Воронцов. Перезагрузка. Книга 6 (СИ) - Тарасов Ник

Он замолчал, и в этой паузе мне почудилось что-то недосказанное, какая-то тёмная история, которую он предпочёл оставить за кадром.

Я же стал размышлять вслух, намеренно делая это так, чтобы они приобщились к моим размышлениям:

— Вы же понимаете, что подобные случаи — я имею в виду попаданцев — проходят и в других странах.

Иван Дмитриевич, до этого молчавший, подался вперёд, его глаза внезапно загорелись интересом.

— Возьмите, допустим, ту же Великобританию, — продолжил я, наблюдая за реакцией обоих собеседников. — Там англосаксы колебаться не будут. В двадцать первом веке, возможно, стали бы, а вот в девятнадцатом точно нет. Не та психоматрица.

Долговязый при слове «психоматрица» слегка наклонил голову, как делают птицы, когда встречаются с чем-то необычным. Его тонкие пальцы снова начали выбивать ритм.

— А проверить это очень даже можно, — сказал я, чувствуя, как затягиваю их в свою логику. — Есть там попаданец, а возможно, и не один, или нету — это же очень просто.

Я встал и прошёлся по комнате, половицы тихонько поскрипывали под моими шагами.

— Нужно провести анализ всех реактивных взлётов в области машиностроения, точнее, станкостроения, химии, огнестрелов, — я загибал пальцы, перечисляя области. — Пусть ваши спецслужбы это проверят.

Долговязый следил за мной взглядом, не поворачивая головы, только глаза его двигались, как у хищника, который не упускает из виду потенциальную добычу.

— Да, я уже уверен, что проверили, — продолжил я, останавливаясь у окна и глядя на улицу, где сновали прохожие, занятые своими делами, не подозревающие, какие разговоры ведутся за этими стенами. — И есть неутешительные предположения, откуда ноги растут.

Я обернулся к своим собеседникам. Они сидели неподвижно, как две статуи.

— А вы представьте, если в Великобритании окажется физик-ядерщик, да ещё и джингоист, — произнёс я, наблюдая, как меняются их лица при неизвестном слове.

— Кто это? — прервал меня Иван Дмитриевич, впервые за долгое время подав голос.

Я глубоко вздохнул, собираясь с мыслями. Как объяснить этим людям восемнадцатого века, что такое джингоизм? Как донести до них опасность человека из будущего, одержимого идеями национального превосходства и обладающего знаниями о ядерном оружии?

— Джингоист — это человек, одержимый идеей величия своей страны, готовый на всё ради её возвышения, — начал я. — Такой, который считает свою нацию лучше других и верит, что она имеет право господствовать над остальными. В двадцать первом веке в Европе таких отморозков пруд пруди.

Долговязый медленно кивнул, и в его глазах мелькнуло что-то похожее на понимание и тревогу одновременно.

— И если такой человек, обладающий знаниями о смертоносном оружии, которое может уничтожить целые города, попадёт в руки британской короны… — я оставил фразу незаконченной, позволяя им самим дорисовать картину.

В комнате повисла тишина, тяжёлая и плотная, как предгрозовое небо.

— На самом деле это очень даже серьёзно, — произнёс я. — Вы представляете, если такой человек со знаниями будущего попадёт в страну, которая будет его поддерживать в его начинаниях…

Моя фраза повисла в воздухе недосказанной. Комнату наполнила тяжёлая тишина — даже скрип половиц затих, словно сам дом задержал дыхание. Долговязый и Иван Дмитриевич переменились в лице. Первый крепче сжал в руке серебряный набалдашник своей трости, так что побелели костяшки пальцев, а второй медленно положил перо на стол, оставив на пергаменте небольшую кляксу.

За окном пронзительно крикнула какая-то птица, вспорхнула с подоконника, и этот звук словно освободил меня от оцепенения.

А я продолжу:

— И после этого, — сказал я, продолжая расхаживать по комнате. — Вы говорите, что нельзя применять знания, исходя из принципа «как бы чего не вышло». Да это же инфантильность!

Я остановился и резко развернулся к Ивану Дмитриевичу. Тот сидел, опустив голову, задумчиво теребя пуговицу на своём сюртуке.

