Второгодка. Пенталогия (СИ) - Ромов Дмитрий

Я поднялся на суперсовременном прозрачном лифте на третий этаж и подошёл к двери на которой висела табличка «Кузьминцев Иван Станиславович». Золотая табличка выглядела красивой, и дверь тоже выглядела красиво, напоминая о богатстве венецианских дожей. Настоящая роскошь. Я вошёл и оказался приёмной.

– Здравствуйте, я к Кузьминцеву. Краснов.

Холодно и немного недоумённо глянув на меня, птица‑секретарь кивнула. Во взгляде её было не больше тепла, чем если бы она увидела обычный булыжник.

– Минуточку, – холодно обронила она и, сняв телефонную трубку, набрала номер.

Я усмехнулся.

– Иван Станиславович, – хорошо поставленным голосом доложила она. – Краснов пришёл. Хорошо.

Она положила трубу на место и снова обратилась ко мне:

– Проходите.

Конечно, я в своих джинсах, кроссовках и с рюкзаком выглядел в этом царстве несколько чужеродно, как странник случайно оказавшийся в волшебной и немного вычурной сказке. Я открыл дверь и вошёл в огромный кабинет.

Привычного конференц‑стола здесь не было, зато имелись два прекрасных дивана. Они были обращены друг к другу «лицами», а между ними стоял низкий длинный столик.

Позади диванов располагался массивный дубовый стол с зелёным сукном, за которым восседал хозяин кабинета. Он оказался довольно молодым человеком лет сорока. В костюме, белоснежной рубашке и красивом галстуке. Он был белобрыс, с большими залысинами и крупными водянистыми глазами. И такими же крупными губами, делавшими его похожим на рыбу из мультфильма.

Был он в кабинете не один. У него в этот момент находился посетитель, и посетитель этот сидел на диване, скептически смотрел на меня и также скептически улыбался. Это был господин почтенного возраста. Лицо его имело бронзовый окрас, полученный в солярии или на дорогом курорте. Одет он был в клубный тёмно‑синий пиджак с золотыми пуговицами и белую сорочку с расстёгнутым воротом. На шее был повязан яркий шейный платок. Это был Ширяй.

– Здравствуйте, товарищи, – сказал я. – Какая неожиданная встреча, Глеб Витальевич. А я привёз посылку для Ивана Станиславовича.

– Привёз? – хмыкнул товарищ Ширяй. – Хватило, значит, наглости заявиться сюда?

– Прошу прощения, я не совсем понял, – улыбнулся я. – Вроде так и было условлено. Неужели я что‑то перепутал?

– Наглость это даже неплохо, – усмехнулся он. – Я, честно говоря, думал, что ты не придёшь.

– Не понимаю, почему бы я не должен был прийти, – пожал я плечами. – Но в любом случае я здесь.

Я снял с плеча рюкзак, поставил его на журнальный стол и вытащил завёрнутую в чёрный пластик посылку.

– Мне передать эту бандероль Ивану Станиславовичу или вам, Глеб Витальевич?

– Да что толку её передавать? – вздёрнул он брови. – Там же, я так понимаю, денег уже нет?

– Надеюсь есть. Я не заглядывал

– Ох! – покачал головой Ширяй. – Наглость, конечно, дело хорошее, но надо уметь вовремя остановиться. Где бабки? Раз уж пришёл.

– Кашпировский… то есть Руднёв сказал, что деньги здесь, – пожал я плечами.

– Кашпировский… – хмыкнул Ширяй.

– Если их там нет, спрашивайте с него.

– Хватит уже, – недовольно бросил он и повернулся к Кузминцеву. – Вань, дай‑ка мне нож для разрезания бумаг.

– У меня острый есть… – сказал хозяин кабинета, быстро встал, сделал несколько шагов и подал нож Ширяеву.

Тот вытащил лезвие и покрутил ножичек в руке. А потом сжал его, будто шёл на дело и начал вскрывать пакет.

– Ну, парень. – покачал головой Ширяй и откинул плёнку.

Откинул и замер. Потому что перед ним лежали пачки с красными бумажками. И бумажки эти были никакими не рекламными буклетами, а самыми, что ни на есть настоящими, пятитысячными купюрами. Восемнадцать с половиной миллионов, быстро сосчитал я.

– Это как понимать? – спросил он, взглянув на меня.

Я развёл руками.

– А мне доложили, что тебя шерстили в аэропорту, – нахмурился он.

