиня Юсупова недавно писала и предлагала вложиться деньгами и репутацией, если она решит открыть свою больницу в Санкт-Петербурге.

— И я решил, что хватит стоять на месте, нужно расти, — рассуждал усатый друг Антона Ивановича.

— Вы правы, — Татьяна ответила и ему, и своим мыслям. — Простите!

Она сорвалась с места. Если быстро собрать вещи, то она еще успевала на ночной поезд.

Николай Александрович смотрел в окно на сад Александровского дворца. Выполненные в английском стиле дорожки, пруды и газоны обычно помогали успокоиться после волнений политической жизни страны. Простые линии и формы — самое то, чтобы напомнить себе о постоянстве мира. Но сегодня это не работало.

Слева на столе лежало письмо императора Японии Мацухито. Именно он, словно об очевидном им обоим факте, написал Николаю о задумке его же собственного генерала. Ну надо же было такое придумать! Подбить сацумских сепаратистов на атаку через океан. И никому же ни слова не сказал!

— Что думаешь? — спросил он у Аликс, которая недавно закончила читать сначала письмо от Мацухито, потом ту самую телеграмму, которую царь в порыве гнева почти сразу же отправил Макарову.

— Японец точно не случайно написал, — задумчиво сказала императрица, и Николай мысленно с ней согласился. — Если все готово на таком уровне, как он упоминает, то они работают вместе уже несколько месяцев. Все это время хранил секрет, а тут решил поговорить. Для этого должны быть причины.

— Если бы он сдал Макарова раньше, то операция бы никогда не случилась. А сейчас, даже без него, они все равно попробуют.

— Получается, он хочет сгладить будущий успех, чтобы Сацума не стала слишком самостоятельной? — поняла Аликс. — Неужели настолько верит в гений нашего генерала? И это против американцев, на их земле.

— Макаров на самом деле неплохо себя показал в Маньчжурии. Все эти новинки, технические и тактические. Я делаю вид, что не особо их и замечаю, чтобы старые генералы не слишком бунтовали против него, но Вячеслав Григорьевич на самом деле неплох. Да еще и все свои деньги в армию вкладывает. Как Скобелев когда-то. Вот только Михаил Дмитриевич зарабатывал только то, что ему давали, а Макаров и на этом поприще мог бы дать фору лучшим купцам и промышленникам.

— И он тратил все это на американский поход? Русские деньги, русские жизни — не очень красиво.

— Я попросил Коковцова пересмотреть последние финансовые отчеты по Инкоу, и пусть у нас нет цифр и бумаг за июль, но… По прошлым месяцам нет никаких сомнений: Макаров ни рубля не вложил в эту операцию. Все на японские деньги, и те, наоборот, даже ему приплачивают.

— Тогда не вижу особых противоречий. Мы в свое время поддержали буров, когда те сражались против англичан в Южной Африке. Сейчас было бы точно так же разумно и даже этично поддержать желание японцев и вольных народов американского юга в их борьбе за свободу.

— Кровь прольется, — напомнил Николай, про себя в очередной раз оценив прозорливость супруги.

— Кровь католиков и протестантов, — не согласилась Аликс.