Воронцов. Перезагрузка. Книга 6 (СИ) - Тарасов Ник

— Ну как, ваше превосходительство? — спросил я, отнимая руку от его запястья. — Чувствуете себя лучше?

Градоначальник слабо кивнул, его потрескавшиеся губы дрогнули в подобии улыбки.

— Благодарствую, — едва слышно прошептал он. — Что вы сделали со мной? Вчера я был одной ногой в могиле, а сегодня…

— Сегодня обе ноги твёрдо стоят на земле, — закончил я за него с улыбкой. — Но не обольщайтесь, до полного выздоровления ещё далеко.

Я отошёл к окну, отдёрнул тяжёлые шторы, впуская в комнату утренний свет.

— Сейчас я дам вам ещё угля, — сказал я, возвращаясь к постели больного. — И не морщитесь. Знаю, гадость редкостная, но именно она вытягивает из вас отраву.

Служка тут же подскочил с заранее приготовленной чашкой, в которой чернели крошки берёзового угля. Я взял её, помог градоначальнику приподняться на подушках и поднёс к его губам.

— В рот и запивайте. Всё до последней крошки.

Он покорно глотал, мужественно сдерживая отвращение.

Ближе к вечеру я снова поставил капельницу. Он вздрогнул, но не издал ни звука.

Вечером, убедившись, что состояние Глеба Ивановича стабильно, я отправился собираться в дорогу. Усталость последних дней навалилась на плечи, как свинцовый плащ. Хотелось домой, в Уваровку, к Машеньке, к привычному укладу жизни, который, несмотря на все трудности, казался теперь таким уютным и знакомым.

Перед отъездом я заглянул к кузнецу. Савелий Кузьмич встретил меня, вытирая руки о фартук. Его мастерская гудела и звенела, словно улей: помощники сновали туда-сюда, раздувались меха, шипело в воде раскалённое железо.

— А, Егор Андреевич! — просиял кузнец. — Как раз хотел к вам послать мальца. Смотрите, что вышло!

Он отвёл меня в угол кузницы, где на верстаке лежало нечто, укрытое куском дерюги.

— Только вот закончу не раньше чем через два дня. Золотник пока капризничает, не хочет как надо ходить. Да и поршень ещё подгонять нужно.

Я задумался, прикидывая варианты. Завтра с утра мы с Захаром планировали выехать в Уваровку. Ждать ещё два дня в городе не хотелось, но и оставлять незавершённым столь важное дело было нельзя.

— Ладно, — решил я наконец. — Закончите работу и передадите через Фому. Он ещё здесь задержится тогда. А мы с Захаром завтра планируем поехать в Уваровку.

Кузнец кивнул, соглашаясь:

— Будет исполнено, Егор Андреевич.

Вечером я направился к Ивану Дмитриевичу. Накануне один из его людей, передал мне записку. Почерк был мелкий, буквы жались друг к другу, словно им было тесно на клочке бумаги: «Жду вечером у себя». И всё. Хочу я этого или нет.

Кабинет Ивана Дмитриевича полностью соответствовал моим представлениям о логове государственного служащего тайного ведомства. Тяжёлые шторы на окнах, массивный стол, заваленный бумагами, книжные шкафы с рядами кожаных фолиантов, многие из которых, уверен, никто никогда не открывал. В углу тикали напольные часы, отсчитывая время с механической беспристрастностью. Воздух был пропитан запахами сургуча и какой-то неуловимой, но безошибочно определяемой «спецуры» — так в моё время называли особую атмосферу кабинетов силовых ведомств.

Я улыбнулся этому наблюдению и уже открыл рот, чтобы начать разговор, но тут в кабинете появился — словно из воздуха материализовался — долговязый мужик в тёмном сюртуке. Я сразу понял, что это тот самый наблюдатель, который следил за нами из окна в тот вечер, когда Иван Дмитриевич остановил меня посреди улицы и требовал немедленного ответа.

— Егор Андреевич, добрый вечер, — поздоровался незнакомец, но сам не представился.

Он протянул руку, я пожал её и спросил прямо:

— А вы?

Незнакомец слегка скривил лицо, как будто у него внезапно заболел зуб.

— Вы уж простите, но имя моё вам знать не нужно, — отрезал он, садясь в кресло у стола и жестом предлагая мне сделать то же самое.

