Директор (СИ) - Семин Никита

— Капитализм тоже во многих странах есть у Запада. И против нас они сплочены. Но при этом и между собой борются так, что только пух летит, — заметил я. — У нас потому и международный коммунизм, чтобы такие распри в корне купировать. А если в Германии социализм лишь для немцев, то почему ты думаешь, что они против нас пойти не могут?

— Да у них выбора нет! — горячо стал доказывать свою позицию Борис. — Они же в самом центре Европы находятся! Против них капиталисты враз ополчатся, чтобы к ним эта идея не пришла! Так что у них один путь — с нами дружить, вместе-то легче от этой кодлы отбиваться.

Я лишь грустно покачал головой.

— Давно этот Гитлер стал главой Германии?

— Не, в конце января только, — покачал головой Боря.

— Тогда давай посмотрим, что он сделает на своем посту в первую очередь. А пока наш спор бессмысленен.

Друг упрямо поджал губы, но дальше возмущаться не стал. Представляю, какое его ждет разочарование. Я вот совсем не верил, что мы с Гитлером подружимся. Уж очень плотно в памяти сидели рассказы деда из прошлой жизни.

— Если ты такой знаток свежих новостей, лучше расскажи, что еще в мире происходит, — решил я сменить тему. — А то я в дела своего института закопался — света белого не вижу.

— Да что происходит, — пожал плечами Борис. — Съезд партии в прошлом месяце прошел. В этом году на нем решили больше никого в партию не брать. А! Скоро еще съезд колхозников-ударников будет! Через неделю вроде. А так… ну вот недавно читал, что разогнали кружок «историков». Они там обсуждали последние годы правления Николашки второго. Что тот настолько плох был в последнее десятилетие перед революцией, что в мистику подался. Лже-пророка к себе приблизил. Этого, как там… а, Распутина! Да настолько ему поверил, что даже генералы его за голову хватались. А потом и пристукнули этого мошенника.

Распутин. В голове всплыли строки одной песни из прошлой жизни. Да так ярко, что я прошептал их вслух:

— Заметает следы престола

Красной поступью февраля

Старец тёмной Невою скован,

Толпы вторят «Долой царя»…

— Ты чего там шепчешь? — удивился Боря.

— Да так, вспомнилось…

— Что?

Я мысленно отругал себя за слишком длинный язык. И что ответить другу? Где я мог услышать подобные строки? Тут же ритмика у стиха такая, какую ни один поэт современности не выдает! Это я еще про звуковое сопровождение не говорю, хорошо, что его не было.

— Да вот ты про Распутина заговорил, а я почему-то подумал, что его смерть стала началом конца царской династии. Уж не знаю, с чего такая ассоциация.

— А что за стихи ты прошептал?

Вот неугомонный! И слух хороший, когда не надо.

— Просто слышал где-то, — пожал я плечами как можно беззаботней.

— А полностью не помнишь его? Уж очень интересные строки.

— Если вспомню, обязательно скажу. Но пока только кусочек на ум пришел. Да и сам знаешь, как это бывает — начинаешь что-то усиленно вспоминать и как на зло словно память отказывает! И наоборот — не думаешь о чем-то, а оно само в голову лезет.

— Это да, — вздохнул друг, явно вспомнив похожую историю из собственного опыта.

Все же мне удалось уйти от скользкой темы песни из моей прошлой жизни, а я сам себе дал зарок больше так не подставляться.

Еще немного пообщавшись, мы попрощались. К слову, с Королевым насчет Бори я поговорил уже в ближайшие выходные и, как и ожидалось, тот с удовольствием принял его к себе. Устроить перевод не составило труда, а наши посиделки с Борисом за игрой в шахматы и редкие походы на речку погрести наперегонки в лодке или просто выбраться в лес возобновились. Что касается Гитлера — то спешить к Сталину, чтобы предупредить об опасности, что грозит его приход к власти, я пока не стал. Откуда я могу знать об этм, если тот себя еще не проявил? А вот когда тот хоть полгода побудет «у руля» и накопятся факты, что можно будет интерпретировать в пользу моего прогноза, тогда же и пойду.

