Хорунжий (СИ) - Вязовский Алексей

Стены остались, вернее, их жалкое подобие, если смотреть с точки зрения современной фортификационной науки. Они могли защитить от набега разбойничьей ватаги, от банд взбунтовавшегося бека.

Но!

Но те, кто заселили эти земли после нашествия, поняли одно: сабля и верный конь — вот лучшая защита! У нас есть аргамаки и хорасанская сталь — чего желать лучше? Технологии, коневодство и выверты природы плюс чуть-чуть политики и память о былом — вот, что определило развитие военного дела в Хиве и Бухаре. В первой — особенно! У неё не было пехоты, не считая убогих городских гарнизонов. Зато у нее была превосходная легкая кавалерия, причем, обученная действовать именно в этой пустынной суровой местности, да к тому же составленная из таких яростных племен, как йомуты, теке и човдуры. Из тех, кто, как казаки, жил походами и воинской доблестью. Правда, с небольшим отличием — смысловую пару «доблесть-добыча» туркмены переворачивали задом наперед, не замечая, как из славных воинов очень быстро превращались в главных разбойников пустыни и степи. А разбойник — это уже пол-воина. Или четверть воина. Это не войско, а толпа. Со всеми вытекающими. Однако они об этом еще не знали. Нуждались в хорошем уроке.

Да вот беда, мы — те, кто мог им преподать такой урок, — шли к ним навстречу вымотанными до предела. С заморёнными конями. С пустым брюхом и воспаленными глазами, истерзанными ветрами плато Усть-Юрт. Не бойцы?

Как бы не так! То не живительный дождь поднял воинский дух в полках — то близость жестокой схватки, жаркого воинского дела будоражили казацкую кровь! С раннего утра, когда не успевшие согреться после вчерашнего ливня станичники обнаружили равное по силам хивинское войско на подходе, в нашем лагере воцарилось приподнятое, боевое настроение. Застоялись казаки!

Дух духом, но мне, старому вояке, было понятно: прямое столкновение с туркменской конницей чревато большими потерями. Воодушевление — это великолепно, лучшего трудно пожелать, но и об объективных трудностях забывать не след. Именно поэтому я, как только голову включил после вчерашних плясок под дождем, направил свои стопы к ставке трех полковников.

Ни шатра, ни завалящей юмалайки, способной вместить трех командиров 4-го Донского, Атаманского и Мироновского полков, в отряде не нашлось. Наши отцы-командиры вместе с особо доверенными сотниками, стоило солнцу забрезжить на востоке, расселись в кружок у сырого костра. Думу великую думали, как на ослабленных конях одолеть супостата. И как-то у них ничего не складывалось — ни засадного полка не укрыть на открытой пустоши, ни гуляй-города исполнить, ни воспользоваться главной казацкой фишкой — виртуозным владением пикой. Даже отруби казаку острое жало-наконечник, он древком тебя так отделает — мало не покажется! Но для этого нужны скорость и маневр…

Однако есть идея, и ее срочно нужно донести до непосредственного начальства! Я хоть и не великий знаток степной конной войны, но видел эти нюансы, кропотливо собирал крупицы сведений, допрашивая с помощью проводников киргизов и прочих перебежчиков, и постепенно в голове зрел план…

— Емельян Никитич! — крикнул я сквозь оцепление из станичников, окруживших импровизированный штаб нашего авангардного отряда.

— Пошел вон, квартирмист, — коршуном кинулся на меня сотник Нестреляев, отвечавший сегодня за охрану.

Ох как хотелось мне ему вмазать! Так, чтобы полетел вверх-тормашками, размазывая кровавые сопли!

— Грабли, сука, убери! — выдохнул ему в лицо, когда он схватил меня железными пальцами за плечо.

Я, наверное, побелел от ярости или взглядом полыхнул огнем так, что Нестреляев дернулся. Не ожидал столь резкой отповеди от того, в ком видел вьюноша, только вчера от мамкиной сиськи оторвавшегося? Но и не оробел, стоит признать — глазенками загребущими сверкнул, челюсть выпятил. Стереотипы, они, мать вашу, такие стереотипы! Его не испугали мой бешеный ответ.

На его беду!

Я было собрался сотника уложить на глазах у всех, наплевав на последствия — не хай меня цапать, я в своем праве!…

— Петр! Стоять как трава! — загудел иерихонской трубой мой атаман Астахов. — Нестреляев! Пропустить! Черехов, что за кошка меж вами дернулась? Найдешь случай ему все выгвоздить (1)!

