Симбионт (СИ) - Гуминский Валерий Михайлович

Охранник показал жестом, куда мне лучше поставить машину, хотя я и сам видел свободное местечко. Припарковался, заглушил мотор, после чего вылез наружу. Неторопливо обошёл «Хаманн», ощущая исходящее от него тепло. Открыл дверцу со стороны пассажирского кресла, подал руку Лизе, помогая ей выйти, и на мгновение прижал к себе гибкую фигурку, как только девушка оказалась снаружи. Отвлёкся на подошедшего охранника, который отдал мне пластиковый стояночный номерок с цифрой «5».

— Пойдём? — улыбнулась девушка, вцепившись в мой локоть, и уверенно зацокала красными туфельками по асфальту.

Мы не стали обходить стоянку. Охранник распахнул перед нами невзрачную калитку, откуда можно было напрямки попасть к служебному входу. Наша компания частенько им пользовалась, поэтому никаких трудностей по проникновению в «Колизей» и на этот раз мы не испытали. Я поглядел в камеру, которая передала моё изображение в комнату охраны, где дежурный сверил мою физиономию по базе данных. Являясь «особым клиентом» «Колизея», я нисколько не волновался, что меня не пустят. Так и случилось. Щёлкнул замок, створка отошла от косяка, и я легко открыл кажущуюся массивной дверь на себя. Пропустил Лизу первой, вошёл следом.

Миновав извилистый служебный коридор, мы оказались в огромном фойе, забитом праздно шатающимся народом. Гудели эскалаторы, вознося толпы на верхние этажи, играла музыка, бегали дети с шариками и мороженым. То и дело сверху спускались два стеклянных стакана-лифта, забивались по полной, и снова улетали в поднебесье.

— Поехали на эскалаторе, — оглядевшись вокруг, решила Лиза. — Быстрее получится. Народу сегодня до безобразия много.

Я знал, что она жутко боится пользоваться лифтом, особенно стеклянным, когда под ногами разверзается пустота. Кажется, такая боязнь называется «лифтофобией». Что сделаешь, кто-то летать боится, а кого-то и плавание на надёжных водных трамваях в ужас приводит. Пожалев подругу, я повёл её к эскалатору, поддержал за руку, чтобы она ненароком не зацепилась каблуком за ребристую поверхность ступеньки, и таким образом мы спокойно доехали до пятого этажа. Хочешь бродить по огромному холлу, ради бога. А вот в «Европу» хода не было, только по предварительной записи.

— Привет, Артур, — небрежно произнёс я, увидев стоящего в дверях молодого парня в белоснежной сорочке с галстуком-бабочкой и в классических чёрных брюках. — Никак твоя смена сегодня?

— Добрый вечер, Михаил Александрович, — оживился швейцар, — Елизавета… рад видеть вас. Нет, попросили выйти. Сменщик заболел.

Я сунул в руку Артура купюру в три рубля — мне не убудет, а парню приятно. Он распахнул перед нами стеклянные двери и добавил:

— Ваш столик на террасе, гости собрались.

Наше появление парни и девушки встретили громкими возгласами и хлопками пробок, почти одновременно вылетевшими из нескольких бутылок шампанского. Я удивился. Оказывается, Матусевич нахально зарезервировал всю террасу только на нашу компанию. Просто отлично. Ведь мы будем сильно шуметь, хохотать, громко разговаривать, что может вызвать недовольство остальных посетителей, тоже весьма состоятельных. Многие сюда приходят парами, чтобы поужинать в спокойной обстановке, под тихую музыку. Зачем им портить вечер?

— Давайте штрафную опоздавшим! — весело крикнул Олег, и перед Лизой появился большой фужер с шампанским, а передо мной — наполненная доверху водкой стопка грамм на пятьдесят. Ну, терпимо.

— Можно подумать, вы уже два часа заливаетесь, — пробурчал я, держа в руке штрафную.

— Опоздал? Прими наказание! — назидательно поднял палец Димка Полонский, обнимая симпатичную брюнетку с тонкими бровками. Соня Каратаева, дочка банкира, завидная невеста, кстати. Не знаю, чего Димка тормозит. Давно бы набрался смелости и поговорил бы откровенно с её суровым папашей. Боится, что получит пинка под зад? Семья Полонских — адвокатская, но банкир Каратаев видит женихом дочери другого кандидата. Видимо, совсем не переживает, что может однажды оказаться за решёткой, а родственные связи, ох как полезны в таких случаях! Так что попытка — не пытка.

