Инженер Петра Великого 8 (СИ) - Гросов Виктор

Этот удар оказался самым жестоким. В памяти принца тут же всплыли колонны телег, застрявших в прованской грязи, голодные солдаты, проклятия интендантов. Его, великого стратега, победила грязь. Одолело расстояние. А какой-то русский инженер запряг телегу маханизмом, посрамив все законы военной науки.

— И последнее, — почти прошептал Вратислав. — Они летают. Наши лазутчики в Яссах подтверждают: у русских есть управляемые, как их назвали местные, «воздушные шары». Они видят все. Расположение лагеря, маршруты движения, слабые места в обороне.

Канцлер замолчал. Евгений Савойский медленно повернулся. Лицо его было пепельно-серым. Перед ним разворачивался отчет о победах далекого царя, детальный, безжалостный разбор его собственного поражения. Русские, один за другим, решили все те проклятые вопросы, что стоили ему Тулона и славы. Они превратили войну из поединка доблести в холодный промышленный процесс. И руководил этим процессом один человек, чье имя уже вызывало у принца иррациональную, почти личную ненависть.

— Этот Смирнов, — глухо произнес Евгений, — производит победы, как на мануфактуре.

— Боюсь, Ваша Светлость, вы правы. И эта мануфактура работает на полную мощность. Последнее донесение: на Дону, в самом сердце Московии, вспыхнуло восстание. Некий Кондратий Булавин разбил царские войска и грозит отрезать юг. Страна погружается в гражданскую войну.

Подойдя к карте, Евгений прочертил пальцем линию от Тулона до далекого Дона. Два очага пожара. Один — его личный, другой — русский. Но причина у обоих была одна.

— Это интересно, Вратислав, — сказал он, довольно задумчиво. — Это наша единственная возможность сломать их машину, пока она не набрала полную мощь. Пока ее создатель отвлечен.

На лице величайшего полководца Европы, потерпевшего самое унизительное поражение в своей карьере, медленно проступила усмешка.

За несколько дней похоронная атмосфера в кабинете фельдмаршала рассеялась. Карты Франции исчезли со стола; их место заняла огромная, испещренная пометками карта Восточной Европы — от разоренной Саксонии, где униженный шведский король зализывал раны, до диких, охваченных пламенем степей Дона. Склонившись над пергаментом, Евгений Савойский и граф Вратислав искали рычаг, способный сдвинуть политическую обстановку.

— Финансировать Булавина напрямую — не лучшая затея, — отрезал канцлер, постукивая ногтем по области, обозначенной как «Земли Войска Донского». — Все равно что бросать золото в костер. Казачья голытьба пропьет его, а их атаманы передерутся за остатки. Они неуправляемы.

— Нужен кто-то, кого мы сможем контролировать, — не отрывая взгляда от карты, добавил Евгений. — И который имеет реальную силу на месте. Кто-то, кто стоит между этим пожаром и нами.

На губах Вратислава мелькнула легкая, всезнающая улыбка.

— Ваша Светлость, такой человек сам ищет нашей помощи. Неделю назад в Вену, под видом закупки церковной утвари, прибыл тайный эмиссар. Он просит аудиенции от имени гетмана Войска Запорожского, Ивана Степановича Мазепы.

Принц медленно поднял голову. Имя гетмана было хорошо известно в Европе: старый, хитрый лис, уже тридцать лет правящий Гетманщиной и умудрявшийся лавировать между Москвой, Варшавой и Стамбулом. Верный вассал царя Петра. Слишком верный.

— Мазепа? — в голосе Евгения сквозило недоверие. — Вернейший пес московского царя думает вдруг отвязаться от цепи? Теперь, когда его швед разбит, а царь провозгласил себя Императором? Поздновато спохватился. Что ему нужно?

— То же, что и любому правителю, чье государство медленно пожирается более сильным соседом, — ответил Вратислав, раскладывая на столе другой свиток — аналитическую записку своей канцелярии. — Спасения. Царь Петр, теперь уже Император, выжимает из Гетманщины все соки. Казачьи полки истекают кровью в Прибалтике, их руками строят новую имперскую столицу на болотах. Царские воеводы хозяйничают в их городах, а Москва планомерно урезает старые казачьи вольности. Мазепа понимает, что в новой Империи, которую строит Петр, для казацкой вольности места не останется. Он зажат в угол. Бунт Булавина для него — подарок небес.