Тьфу ты! Когда ж меня эти гормоны молодые в покое оставят!

— Виноват, господин полковник! Слово есть сказать!

— Ну, коль есть, коль не ветротряс, то ходи сюдой!

Я двинул плечом Нестреляева, шепнув на ходу «Оглядывайся!» Подошел к дымящемуся костру. Присел на корточки.

— Господа полковники! Не сочтите за похвальбу. Я знаю, как нам с наименьшими потерями хивинцев поразить.

* * *

Терция!

Вернее, модифицированная испанская терция с учетом обстоятельств и наших возможностей — вот, что я предложил полковникам, и они приняли мою идею, развив ее и дополнив. Я Пажеского корпуса, университетов и академий не кончал, я заканчивал Краснознаменный институт, когда он еще не прицепил к своему названию имя генсека — историю нам преподавали крепко, и удалось многое запомнить. У донцов не было пятиметровых пик, как у пикейрос, длина казацкой пики была меньше трех с половиной метров. Зато мы могли дополнить лес из острых длинных жал слаженным залпом с дистанцией поражения на двести шагов из карабинов и ружей, вместо малоэффективной пальбы из аркебуз. Что сделает толпа несущихся во весь опор конников-степняков, увидев перед собой заменитель рогаток в виде живых людей с пиками в руках, стоящих плечом к плечу? Конечно же, смешается, затормозит, начнет бестолково суетиться. Вот тут и придет черед огневому бою, дополненному выстрелами из легких пушек и вертлюжных фальконетов, кои у нас были при нашем маленьком обозе.

— Хивинцы не дураки на пики кидаться, — усомнился в моем плане Астахов. — Подлетят, закружат, стрелами забросают, попробуют обойти…

— Они сперва рискнут напугать, заставить строй разбежаться — так у них принято, но шагах в пятидесяти притормозят и начнут нас по одному выбивать из луков. Дальше встать им их оружие не позволит. Да хоть в ста шагах…

— Так а я о чем⁈ — прервал меня мой атаман.

— А мы по ним шарахнем с дистанции в двести шагов. Разом! Когда они не ожидают. Одновременно! Бац — и в дамки!

— Не шибко казак приучен залповой стрельбе, — усомнился подполковник Иловайский, командир Атаманского полка, и полковники кивнули, подтверждая справедливость его слов.

— Мои люди приучены. Экзерцировали много раз, пока по степи шли в поиске да вас поджидали неделю у реки Чеган. Нас кладите под пики на переднем крае, а остальным скажем «делай, как я»,– вызвался я, преодолев секундное колебание — на самое опасное место своих людей определял.

Так и порешили. Сейчас мы лежали или стояли на колене на подсохшей твердой земле, чувствуя ее дрожь, удары тысяч копыт несущихся на нас лошадей. Прижимая к плечу приклады и готовясь к страшному. Защищенные лишь пиками, которые держали над нами братья-станичники. Если они дрогнут, поддадутся испугу, расступятся, чтобы пропустить особо безбашенного наездника, нас просто стопчут конями…

— Ур! Ур! Ур!

— Алга! Алга! Алга!

— Алла! Алла! Алла!

Боевые кличи разных племен сливались воедино, образуя странную музыку атаки, соединясь с топотом ахалтекинцев, несущихся во весь опор. В этой толпе — чем она ближе, тем заметнее — что только не мелькало: сверкающие кольчуги, пестрые и красные халаты, кафтаны, старинные шишаки и лохматые высокие папахи-тельпеки. Луки наготове, стрелы наложены на тетиву, немногие ружья взведены, пики нацелены. Кривые клинки покинули шагреневые ножны — туркменские аташклычи, персидские шамширы и даже редкие индийские «тальвар» и афганские «пулуары». «Достал саблю, так руби!», — гласит старая хивинская поговорка. Рубить, крушить, резать — это и собирались делать бесстрашные воины…

Ба-бах!

С наших флангов ударили пушки и фальконеты.

«Да-да-да-дах» вторили им наши ружья.

Пикинеры сделали два шага вперед, чтобы дать нам возможность перезарядить — прямо в пороховой кислый дым, словно в белый туман. Ветер снес его быстро в сторону, и нам открылась неожиданное…