— Вдруг Ричард не просто так не стал прорываться к своим? Может, он увидел то, что ему показалось неправильным, что-то его насторожило. Или понял, что грядёт что-то опасное.

Моё предположение упало в тишину комнаты, как камень в тёмную воду, вызвав круги размышлений на лицах собеседников. Долговязый встал, молча прошелся к окну, потом вернулся и снова сел в кресло, сложив руки на коленях.

— И кстати, — я понизил голос до едва слышного шёпота, — обо мне тоже держите информацию в строгом секрете. Я уверен, их спецслужбы и за меньшее могут убить.

Эти слова подействовали как удар кнута — долговязый тут же воспрянул, выпрямился, и его глаза вспыхнули тем холодным, стальным огнём, который обычно различим лишь у людей, привыкших отдавать приказы, не задумываясь о последствиях.

— То есть вы хотите, чтобы у вас была постоянная охрана? — спросил он, и в его тоне звучала скрытая надежда — похоже, моя просьба вписывалась в какие-то его планы.

Я подошёл к окну и приоткрыл ставень шире.

— Нет, что вы, зачем? — ответил я, разглядывая проезжающую мимо повозку с сеном. — Ну, если вам будет спокойнее, то можно, но только ненавязчиво, чтобы перед глазами не маячили, и я их не видел.

Я повернулся к ним лицом, и мой голос обрёл твёрдость:

— Но это не то, чего я хочу. Я хочу, чтобы моя страна в будущем процветала.

Иван Дмитриевич и долговязый переглянулись. В их взглядах читалось нечто среднее между уважением и недоверием. Взрослые люди, смотрящие на ребёнка, высказавшего вдруг по-взрослому мудрую мысль.

— Я сколько знаю историю России, — продолжил я, — её вечно кто-то да хотел сожрать.

Мои пальцы скользнули по корешку одной из книг — судя по золотому тиснению, это был какой-то старинный исторический трактат.

— А я хоть как-то, но могу усложнить это агрессорам.

Я обернулся и заметил, как долговязый подался вперёд, словно хищник, учуявший добычу.

— Понятное дело, что нет смысла вам рассказывать про IT-технологии и компьютеры, — продолжил я, невольно улыбнувшись при виде их озадаченных лиц, — но вот, допустим, об эффективном управлении… Это, кстати, в моём веке называют «менеджмент»…

Каждое незнакомое слово я произносил с особым ударением, видя, как они с жадностью ловят каждый звук.

Иван Дмитриевич кивнул, явно заинтересованный этой идеей. По его взгляду было видно, что он уже прикидывает, как это можно использовать.

— Или вот возьмём уголь, — я подошёл к столу и сел напротив них. — Тот, который Глебу Ивановичу я скармливал, чтобы ему стало легче. У меня просто не было времени сделать его активированным. Так-то он лучше действует в случаях отравления.

Я поднял руки и показал пальцами двойные кавычки, хотя понимал, что этот жест вряд ли они ещё знают.

— «Изобретение» активированного угля. Его технология активации, кстати, достаточно проста, и если её обкатать, можно сделать некий противогаз, а из стекла, которое я уже делаю в Уваровке — очки.

— Что такое противогаз? — осторожно спросил Иван Дмитриевич, наклонив голову.

Снаружи закружились снежинки — они медленно кружились, создавая умиротворяющий фон нашему разговору, столь контрастирующий с его содержанием.

— А это такая маска на лицо, — объяснил я, очерчивая в воздухе контуры, — которая будет фильтровать практически любое задымление, и человек сможет дышать спокойно. Это вот может пригодиться для военных.

Долговязый, до этого сидевший неподвижно, вдруг оживился, его глаза заблестели.

— Ну, например, — продолжил я, — используя следующую тактику: по линии фронта зажечь во многих местах смолу так, чтобы было крайне много едкого дыма, чтобы всё поле было затянуто.

Я подошёл к пыльному глобусу, стоявшему в углу комнаты, и начал водить пальцем по его поверхности, словно показывая линию фронта.

— Не думаю, что враг сможет пойти в атаку, если несколько сотен квадратных метров будет всё в едком дыму, а у наших будут противогазы и очки. Это явное тактическое преимущество будет, — я оторвал взгляд от глобуса и посмотрел им прямо в глаза. — Прям очень очевидно.