Хорунжий (СИ) - Вязовский Алексей

— Стойте! — остановил их голос хана. — Поставьте его на ноги.

Личная охрана немедленно исполнила приказ. Бросила чиновника на колени, удерживая на месте стальными руками. Куш-беги взмолился Аллаху, надеясь на спасение.

— Что с заливом? Он проходим? — свистящим шепотом спросил хан. — Кавалерия туркменов? Она сможет остановить врага?

Правитель северных земель зарыдал, повалился на прохладное бледно-голубое майоликовое полотно. Его молчание стало ответом.

Хан повелительно дернул пальцем. Куш-беги унесли. Вскоре из -за двери послышались жалобные крики.

В зале стало еще тише, тишина наполнилась жутким эхом только что произошедшего. Советники сидели, словно окаменевшие, боясь пошевелиться, боясь поднять глаза на хана. Каждый чувствовал холодную сталь страха, приставленную к собственной глотке.

Хан Аваз-инак вытер выступившую на лбу испарину тыльной стороной ладони, тяжело дыша. Ярость немного отступила, уступая место холодной, расчетливой злобе. Он оглядел оставшихся. Их лица выражали смесь ужаса и готовности подчиниться любой его воле.

— Продолжим, — произнес он жестко, и тон его не оставлял сомнений. Ужас только что пережитого был лишь началом настоящего кошмара. — Урусы близко. Если они окажутся Кунграде, значит, до столицы им останется… несколько дней пути. Не больше недели, если туркмены не преподнесут им неприятностей.

Его взгляд остановился на одном из советников, старом, мудром накибе в белоснежной чалме, хранителе казны, отвечающем, в том числе, за городское хозяйство.

— Что с запасами? — спросил хан. — Хива готова к осаде? Наши стены… они крепки, но смогут ли выдержать пушки урусов? У них наверняка есть большие орудия.

Юсуф-Ага прокашлялся, его голос был ровным, но в глазах читалось беспокойство.

— Запасы зерна… есть, господин. Но не надолго. Месяца на два, не более, если придется кормить все население города. Скот… большая часть в степи, в горах на дальних пастбищах. Вода… В городе вдоволь колодцев, в Куня-Арке есть свой источник.

— Все, что за стенами, должно стать непригодным для врага! — перебил хан. — Срочно отправьте людей! Все колодцы за стенами, все источники в дне пути отравите! Соберите всю еду из окрестных селений! Сгоните скот, какой успеете! Всех, кто сможет держать оружие — на стены! Кто не сможет — пусть роют и чистят рвы. Охрану у ворот усилить туркменами (3).

Никто не посмел поправить Аваз-инака и подсказать, что в отравлении колодцев нет никакого смысла, когда у захватчиков в пятидесяти верстах широкая Аму-Дарья, питающая многочисленные арыки, что вреда от такого действия будет куда больше для мирного населения, чем для противника. Железный кол во дворе крепости не один, незачем искушать судьбу. Хан ходил по залу, выбрасывая слова, как камни. Советники спешно делали пометки на свитках, кивали, стараясь выглядеть исполнительными. Но в их глазах читалась растущая тревога. Урусы у порога ханства… это меняло все. Это была не просто угроза, это была молниеносная атака, к которой никто не был готов.

Тучный визир с печальными глазами любителя гашиша и опиума, робко привлек к себе внимание.

— Владыка… а что с гаремом? С… с вашими сыновьями? Наследниками?

Хан резко остановился. Этот вопрос был неизбежен, но он не хотел его слышать. Его сыновья, его жены, его дочери… его кровь. Символ его власти и будущее династии. Оставить их здесь, в обреченном городе? Или…

Его лицо снова стало жестким, приобретя то выражение сосредоточенной воли, которое отличало его в моменты принятия самых важных решений.

— Эльтузар и Мухаммад-Рахим останутся со мной. Остальные… Их… — начал хан, и пауза наполнилась тоскливым предчувствием. — Их отправить в тайное место в горах. Ты, Кул-Мухаммад, его знаешь — пусть скроются там. Никто… слышите? Никто не должен знать, где они.

Хан Аваз-инак еще раз оглядел свой Диван, лица, на которых застыла смесь страха и покорности. Лишь один чиновник, мехтер, правитель южных земель и ответственный за внешние сношения, осмелился подать голос.