Евгений слушал с легкой усмешкой на губах. Мазепа был идеален. Земли гетмана — Гетманщина — клином врезались между Речью Посполитой и Доном, создавая идеальный коридор. В его распоряжении была дисциплинированная армия, а не разбойничья ватага Булавина, регулярные казачьи полки. И главное — у него был мощный мотив.

— Он хочет гарантий, — произнес принц, уже просчитывая ходы. — И хочет знать, что мы не бросим его на растерзание этому новоявленному Императору.

— Именно, — подтвердил Вратислав. — Его посланник, генеральный писарь Пилип Орлик, добрался сюда, он здесь, в Инсбруке. Ждет вашего решения.

— Пригласите его, граф.

В вошедшем Пилипе Орлике Евгений сразу признал равного. Высокий, с умными, проницательными глазами, одетый в дорогой кунтуш, генеральный писарь держался с достоинством европейского дипломата, а не степного атамана. Говорил он на безупречной латыни, речь его была образованна.

Орлик начал с тонкой лести, поздравив фельдмаршала с успехами в войне против Франции, и лишь затем перешел к делу. Он говорил о «нестабильности» на восточных границах Империи, о том, что разгром Швеции создал опасное явление — отсутствие силы на территории. Это все стремительно заполняет Москва. Он тонко намекал, что гетман Мазепа, как мудрый правитель, озабочен сохранением «равновесия сил» и готов содействовать Вене в этом, если получит определенные гарантии…

Нетерпеливым жестом Евгений прервал его на полуслове.

— Оставим дипломатические экивоки, пан Орлик. Равновесие сил уже нарушено. И сломал его не царь Петр, а его инженер. Давайте говорить о настоящей угрозе.

Принц пододвинул к посланнику донесения своих шпионов, что не давали ему спать по ночам.

— Прочтите это. Это сведения, подтвержденные десятками свидетелей. Данные о том, во что превращается Московия.

Орлик взял бумаги. С каждой строкой о «стене свинца», «огненных облаках» и летающих машинах лицо его мрачнело. Он-то, как никто другой, знал, о чем идет речь. Слухи о переменах в русской армии и до него доходили, но лишь теперь он осознал весь масштаб технологической пропасти.

— Ваш гетман боится, что император отнимет у вас вольности, — продолжил Евгений, когда Орлик отложил бумаги. — Он боится напрасно. Император не отнимет их. Он сотрет их в порошок вместе со всей вашей Гетманщиной, как только разберется с бунтовщиками на Дону. С помощью вот этого, — он постучал пальцем по докладу. — Против этого у ваших казаков нет ни единого шанса. Ваша доблесть бесполезна против их мануфактур. Ваша храбрость бессильна против их инженеров.

В кабинете стало тихо. Удар Евгения достиг цели. Дипломатическая игра Орлика рассыпалась в прах. Он приехал говорить о политике, а его заставили смотреть в лицо технологическому апокалипсису.

— Что вы предлагаете, Ваша Светлость? — голос Орлика был тих.

— Я предлагаю вашему гетману то, что сделает его равным европейским монархам. И защитит его лучше любой армии. Я предлагаю ему будущее, — Евгений Савойский подался вперед. — Мы готовы помочь ему обрести независимость. Да, цена будет высока. Он должен будет стать нашим мечом, который нанесет удар по самому источнику их силы. По их барону-демону и его адским мастерским.

Принц умолк. На его глазах просьба о союзе превращалась в посвящение в заговор.

Ночь опустилась на Инсбрук. В кабинете фельдмаршала горела одна свеча, ее неровный свет выхватывал из полумрака напряженное лицо Пилипа Орлика и неподвижный профиль Евгения Савойского.

— Ваш гетман стар, пан Орлик. Он добился всего, чего может добиться подданный: богатства, власти, уважения своего государя. История запомнит его как верного слугу московского царя. А что останется после него? Его племянник, Войнаровский? Думаете, император Петр позволит ему унаследовать булаву? Нет. После смерти вашего гетмана Гетманщина перестанет существовать. Станет просто еще одной губернией новой Российской Империи.