— Ладно, сами напросились, — угрожающе-шутливо произнёс я, и вдруг, сам того не ожидая, выдал: — О, сколько нам открытий чудных готовит русской водки дух! Коньяк — источник мыслей мудрых. И пиво — лучший водки друг![1]

И опрокинул в себя стопку. Водка пролетела по пищеводу, обожгла первым залпом, но потом наступило блаженство.

— Закуси, — в полной тишине сказала Леночка Вязина, подружка Серёги, и подала мне буженину на вилке.

Я, не садясь, машинально зажевал, пытаясь понять, что это на меня нашло, и вдруг Соня захлопала в ладоши.

— Ой, как здорово! Миша, да ты, оказывается, скрывал от нас чудесный талант стихотворца!

«Да, я такой, — скромно произнес Субботин в голове. — Ловко я ввернул?»

«Предупреждать надо, — в ответ проворчал я. — Я же никогда вирши не писал и не декламировал».

Народ зашумел, одобряя мой пассаж, а Лиза с улыбкой допила шампанское, и как только мы сели, схватила под столом мою руку и крепко сжала. А я задумался, когда лучше всего преподнести подарок. Футляр лежал в правом кармане брюк и буквально жёг бедро.

Закатный вечер был великолепен. Лилово-жёлто-красные облака, подсвеченные уходящим за горизонт солнцем, нависали над лесостепью, Урал почернел и маслянисто поблёскивал извилистой полоской, огибая город. На террасе зажгли фонарики, что придало нашим посиделкам особенный уют. Никакая мошка и комары не беспокоили, сдуваемые свежим ветерком, и я заволновался, не простынут ли девчонки, легкомысленно надевшие нарядные платья. Вон, Сонька уже стала поёживаться.

Но тут разогретые водочкой Матусевич и Полонский сообразили, что нужно потанцевать, и потащили своих подруг в зал, где уже вовсю гремела музыка. Настя схватила Ваньку за руку, который с большой неохотой присоединился с сестрой к нашей компании.

«Потанцуем, потом подарю», — решил я, глядя на счастливую и раскрасневшуюся Лизу, лихо отплясывающую в маленьком девичьем кругу. Подарок важно было поднести на людях, чтобы те оценили степень моей благодарности. Все всё понимали, и никаких косых взглядов я не заслужу.

Скоро совсем стемнело, и мы, разгорячённые, вернулись за стол. Матусевич разлил водку парням, а Полонский ухаживал за девушками. Настала моя очередь. Я неуклюже встал и все замолчали, видимо, ожидая от меня очередных виршей.

— Через пару дней я уезжаю в Уральск, — негромко произнес я, и над столом повисла тишина. — Вместе с Иваном будем поступать в университет, и, скорее всего, поступим. А это значит, что пять лет придётся усиленно заниматься, чтобы оправдать надежды родителей, их крупные вложения в наше будущее. Увы, тот круг знакомств, который сложился в родном городе, вряд ли останется прежним, но я надеюсь, что вихри перемен не разлучат нас друг с другом навсегда, и мы ещё не единожды встретимся за этим столом.

И посмотрел на Лизу, как будто вопрошая: «правда, хорошо сказал?» Она меня поняла и с улыбкой кивнула. А у меня в груди потяжелело от предстоящей разлуки.

— Ура! — выкрикнул Серёга и получил от Леночки маленьким кулачком по плечу. Она-то уже поняла, к чему я клоню. Как и Лиза, слегка побледневшая, сжимая бокал тонкими пальчиками.

— Лиза, — я повернулся к ней. — С тех пор как мы познакомились, ты была для меня тем человеком, который всегда мог выслушать и дать правильные советы без лишнего морализаторства, рядом с тобой я находил успокоение, чувствовал себя счастливым. За пять лет может многое измениться, но мое отношение к тебе останется неизменным.

Самое забавное, что в подобных случаях нельзя откровенно намекать на разрыв, и приходилось прибегать к изощрённым фразам, чтобы не обидеть девушку. Я решил закругляться. Главное сказано.

— Прими в знак моей искренней дружбы и симпатии этот скромный подарок, — наконец-то футляр покинул карман и переместился на стол.

Лиза, замерев, смотрела на подарок, не в силах пошевелиться.

— Смелее, — подбодрила её Настя, в голосе которой слышались радостные нотки. Лизу она терпела только из-за меня, и сейчас был тот момент, когда можно облегчённо вздохнуть.