Стародум (СИ) - Дроздовский Алексей

— На птичьих костях гадал. Увидел отца твоего на костре в центре Вещего.

— А меня он в видении видел?

— Нет, только Федота и этих уродов в масках.

— И отец горел?

— Горел, кричал, стонал. Мелентий давно таким бледным не был. Говорит, видение очень чёткое было.

Это может означать только одно: скоро наша ложь даст трещину. Когда Мелентий гадает на костях, то может видеть обрывки будущего: то, каким оно будет, если не вмешаться. Оно не высечено в камне, а плавает и переливается. Его видения скорее служат предостережением, чем реальным будущим.

Значит нужно действовать.

— Спасибо, — говорю. — Возьму родителей, спрячемся у Ратмира…

— Не у Ратмира, — прерывает Светозара. — А у меня. Мелентий сказал вам явиться к нам, там безопаснее. Да и люди безумца не захотят дом волхвов обыскивать. Старые боги не любят, когда крещёные землю их почитателей топчут.

— У Ратмира зато два больших дома на участке. Нас там никогда не найдут.

— А ещё у него детей и внуков как сорняков в огороде, их семья вообще не умеет штаны на пузе держать. Ты уверен, что хочешь прятаться там, прикрываясь его родственниками?

С точки зрения безопасности — у Ратмира безопаснее. С точки зрения ответственности — нет, не хочется подставлять старика и его многочисленных близких. Пожалуй, лучше остаться у семейства волхвов.

— Ты права, пойдём.

Долго уговаривать папаню не пришлось — он у нас человек умный, сам всё понимает. С мамой и того легче: она везде следует за Федотом, воспринимая его не просто как мужа, а главу семьи, которому нужно подчиняться. Даже у нас в селе, где живут обыкновенные крестьяне, не часто встретишь такую преданность.

Середина ночи.

Втроём мы отправляемся в дом Мелентия. Вслед за Светозарой, ориентируясь по большей части вслепую. Поскольку в Вещем мы живём уже два десятка лет, то можем передвигаться по нему с полностью закрытыми глазами, наощупь. Хватает лишь звуков травы и песка под ногами, да примерного расположения заборов и плетней.

Только факелы людей в масках ходят от дома к дому, допытываются о произошедшем с конём-господином и его людьми.

Идём в самую дальнюю часть села, подальше от церквушки. Волхвы и попы есть в каждой деревне Новгородских земель, и отношения между ними, чего уж тут скрывать, не очень приятные. Одни из них — приверженцы старых богов, другие — новых. А обычные жители почитают и тех, и других. Но только в сёлах, где есть церковь, волхвы живут на отдалении, чтобы колокола не слышать.

Доходим до окраины леса, а затем ещё немного углубляемся в него по кривой колее.

Несколько домиков волхвов разбросаны тут и там на небольшой полянке. В некоторых горит свет, поэтому сразу можно определить, кто из них не спит. Жилище Мелентия — самое дальнее.

Старик встречает нас дымом множества курильниц.

— Проходите, — велит.

И мы заходим.

Большинство людей строят свои дома в чёрную: кладут брёвна стен прямо на землю, а печка не имеет трубы, из-за чего дым выходит наружу через окна. У старого волхва избушка маленькая, зато с полом из камня и утрамбованной глины, с печкой наружу и чистым потолком, без копоти.

— Садитесь, — велит старик, указывая на лавочку.

Кажется, он принял один из своих чудодейственных грибов и сейчас пребывает в полутрансе. Настроенный на гадания, чтобы увидеть будущее. Сам он присаживается у окна и, замерев, следит за дымом, витающим в хате, освещаемым парой догорающих поленьев в печи.

— Вижу, — говорит.

— Что видишь? — вдруг срывается папаня. — Что ты, блядь, видишь там, балда стоеросовая. Давай, рассказывай уже, хорош коня доить.

— Смерть вижу.

— Чью? Мою? Мы же ушли из дома. Хочешь сказать, что и здесь нас достанут?

Глаза Мелентия закатились, дыхание сбилось. Такое ощущение, будто не он говорит, а один из духов в тело вселился.

— Мертвеца вижу, с горлом перерезанным. Лежит на траве в собственной крови. И близкие над ним плачут.

— Ну… это получше, чем сгореть заживо, — усмехается Душана.

