Хорунжий (СИ) - Вязовский Алексей

— Я же говорил… ждать… — прошептал Богатыршин, его красное потное лицо стало жестким, пальцы стиснули нагайку, которую он мечтал пустить в ход.

Прошел час. Состояние заболевших только ухудшилось. Жажда, которую они пытались утолить, обернулась мучительной пыткой. Рисковать жизнями остальных, оставаясь здесь, было нельзя. И вести с собой двоих тяжелобольных, которые в любую минуту могли умереть, было слишком опасно и замедлило бы движение.

— Подхорунжий! Выдели четырех казаков. Двух здоровых, двух из тех, кто хуже себя чувствует, но еще на ногах. Двух лошадей для больных. Пусть их ведут. Этим двоим, — я указал на лежащих, — нужна помощь. Отправь их назад, к Зачетову. Пусть лекарь ими займется. Им — самая малая порция остатной воды, только чтобы дотянуть. И больше ни глотка из этого колодца! Понял?

— Слушаюсь, вашбродь! — Подхорунжий кивнул, без лишних вопросов приступив к выполнению приказа. Он выбрал казаков, помог погрузить отравившихся на лошадей.

— Муса! — подозвал я денщика. — Помоги им собрать необходимое.

Глядя на удаляющийся отряд, чувствовал тяжесть ответственности. Две души на моей совести. Не послушались. А я не настоял. Мог бы быть жестче. В этих местах нужно быть не только командиром, но и немного отцом, братом. А с другой стороны, послать их назад — это еще один риск. Но другого выхода не было.

Мамаш, стоявший рядом и с невозмутимым видом наблюдавший за происходящим, покачал головой.

— Худо, Вашбродь. Но не самое худо. Если бы собака мертвый, совсем пропадай. Собака — нечистое животное, по нашей вере. А козел… Через два дня вода — можно пить (1).

Его слова прозвучали как холодный душ. Нас ждут собаки в колодцах? Это добавляло еще один пласт вражды — религиозный. Хивинцы не просто отравляли воду, они оскверняли ее. Тонкий, злой расчет.

— Что ж, — сказал я, повернувшись к оставшимся казакам. — Идем дальше. До оазиса еще идти и идти. Вода у нас есть, немного, капли, но есть. Сберегайте. И помните: без приказа ни шагу!

Удалившись на безопасное расстояние от проклятого колодца, бросили на него последний взгляд. Еще одно пятно смерти и болезни в выжженной солнцем пустыне — следы на песке и горький урок.

— Баюшки свет, что это? — севшим голосом произнес Богатыршин.

Я посмотрел, куда он показывал, в груди похолодело. В отдалении, различимая в мельчайшим подробностях, стояла многотысячная неприятельская армия. А за нашей спиной в полдне пути несколько растянувшихся в тонкую нитку полков, совершенно не готовых к бою. Измученных переходом. Лишившихся отставшей артиллерии

(1) Мамаш сильно преувеличил причины отравления колодца. В описаниях военной экспедиции против Хивы 1873 г. упомянуто, что подгнившие трупы козлов и собак, брошенные в колодец, не мешали лошадям и верблюдам пить такую воду. Да и люди не брезговали. Значит, проблема с колодцем сложнее?

Глава 11

Мысли мои понеслись, сталкиваясь и разлетаясь, как борющиеся за шайбу хоккеисты на пятачке у ворот. Что делать, что делать? Заметили — не заметили? Успеем уйти на заморенных ненапоенных конях? Куда слать гонцов — к Белому или Астахову? Почему они стоят?

Не только Богатыршин и я — все увидели противника и замерли в оцепенении. В прозрачном, чуть колеблющемся, дрожащем из-за жары воздухе фигуры построившихся в длинный ряд всадников виднелись явственно и отчетливо. Не с нашими силами вступать с ними в бой.

— Вашбродь, — очень тихо, почти шепотом обратился ко мне подхорунжий, словно боялся, что нас услышат и немедленно атакуют. Голос его слегка подрагивал. — Может, к колодцу отойдем и круговую оборону займем?

— Данила Иваныч! Ты же видишь, сколько их тут?

— Может, не заметят?

В словах старшего унтер-офицера было зерно истины. За нашей спиной возвышались небольшие серые гряды, а мы и наши лошади были засыпаны известковой пылью. Усть-Юрт часто так скрадывал объекты, что не разглядишь даже большие строения, как было с заброшенной и полуразрушенной крепостью Девлет-Гирей — нашей крайней ночевкой. Почему-то ее возведение киргизы приписывали несчастному Бековичу-Черкасскому и даже назвали в его честь — князь был родом из династии крымских ханов Девлет-Гиреев. Мы с превеликим трудом ее разыскали, настолько ее очертания терялись в складках местности. Именно там сейчас стояли полки авангарда, вовсю пользуясь обнаруженными родниками, отдыхая и поджидая отставшие колонны — семь ниток верблюжьих караванов, ведомых лаучами-верблюдовожатыми, артиллерию, изрядно похудевший обоз с провиантом. По словам наших проводников, от развалин до самой Урги колодцы редки и крайне скудны, с плохой зеленой соленой водой. Вот мы и отправились их разыскивать, получив в итоге головную боль в виде отравленного Шах-Сенем-кудук.

