Воронцов. Перезагрузка. Книга 6 (СИ) - Тарасов Ник

— Моя помощь или содействие нужны? — спросил Иван Дмитриевич, явно готовый продолжить сопровождать меня.

— Нет, спасибо, — отказался я, чувствуя потребность немного побыть одному и собраться с мыслями. — Помню дорогу.

Иван Дмитриевич протянул мне руку и, пожимая её крепким, уверенным хватом, сказал:

— Благодарю вас за помощь, за спасение градоначальника, ну и за то, что… я в вас не ошибся, — слегка замявшись в конце, добавил он.

Иван Дмитриевич повернулся и сделал уже несколько шагов по мощёной улице. Неожиданно он остановился, и, оглянувшись, с лёгкой улыбкой, чуть прищурив глаза, бросил:

— Будете в городе, не забудьте, что первым делом ко мне, — сказал он, поднимая указательный палец, акцентируя внимание на данной просьбе.

— А то вы сами меня не найдёте. Поймайте ещё на воротах, — хмыкнул я.

Тот тоже улыбнулся, но как-то по-особенному — одними губами, в то время как глаза оставались серьёзными, изучающими. Он кивнул, словно соглашаясь с какой-то своей мыслью, развернулся, продолжив свой путь.

Я же, глубоко вздохнув, направился к кузнецу.

Кузница встретила меня жаром и характерным запахом — смесью раскалённого металла, угля и пота. Внутри было светло от огня в горне, который отбрасывал тени на закопчённые стены. Савелий Кузьмич был весь в работе. С обнажённым по пояс торсом, он склонился над верстаком, полностью сосредоточенный на своём занятии. Было видно, что тот подгонял поршень, полируя его изнутри. Мускулы на его руках напрягались от каждого движения, а лицо было таким сосредоточенным, словно он разминировал бомбу, а не изготавливал деталь механизма.

Заметив меня, он не прервал работы, лишь взглядом кивнул на угол кузницы, где на станке под грубым холщовым сукном что-то лежало.

Подойдя к станку, я осторожно приподнял ткань и увидел золотник. В тусклом свете масляной лампы металл блестел, отражая язычки пламени. Работа была выполнена мастерски — каждый изгиб, каждая деталь точно соответствовали моему чертежу. Я провёл пальцем по гладкой поверхности, чувствуя микроскопические неровности, оставленные инструментами мастера.

— Готов? — спросил я, не скрывая восхищения в голосе.

— Да, Егор Андреевич, — ответил кузнец, не отвлекаясь от своего занятия. — Буквально вот только что закончил, а теперь вот за поршень взялся.

— И когда всё будет готово? — спросил я, разглядывая детали будущего механизма, разложенные на верстаке в строгом порядке.

— Да, как и говорил, завтра к утру, — ответил он, выпрямляясь и вытирая руки о кожаный фартук. На мгновение он замер, разминая затёкшую спину, а затем снова наклонился к работе.

— Ну и хорошо, Савелий Кузьмич, тогда завтра утром к вам Фома зайдёт, отдадите ему всё, — сказал я, наблюдая, как ловко кузнец управляется с инструментами. — А сами, как мы договаривались, ещё две таких же штуки сделаете?

Савелий Кузьмич поднял голову. Он окинул меня внимательным взглядом, словно оценивая мою серьёзность.

— А как же показать, как работает? — спросил он с неподдельным интересом в голосе.

Я подошёл ближе к верстаку, чувствуя волну жара от горна. Поршень, над которым работал кузнец, был почти готов — оставались лишь финальные штрихи. Я представил, как всё это будет работать, когда механизм соберут воедино, и улыбнулся своим мыслям.

— Савелий Кузьмич, я и так подзадержался в городе, — вздохнул я.

Он кивнул:

— Да, видел, что вы тут делали, да и наслышан, что градоначальника спасли, — произнёс он с уважением. Его взгляд стал задумчивым, словно он представлял себе всю эту историю.

— Я же, кстати, от своих слов не отказываюсь, — продолжил я, подбирая с верстака маленькую шестерёнку и разглядывая её на свету. — Приезжайте ко мне в Уваровку, всё покажу, как будет работать.

Кузнец задумался, почесал затылок мозолистой ладонью, и, приняв какое-то решение, со всей серьёзностью сказал:

— А вы знаете, Егор Андреевич. Я же ведь возьму и приеду. Да, вот возьму и приеду!

В его глазах загорелся огонёк любопытства, какой бывает у детей, когда им обещают показать что-то удивительное. Несмотря на свой внушительный вид и суровое ремесло, в этот момент он напоминал мальчишку, предвкушающего приключение.