Я лишь с удивлением смотрю на неё. Момент для подобной шутки выбран очень неудачно. Да что там говорить, любая шутка сейчас не зайдёт.

— Вижу много крови и лиц, злобой одержимых.

— Присмотрись хорошенько, — говорю. — Кто именно лежит с перерезанным горлом.

— Огонь, очень, очень много огня, — продолжает Мелентий.

Его видения никогда не стоят на месте. Нельзя вернуться к предыдущему и узнать, что конкретно он имел в виду. Иногда они приносят пользу и можно изменить увиденное, а иногда встречаются слишком расплывчатые.

Вот и сейчас мы сидим, внимаем словам, но ничего они нам не говорят.

Светозара оказалась права: за всю ночь люди в масках до нас так и не добрались. Либо побоялись идти к волхвам, либо просто не успели. Уже утром до нас добрались тревожные вести.

— Дядюшка Мелентий, вы здесь? — спрашивает из окна Волк, соседский мальчуган. — Не спите?

— Мы всю ночь не спим, — отвечает старик.

— Там Ратмира к столбу привязали!

Вижу, как Светозара сжимает кулаки, а Мелентий горько щурится. Мелкий посыльный продолжает свой рассказ, но я уже и без того знаю, что произошло. Его слова лишь подтверждают мои догадки.

Кто-то из наших сельских придурков проговорился, что люди князя забрали с собой в повозке троих наших жителей, а мы пошли их выручать. Даже имена назвал. Этого стоило ожидать — нельзя рассчитывать на слаженную работу стольких людей, тем более, что некоторые из них — очень недалёкого ума.

В итоге люди в масках пришли к церквушке в поисках Никодима, но парень сбежал, а Игнатия никто не тронул — духовенство всё-таки. Ещё несколько человек заявились к нам домой в поисках «Тимофея и его отца», но дом оказался пустым. Они бы и за Светозарой пошли, если бы на их пути не встал Ратмир. Старик поведал, что мы пошли вызволять наших по его приказу. Что вся задумка — его идея. Что он главный во всей деревне.

Теперь его привязали к столбу и собираются казнить.

— Гады… — шепчет Светозара.

— Пойдём, — говорю. — Быстрее.

Мы с девушкой срываемся с места, вылетаем из дома Мелентия и мчим со всех ногу в сторону деревни. К тому самому столбу, возле которого обычно устраиваются состязания: залезь на самую вершину и сорви тряпку. Сейчас же там хотят убить одного из наших. Оросить кровью место для гуляний и празднеств.

На месте уже собралось полсела: все хмурые, подавленные, молчаливые. А ещё не выспавшиеся. Никто не чувствует себя спокойно в это утро: мужики зубами скрипят, а женщины тяжело вздыхают.

Чуть поодаль виднеются люди в масках, собравшиеся вокруг привязанного Ратмира. Впереди всех стоит этот пижон в сюртуке.

— И вот как вы поступаете в ответ на доброту Юрия Михайловича, — кричит он, чтобы все присутствующие услышали. — Дерзость! Неблагодарность! Предательство!

Я протискиваюсь сквозь толпу, но меня останавливает рука Волибора. Здоровяк стоит чуть согнувшись, чтобы не выделяться своим ростом.

— Пусти, — говорю. — Они сейчас казнят Ратмира.

— Слишком поздно.

— Ещё нет…

Пытаюсь пройти, но у этого гиганта рука — что ветка дуба. Твёрдая и неподвижная. Он не даёт мне ступить и шага.

— Мы сейчас не вооружены, не подготовлены. Нельзя драться.

— И что?

— Через плечо! — рявкает Волибор. — Я знаю Ратмира намного дольше, чем тебя и всё Вещее. Но я стою — и ты стой. Не время.

Я всё-таки обхожу нашего сельского великана и двигаюсь к месту казни.

— Я, Остромир, говорю от имени Великого Князя Юрия Михайловича…

Пробираюсь сквозь людей к происходящему безобразию.

— … как его вирник и член общественного суда, я приговариваю этого человека…

— Тимофей, я с тобой, — произносит Веда. — Что бы ты ни решил, я с тобой.

— Я знаю. Спасибо тебе.

Хоть кто-то меня поддержит в любой ситуации. Если уж Волибор не хочет встревать, то хотя бы девушка-дух поможет.

— … к смерти за неимением твёрдых доказательств невиновности.