— Подхорунжий! Отбери двух гонцов на самых свежих лошадях. Одного к Белому, другого в Девлет-Гирей. Пусть сообщат, что обнаружена крупная партия неприятеля числом в несколько тысяч. Мы же попытаемся спасти Волкова.

— Не уйдет он далеко на бактриане, — вздохнул Богатыршин.

Мы оба, не сговариваясь, обернулись на нашего Профессора. Федор Исидорович, конопатый, как Антошка из знаменитого мультика, только с потемневшими, насыщенного рыжего цвета волосами и со следами солнечных ожогов на лице, невозмутимо разглядывал нашу проблему в виде неприятельской армии.

— Да и нет у нас свежих лошадей, Петр Василич, — продолжил Данила. — С отравившимися послали.

— Отправляй, какие есть. Счет на минуты идет.

Насчет минут я погорячился. Гонцы уехали, оставшиеся зарядили ружья, проверили снаряжение, я указал, кому где какие позиции занять — хивинцы не сдвинулись с места. Десять минут, двадцать, сорок — ничего не поменялось, несмотря на бешено крутящиеся стрелки условного хронометра. Я уже начал сильно горевать, что не развернул отряд, за неполный час мы бы прилично сумели оторваться. Или наоборот? Стоило бы нам тронуться всей гурьбой, и мы спровоцировали бы атаку, шансов выжить в которой не было никаких?

— Фата-моргана! — громко пробормотал Волков, энергично протирая глаза (1).

— Что? Что вы говорите? — немного резко ответил я, нервы были натянуты тугой струной, взгляд был скошен на моих людей, с редким хладнокровием готовившихся к бою.

— Сами смотрите!

Я повернул голову к вражескому войску.

Его не было!

Исчезло!

— Что за чертовщина⁈ — раздались громкие крики среди казаков. — Куда подевались басурмане⁈

Мираж!

С миражами мы сталкивались постоянно и уже замучились реагировать на появление вдали то озера, то цветущего оазиса со струящимися ручьями. Но чтобы такой! В таких подробностях и объеме! Так долго!

Я выругался нецензурно. Про себя. И ведь уже успел гонцов выслать к Платову.

Конечно, нам ничего не стоило развеять морок, просто приблизившись к нему. Но пусть кто-то другой поищет дураков скакать навстречу вражескому войску во время военных действий!

* * *

«Учкудук, три колодца, защити, защити нас от солнца», — сердито напевал я, разглядывая именно три колодца урочища Уч-Кудук. Ага, держи карман шире — ни черта они нам не помогут, вода в них дрянь и годится только лошадям.

Это урочище не имело никакого отношения к городу, воспетому в песне «Ялла» — тот располагался в центре Кызылкум, а это на дороге, ведущей к хивинскому городу Куня-Ургенч в самой южной точке Айбугирского залива. «Уч» — три, «кудук» — колодец. Этих учкудуков, по большему счету, видимо-невидимо в хивинском ханстве. Например, в урочище Касарма, где три неисчерпаемых колодца с чистой родниковой водой буквально поставили на ноги самые пострадавшие от жажды полки.

Колодцы, колодцы… Сколько их прошло перед моими глазами, уже со счета сбился. Рукотворные, кои казаки сами рыли неподалеку от моря, как в урочище Исин-Чагыл. Заброшенные, с тухлой водой, которые пришлось чистить. Двухсаженные ямы без какой-либо каменной одежды, наполненные зеленой мутной жидкостью, в которой с трудом можно узнать воду. Резервуары с отверстием в виде приподнятого на сажень цилиндра — в таких иногда приходилось спускаться вниз и черпать воду ведром или черпаком. С чистой пресной водой (реже) и соленые, да еще и с привкусом извести (гораздо чаще). Встречались и такие, горькую воду из которых пили только животные. Впрочем, к концу перехода по Усть-Юрту они начали пить и морскую — то ли привыкли к соленой, то ли из-за воздействия Аму-Дарьи, впадающей многими рукавами в Арал, вода стала пригоднее для утоления жажды. Если позволял спуск с чинка, лошадей и верблюдов сводили вниз, и они бросались на мелководье, в то время как сопровождавшие их казаки гарцевали вокруг и били пиками щук и осетров. Икрой наелись… Прямо как таможенник из Белого солнца пустыни — «видеть ее, проклятую, не могу»…