Я сел напротив, чувствуя себя как на допросе. Свет от канделябра падал так, что лицо незнакомца оставалось в тени, лишь изредка, когда он наклонялся вперёд, я мог различить острые черты его лица и холодный блеск глаз.

— Иван Дмитриевич сказал, что вы готовы к сотрудничеству, — начал он без предисловий. — Что в вашей ответственности за знания не по эпохе вы несёте полное понимание. Скажите, пожалуйста, с учётом всего этого, какими вы можете с нами поделиться знаниями и технологиями?

Я слегка задумался, откинувшись на спинку кресла. Вопрос был прямым, но ответ требовал некоторой подготовки. Я решил зайти с другой стороны.

— Позвольте спросить, — начал я, наблюдая за реакцией собеседника, — сколько «попаданцев» сейчас находится в поле зрения вашей… структуры? И какую информацию они вам предоставили?

Долговязый застыл, словно кто-то нажал кнопку «пауза» в фильме. Даже дышать, кажется, перестал на мгновение. Затем медленно, очень медленно, он наклонился вперёд, и свет свечи выхватил из тени его лицо — худое, с запавшими щеками и глазами, которые, казалось, смотрели прямо в душу.

— Интересный ход, Егор Андреевич, — произнёс он с нотками уважения в голосе. — Вместо ответа — вопрос. Причём какой! Сразу видно человека с… особым мышлением.

Он какое-то время помолчал, но потом всё же продолжил:

— Порядка четырёх человек были в этом временном периоде, — произнёс он неожиданно мягким голосом, который совершенно не вязался с его обликом. — Под нашим наблюдением.

Он переглянулся с Иваном Дмитриевичем, и между ними словно пробежала невидимая нить понимания. Что-то они обсудили без слов, в этом молчаливом взгляде.

— Были, — акцентировал долговязый, делая ударение на этом слове. — Видите ли, один из них не способен к сотрудничеству.

Он встал из кресла и приблизился к столу. Его шаги были неслышными, будто он не касался пола.

— Я так понимаю, Иван Дмитриевич вам о нём рассказал, — продолжил он, бросив косой взгляд на своего коллегу. — Это тот самый эндокринолог, который следит за здоровьем императрицы.

На мгновение в комнате повисло тяжёлое молчание. Я слышал, как где-то за стеной проскрипели половицы, как тикали часы на полу, отсчитывая секунды этого странного разговора.

— Да, дело он делает большое, — долговязый опустился в кресло напротив меня, сложив руки домиком перед лицом, — но на диалог не идёт никак. А императрица его поддерживает и не даёт возможности что-то из него выспросить… другими методами.

В последних словах прозвучала неприкрытая угроза, и я невольно сглотнул. В памяти всплыли рассказы о застенках Тайной канцелярии, о допросах с пристрастием.

— Одного же пришлось устранить, — продолжил он так буднично, словно говорил о забое скота или вырубке леса. — Он был угрозой.

Я пристально смотрел на долговязого мужика, изучая его лицо, пытаясь уловить хоть тень сожаления или смущения. Но тот, как ни в чём не бывало, продолжил дальше, словно речь шла о самых обыденных вещах:

— Один сошёл с ума. Видать, не смог смириться с тем, что попал в прошлое.

Он взял со стола серебряную табакерку, открыл её и принюхался к содержимому, но лишь провёл пальцем по краю, будто проверяя, нет ли пыли.

— А последний слишком много затребовал. В итоге он сидит сейчас под стражей, изолированный от всех.

Табакерка с тихим щелчком закрылась и вернулась на стол. Долговязый снова сел в кресло, внимательно наблюдая за моей реакцией.

Я задумался, постукивая пальцами по подлокотнику кресла. В голове роились мысли, как пчёлы в потревоженном улье.

— Интересная картина получается, — наконец произнёс я, подбирая слова с осторожностью. — А откуда же у вас знания о других попаданцах? Что, они были?

— Так нашей организации не один десяток лет. — Долговязый усмехнулся, и эта усмешка преобразила его лицо, сделав его почти человечным. Он провёл рукой по волосам, зачёсывая их назад, и в этом жесте было что-то театральное.

— И отсюда вы знаете о хронологии правителей России? — продолжил я, не дожидаясь ответа на первый вопрос.

— Да, конечно, — он наклонился вперёд, и его голос стал тише, словно он делился тайной. — Были и сговорчивые, были те, кто делился технологиями. Разные были…