— О, райский сад счастья! Дозволь твоему рабу дать совет.

— Говори!

— Нужно отправить к урусам посла-йэлчи с предложениями, обещать им золотые горы, богатое угощение, щедрый бакшиш. Кто знает, быть может, они позабыли о судьбе Девлет-Гирея и купятся на нашу уловку?

Хан благосклонно кивнул.

— Подготовь письмо! Напиши им, что не я с ними воюю, а непокорные мне туркмены. Можешь пообещать им голову Сары Джатова, если цель их прихода — покарать мятежного киргиза. Я дам им много золота и еще больше серебра, лазурит и бадахшанские рубины, если они уберутся в свои снежные равнины.

Накиб сполз с подстилки из нескольких кошм, опустился на колени и пополз к хану. Повелитель удивился, но позволил приблизиться к себе второму человеку в государстве. Юсуф-Ага поднялся на ноги и жарко зашептал в ухо Аваз-инаку:

— Владетель, твоя охрана…

— Что с ней не так? — удивился хан.

— В ней служит много урусов!

Аваз-инак задумался. В ханстве постоянно вспыхивали мятежи, и во главе их часто стояли его родственники из рода кунграт. По этой причине, хан, как многие восточные владетели, держал подле себя сардаров из бывших рабов — в его случае, из персов и русских.

— Отдели всех урусов и запри их в казарме. Когда уйдут северные нечестивцы, они продолжат нести свою службу.

Он замолчал.

Тишина зала была нарушаема лишь шелестом одежд, негромким дыханием собравшихся и далеким, еле слышным звуком — возможно, это был ветер в степи, доносящийся откуда-то с севера, или же… или же это был призрак приближающегося врага.

— Что ж, — произнес хан, и в его голосе снова появилась сталь. — У нас мало времени. Приступайте к исполнению. Каждое мгновение на счету.

* * *

— Это где ж такое видано, чтобы у боевой сабли ножны были сплошь золотом покрыты⁈ Нет, понятно, что у нас награждают золотой саблей за храбрость. Но чтоб вот так, чтоб они по всему полю были рассыпаны, словно стручки гороха из амбара Господа нашего Всеблагого?

В той или иной форме подобные возгласы слышались отовсюду с небольшими вариациями — изумленные казаки собирали военную добычу, оставшуюся после гибели туркменской конницы. Обнаруженное повергло их в шок, никогда прежде они не встречали столь богато отделанных кривых сабель. И ножны, украшенные листовым золотом и бирюзой, и клинки с картушами из золотой и серебряной проволоки — подобное богатство, брошенное простыми воинами-наездниками, просто не укладывалось в их сознании (4). Станичники на согнутых руках, как нарубленные дрова, стаскивали в лагерь белое оружие, которому не было цены. Атаманы их торопили, им не терпелось поскорее кинуться к Куня-Ургенчу, древней столице Хорезмшахов Гурганджу. Но полковники понимали: сейчас бессмысленно дергать казаков, они не успокоятся, пока не соберут все до последней монетки, не поймают всех ахалтекинцев, многие из которых ускакали в родные аулы, потеряв своих хозяев.

Я было дернулся намекнуть своим, что впереди нас ждет еще большая добыча, но вовремя прикусил язык и потом себя с этим поздравил. Действительность превзошла наши ожидания с обратным знаком — сплошное разочарование. От былой славы древнего Гурганджа остались лишь воспоминания в виде разрушающихся древних минаретов и мавзолеев, старый город жившие в окрестностях туркмены превратили в кладбище, а хорезмийцы его покинули, ибо опустели каналы, орошавшие прежде долину, и основали новый город — Янги Ургенч.

Кишлаки йомутов, лепившиеся у стен, разрушенных еще Тимуром, встретили нас настороженно. Аксакалы поднесли полковникам айран, заменявшим, как объяснили переводчики, русское «хлеб-соль».

— Где воины, удравшие от нас? — спросил их Миронов.

Старики махнули куда-то в сторону северо-востока.

— Ушли в Ходжейли, — объяснил толмач. — Спрашивают, не будет ли им какой обиды?

— Пусть смирно себя ведут, и будет им счастье, — сердито ответил полковник, но не угадал.