– Было дело.

– И что, ты хочешь сказать, что тебя просто так выпустили с этими деньгами?

– А я им их не показывал, – пожал я плечами.

– То есть, как это ты их не показывал? У тебя был свёрток, да?

– Был, но без денег. Он был набит рекламными проспектами.

– А где были в это время деньги?

– А деньги были в чемодане, в который я напихал книг и других бумаг. Я решил приобрести багаж.

– То есть мои деньги просто так летели в багаже? Ты соображаешь вообще, что делаешь?

– Ну, как видите, результат получился гораздо более убедительный, чем если бы эти деньги ехали в рюкзаке.

Ширяй нахмурился и уставился на меня горящими глазами.

Разумеется, никакого чемодана у меня не было, и при желании и его возможностях он мог бы это выяснить. Впрочем, зачем было выяснять, когда деньги лежали перед ним? Чемодана не было, но был фельдъегерь, которого подогнал Чердынцев.

Перед вылетом я отдал пакет ему и после выхода он вернул эту пачку мне. Кто возьмёт билетов пачку, тот получит водокачку. И Ширяев сейчас так и выглядел, как та самая водокачка.

– И почему ты решил сдать деньги в багаж? – спросил наконец Ширяй.

– Видите ли, Глеб Витальевич, у меня было предчувствие, а потом оно трансформировалось в предположение, что кто‑то эти денежки очень хотел забрать себе и страшно расстроился не найдя их в моём рюкзаке.

– Не говори ерунды! Кто бы их хотел забрать?

– Ну, какие‑нибудь нехорошие полицейские! – усмехнулся я.

– Садись! – кивнул он на диван напротив себя. – Молодец! Выполнил задачу. Дедушка доволен.

– Отлично, – кивнул я, опускаясь на шёлк дивана.

– Сегодня вечером назад вылетаешь?

– Да, – подтвердил я.

– Чем собираешься заниматься в Москве?

– Погуляю. Город большой, интересного много.

– Гулёна, – хмыкнул он. – Ладно, пойдём завтракать. Или обедать, кто как. Не возражаешь?

– Можно и позавтракать, – пожал я плечами. – За компанию. Хотя я и не голоден.

– Не голоден. Молодец, что не голоден. Ладно, Ваня, видишь, смену рощу, с молодёжью общаюсь.

Иван Станиславович молча кивнул.

– Бывай здоров. И позвони мне сегодня вечером, как договорились.

– Конечно, Глеб Витальевич, обязательно.

Столовая скорее походила на ресторан, такой же роскошный как и другие помещения, с круглыми столами, застеленными накрахмаленными скатертями. Когда мы вошли, официант забегал, заволновался.

– Как всегда, Глеб Витальевич? – спросил он.

– Принеси нам кофе, чай, джемы, круассаны, – барским тоном распорядился Ширяй и через весь его великосветский лоск проступил мордатый убийца, державший в руках весь город. – Хочешь яичницу?

– Да, я бы скорее съел яичницу с беконом, – кивнул я.

Круассаны и джемы меня не особо впечатляли, а вот закинуть в топку белков было бы неплохо. Тем более, что позавтракать‑то я и не позавтракал. Неожиданно к нам подошла милая застенчивая девушка.

– Мне сказали, что вы здесь, – улыбнулась она. – Здравствуй, Сергей.

– Привет, Ангелина, – кивнул я. – Какая неожиданная встреча.

Это была она. Выглядела скромно, в серых брюках и чёрном кардигане.

– Садись, садись, позавтракай с нами, – указал Ширяй на стул рядом со мной.

– Ой, я уже завтракала, – сказала она, но послушно уселась.

– Ну ничего, попьёшь кофе или что ты там пьёшь…

Ангелина чуть заметно поморщилась, кинула на меня очень быстрый, недовольный взгляд и тут же отвела глаза.

– Конечно, дедушка, – сказала она и снова повернувшись ко мне.

Теперь она выглядела совсем по‑другому – кроткой и милой.

– Серёжа, прости меня, пожалуйста, – грустно произнесла она, – за тот дурдом, что я устроила на дне рождения. Я сама не знаю, что на меня нашло. Просто какой‑то нервный срыв что ли…

Это было по меньшей мере неожиданно.

– Конечно мой друг, – сказал я и ласково улыбнулся. – Разве могу я сердиться на тебя? Да и не за что.