Воронцов. Перезагрузка. Книга 6 (СИ) - Тарасов Ник

Я переглянулся с его супругой, которая лишь тяжело вздохнула, словно этот разговор повторялся уже не в первый раз.

— Правильно ваша жена говорит, — твёрдо ответил я, усаживаясь на стул у кровати. — И пусть я не врач в полном смысле этого слова, но в общих чертах симптоматику понимаю. Вы лучше детально расскажите, как себя чувствуете.

Пока Глеб Иванович заверял меня, что он здоров как бык и готов хоть сейчас идти в бой, я достал из сумки всё необходимое для приготовления нового раствора. Отмерил соль, разбавил её дистиллированной водой. Затем установил бутылку в специальное крепление. Деревянная конструкция надёжно удерживала ёмкость на нужной высоте.

Глеб Иванович проследил за моими действиями и скривился, как ребёнок, которому предстоит горькое лекарство:

— Что, опять будете колоть? — спросил он с явной неохотой.

Я лишь кивнул в ответ, продолжая подготовку:

— Надо, Глеб Иванович, надо. Последний раз, я полагаю. Для закрепления результата.

Удивительно, но он, несмотря на своё высокое положение, не стал спорить. Молча, с выражением стоического смирения на лице, протянул руку. Я протёр кожу в сгибе локтя куском ткани, смоченной в спирте, пережал ремнем руку и аккуратно ввёл иглу в вену. Кровь медленно заполнила трубку — значит, игла вошла правильно. Я закрепил её полоской чистой ткани, чтоб та лучше держалась.

— Пока капельница делает своё дело, вы, Глеб Иванович, лучше бы накормили нас чем-нибудь, — вмешался Иван Дмитриевич. — А то мы с утра маковой росинки во рту не имели.

Глеб Иванович заметно оживился, получив возможность проявить гостеприимство даже в своём положении. Он кивнул слуге, стоявшему у двери, и тот немедленно исчез, отправившись исполнять приказание.

Пока мы завтракали — а кормили нас действительно по-царски: свежайшие пироги с разными начинками, мясные закуски, каша, сваренная на молоке, мёд и крепкий чай — я периодически поглядывал на капельницу, проверяя, что всё идёт как надо.

Через два часа, когда бутылка опустела, я аккуратно извлёк иглу из вены градоначальника и перевязал его руку чистой тканью.

— На этом, пожалуй, лечение можно считать законченным, — объявил я, собирая свои инструменты. — Но обязательно нужно соблюдать диету и режим. Никакого вина и крепких напитков в течение недели. Только чистая вода, морсы, травяные отвары. Из еды — лёгкие супы, каши, варёная рыба, никакого жирного мяса, никаких солений и копчёностей. И очень важно — никаких сильных физических нагрузок! Организму нужно восстановиться. Через неделю, если всё будет хорошо, вернётесь к обычной жизни.

Глеб Иванович слушал мои рекомендации с заметным нетерпением, но всё же кивал, соглашаясь. Его супруга, напротив, внимательно ловила каждое слово, явно намереваясь строго следить за соблюдением всех предписаний.

— Благодарю вас, Егор Андреевич, — произнёс градоначальник, когда я закончил. — Вы буквально вырвали меня из когтей смерти. Как мне отблагодарить вас, Егор Андреевич? — в его голосе звучала искренняя признательность. — Вы же понимаете, что спасли мне жизнь? Лекари мои уже отходную готовили читать.

Я отмахнулся:

— Да ладно вам, Глеб Иванович. Земля круглая.

Он сначала нахмурился, явно не понимая сути поговорки, но потом его лицо разгладилось, и он широко улыбнулся.

— Да-да, круглая, Егор Андреевич, — произнёс он, отпуская мою руку. — И ещё раз вам спасибо за моё спасение.

Мы с Иваном Дмитриевичем вышли на улицу.

— Сейчас нам нужно в канцелярию, к нотариусу, — сказал Иван Дмитриевич, поправляя свой камзол и отряхивая невидимые пылинки с рукавов. В его движениях чувствовалась некоторая нервозность, но голос звучал уверенно.

— Что, патент будем оформлять? — спросил я.

— Ну а как же, Егор Андреевич, без этого никак, — ответил он с лёгкой улыбкой.

— Ну что ж, надо так надо, — согласился я. — Пошли.