— Вот и приезжайте, — ответил я ему, улыбаясь этому неожиданному энтузиазму.

— Завтра, как сделаете всё до конца, вот вместе с Фомой и приезжайте, — продолжил я, представляя, как покажу ему действующий механизм, и какое впечатление это произведёт на мастера. — Возьмёте заводного, а потом, когда назад будете возвращаться, кому-то из своих скажу, он проведёт вас на обратном пути.

Савелий Кузьмич улыбнулся, кивнул и сказал:

— Хорошо, Егор Андреевич, так и сделаю.

— Ну, на этом и договорились, — сказал я, протягивая ему руку, а потом на полушаге остановился и добавил: — Савелий Кузьмич, вы цену-то не назвали. Скажите, Фома с вами рассчитается.

— Нет, Егор Андреевич, — ответил кузнец, вытирая руки о фартук, прежде чем пожать мою. — Во-первых, мне самому интересно, что будет из всего этого, а во-вторых, Иван Дмитриевич за всё уплатил.

Его рукопожатие было крепким, как и подобает человеку его профессии — мозолистая ладонь, сильные пальцы, привыкшие держать тяжёлый молот.

— Я лишь покачал головой. Ну, вам виднее, Савелий Кузьмич, — сказал я ему, мысленно отмечая, как далеко распространяется влияние Ивана Дмитриевича в этом городе.

Я вернулся в таверну, где Фома и Захар уже обедали. Трактирный зал был полон народу — купцы, заезжие торговцы, местные ремесленники, все ели, пили, громко разговаривали.

Протиснувшись между столами, я плюхнулся на скамью рядом с Захаром. Тот уже доедал свою похлёбку, вытирая край миски куском хлеба. Фома же неспешно разрезал ножом большой кусок запеченного мяса.

— Спасли градоначальника-то, Егор Андреевич? — спросил Захар, с интересом оглядывая меня.

— Вроде того, — кивнул я, подзывая трактирщика. — Полностью поправится.

Мне тут же принесли миску наваристой похлёбки, от которой шёл пар, и кусок свежеиспеченного хлеба с золотистой корочкой. Я с жадностью набросился на еду, чувствуя, как с каждой ложкой ко мне возвращаются силы.

Жуя хлеб, я посмотрел на Фому, который с видимым удовольствием потягивал квас из деревянной кружки:

— Фома, у меня к тебе будет поручение. Завтра нужно забрать готовую деталь у Савелия Кузьмича.

Тот кивнул, утирая усы:

— Сделаю, Егор Андреевич. А когда обратно в Уваровку?

— Завтра и поедете. Кузнец, кстати, тоже в Уваровку поедет, вместе с тобой, — добавил я, отламывая ещё кусок хлеба. — Так что к утру прикупи пару туш свиней. Как раз промёрзнут по дороге, пока доедете.

Фома одобрительно прищурился, видно было, что идея ему понравилась:

— Сделаю, Егор Андреевич. Тут на базаре свиньи хорошие, упитанные. Как раз к вечеру сторгуюсь. А к утру их разделают.

Захар оторвался от своей тарелки и, вытирая губы рукавом, спросил, глядя на меня с нетерпением:

— А когда мы-то выезжаем, Егор Андреевич?

Я указал ложкой на еду, улыбнувшись:

— Вот доедим и поедем.

Захар тут же выпрямился, словно по стойке «смирно»:

— Вот и отлично, Егор Андреевич! Тогда я пойду коней проверю, подготовлю всё.

Он быстро поднялся и вышел, грохнув дверью так, что пламя свечей на столе затрепетало. Я посмотрел ему вслед, отметив про себя такую расторопность. Видно, и ему не терпелось вернуться домой.

Я продолжал есть, когда вдруг меня посетила мысль. Я аж по лбу себя хлопнул с досады, чуть не расплескав похлёбку:

— Фома, а ты чего мне не напомнил⁈ Ладно, я закрутился со своими делами, ну, а ты-то чего?

Фома смотрел на меня с недоумением, в его глазах читалась тревога — чем тот провинился:

— Что, Егор Андреевич? Что случилось?

Он тут же полез за пазуху, доставая кожаный кошель, туго набитый:

— Я всё продал, всё, как вы велели. И стекло, и фарфор. Вот деньги, до копейки…

Кошель звякнул о стол, когда Фома положил его передо мной. Звук этот привлёк внимание соседей по столу, и я заметил, как один из купцов покосился в нашу сторону с нескрываемым интересом.