— Выгоднее всего выращивать пшеницу сразу на помол, — докладывал мне Иван Трофимович спустя две недели после нашего последнего разговора. — Сейчас идет постройка трех теплиц для проведения эксперимента. Увы, текущий семенной фонд позволяет получить максимальный урожай лишь 30 центнеров с гектара. Учитывая сопутствующие траты на постройку и обслуживание теплиц, даже повышенный урожай и экономия на перевозку и хранения собранного зерна в теории не делают проект дешевле. А вот если сразу рядом с такими теплицами будут построены мельницы, то сокращение издержек на транспортировку из зернохранилищ к ним и опять же сопутствующие потери зерна можно сократить. В этом случае мука из теплиц получится дешевле, чем из зерна, выращенного на полях.

— Но ведь раньше расчеты показывали, что и без помола пшеница получилась бы дешевле? — заметил я.

— Мы опирались на более высокую цифру урожайности, — пожал плечами Терентьев. — К сожалению, семенного фонда с более высокой урожайностью у ленинградцев пока мало. Им самим он нужен для увеличения запасов. Но они согласились поставить одну нашу теплицу у себя.

— Ну, хоть что-то. С агромостами разобрались?

— Да, — вздохнул Иван Трофимович. — Товарищ Остапин передал нам проектную документацию. Сейчас ищем завод, который согласится нам создать первый рабочий образец по ней. Но с этим есть сложности — у всех план, а мы в него не включены.

— Дайте мне список предприятий, способных выполнить наш заказ, — пришло время уже мне вздыхать. — Буду сам с ними договариваться.

В остальном все шло по намеченном плану работ. Уже в конце месяца должны были закончить с постройкой теплиц, после чего начнется их эксплуатация. Это не только пшеницы касается, но и других культур. И лишь в конце года можно будет подводить итоги — соответствуют ли наши расчеты полученному результату.

Завершив разговор с Терентьевым, я отправился в ангар на заднем дворе нашего НИИ, где были оборудованы лаборатории по сборке и испытанию опытных образцов новейшей техники. Сегодня там меня пообещали порадовать наши «бытовики». Юрий Борисович до недавнего времени упорно отказывался говорить, как идут дела с созданием холодильного аппарата. Пришлось дать ему срок — до конца февраля и если подвижек не будет, пригрозить увольнением с соответствующей записью в трудовой книжке. Но даже это не смутило инженера, и тот хранил гордое молчание о ходе работ, повторяя как болванчик «процесс идет» и «мы не стоим на месте». И вот вчера он прервал свой «обет молчания», заявив, что ему есть, что мне показать.

В ангаре меня уже ждали. Само здание было одноэтажным с высокими под пять метров потолками и разделено на несколько секций перегородками по три метра в вышину. Слева было оставлено место под проход вдоль всего помещения, эдакий «коридор». Первая секция сразу от входа принадлежала нашим «аграриям». Здесь пахло стружкой дерева, в углу лежали пачки досок, а по центру была собрана мини-копия одной из теплиц. На ней сейчас монтировали макет агромоста. Мне пока об этом Иван Трофимович ничего не говорил, видимо хотел показать, когда уже все будет готово, а сам я в ангар хожу редко, чтобы не мешать людям работать. Ну и других дел хватает — организация сотрудничества с разными заводами, колхозами и ведение документации института отнимают уйму времени.

Юрий Борисович нашелся в следующей «секции». Он с двумя своими помощниками и тремя слесарями стояли рядом с металлическим шкафом мне где-то по грудь и шириной около полуметра и при моем появлении выстроились возле него в подобие шеренги. Егоров гордо выпятил грудь вперед и, указав на шкаф, произнес:

— Прошу ознакомиться, холодильный шкаф модели «Холод-20»! — сказал он так, как в моем прошлом представляют новую марку автомобиля.

— А почему двадцать? — не удержался я от вопроса, подходя к агрегату.

— Замораживает все, что находится внутри, до минус двадцати градусов по Цельсию.

Покивав, я скомандовал:

— Ну, показывайте.