Канцелярия располагалась в двухэтажном каменном здании с колоннами у входа. Внутри пахло сургучом, бумагой и чернилами — запах, который, казалось, не менялся столетиями. Полированные деревянные панели на стенах, массивные шкафы с документами и тяжёлые бронзовые подсвечники создавали атмосферу солидности и основательности, присущую государственным учреждениям во все времена.

В канцелярии нас встретил полноватый мужик с круглым лицом и маленькими, но очень внимательными глазками, один из которых был спрятан за круглым пенсне. От него на версту тянуло мелким офисным чиновником — таких же я встречал и в своём двадцать первом веке. Меня аж передёрнуло. Они меня и в моём времени достали так, что смотреть на них не мог без содрогания.

Но, к моему удивлению, мужик оказался вполне нормальным. Возможно, дело было в присутствии Ивана Дмитриевича, чей авторитет явно распространялся и на эти стены. Чиновник не стал тратить время на пустые разговоры и сразу же приступил к делу. Он достал бумагу, перо, чернильницу и начал оформлять грамоту с такой сосредоточенностью, словно от этого зависела судьба государства.

Не исключено, конечно, что в нашем случае сыграло роль именно положение Ивана Дмитриевича. И скорее всего, чиновник уже знал, о чём пойдёт речь, потому что уточнений практически никаких от него не следовало. Перо скрипело по бумаге, выводя замысловатые завитушки официального стиля, а я наблюдал за процессом, размышляя о странности происходящего. Кто бы мог подумать, что я, человек из будущего, буду оформлять патент на эфирный наркоз в канцелярии уездного города девятнадцатого века?

В итоге оформили патент на эфир, где, помимо тонкостей, которые были необходимы в местной юриспруденции, было прописано, что я передаю рецепт и технологию изготовления государству в лице Ивана Дмитриевича. При этом от дальнейшего использования и продаж роду Воронцовых по моей линии причитается одна сотая от всей прибыли. С сего момента до скончания веков.

Чиновник с особой тщательностью вывел все формулировки, время от времени макая перо в чернильницу и стряхивая лишние капли на край. Он явно гордился своим каллиграфическим почерком — каждая буква была выведена чётко, без помарок и исправлений.

Подписали в трёх экземплярах. Я наблюдал, как свет от свечи играет на свежих чернилах, делая их блестящими, словно маленькие чёрные бриллианты на бумаге. Один экземпляр остался в канцелярии, второй — у Ивана Дмитриевича, а третий он торжественно вручил мне.

Я тут же спросил Ивана Дмитриевича про активированный уголь. Он слегка задумался, словно взвешивая что-то в уме, а потом решительно кивнул чиновнику, и тот, поняв без слов, принялся составлять новую бумагу. Там тоже отписали моему роду один процент.

«Ничего, пусть будет», — подумал я, наблюдая, как перо снова заскользило по бумаге, выводя юридические формулировки.

Пока чиновник оформлял документы, слегка высунув от усердия кончик языка, я тихонько спросил Ивана Дмитриевича про иные знания, о которых мы говорили и упоминали у него в кабинете. Но он едва заметно покачал головой и многозначительно посмотрел на меня, давая понять, что пока и этого достаточно. Я не стал настаивать — времени впереди было много, а спешка в таких делах могла только навредить.

Подписав новый патент опять-таки в трёх экземплярах, мы с Иваном Дмитриевичем вышли на улицу.

Он, озираясь по сторонам, словно опасаясь, что нас могут подслушать, объяснил, что всё нужно держать в секрете до поры до времени, а вот когда прибудет именно их нотариус из столицы, вот тогда всё и оформим окончательно.

Я же пожурил его за то, что мне придётся снова в город ехать.

— Ну а как без этого, Егор Андреевич? — развёл руками Иван Дмитриевич. — Такие дела требуют личного присутствия. Так что желательно, чтоб к Рождеству вы приехали.

Я кивнул, соглашаясь — куда деваться? Зимняя дорога, конечно, не самая приятная перспектива, но ради такого дела можно и потерпеть.

— А какие у вас сейчас планы? — спросил он.

— Схожу к Савелию Кузьмичу, посмотрю, что там и как с моим заказом, — ответил я. — Пневмодвигатель — штука сложная, хочу убедиться, что все чертежи понятны.