Стародум (СИ) - Дроздовский Алексей

— Я этим долбоклюям всё объяснил. Вроде поняли.

— Суки, как же я их ненавижу! — продолжает ругаться старик.

Всё, что мне нужно было знать, я уже выяснил. Поэтому поднимаюсь и ухожу, оставив позади ратную сотню чесать языками.

Нужно быть дома, когда к нам явятся чёрные маски. Папаня мой хоть и умный человек, но очень тревожный: в трудные моменты он сильно потеет и трясёт руками. Лучше я буду разговаривать с дознавателями, чем он. Из меня гораздо лучший лжец.

— А что, если мы их — чик! — произносит Веда, появляясь на плече.

Девушка-дух болтает красными ножками, стучит меня по рёбрам.

— Нельзя, — говорю.

— Почему? У них же нет такого прекрасного оружия, как у тебя. Возьми меня и разруби их всех на две части.

— Идея на самом деле ничего. Я мог бы выловить их по одному и каждого лишить головы быстро и тихо. Пока они не ожидают никакого сопротивления. Но что делать, когда сюда явятся другие? Регулярная армия безумца, желающая стереть наше село? Все эти пять тысяч человек, которых мы видели у Перепутья?

— Их тоже разрубить, — уверенно заявляет Веда.

— Боюсь, меня на всех их не хватит. А наша сотня… ты сама их видела — они живут прошлым. Наш единственный путь — враньё. Заливать им в уши помои так упорно, чтобы они забыли, что такое правда.

— В любом случае у тебя есть я. Твой самый близкий друг.

— Спасибо, — говорю. — Это очень мило. И приятно.

Возвращаюсь домой.

Перед самым участком стоит наш сельский пёс Гром. Кличка грозная, но это добрейшее существо. Животное старое, умное, и с очень жалостливыми глазами, благодаря которым мастерски умеет выпрашивать корку хлеба, каши, а то и кишок остатки, когда свинью забьют. Ходит от дома к дому, ни с кем конкретно не живёт. Сторожит тех, к кому прибьётся на ночь, днём помогает пасти коров.

Дети его обожают, а он детей: позволяет тягать себя за уши, за хвост.

По вечерам обычно слоняется, нюхает, где едой пахнет. Однако сейчас он застыл напротив нашего дома, точно истукан. Вытянулся, неотрывно следит за сладкой парочкой на пороге. Там Федот с Душаной любуются. Трутся друг об друга носами, щеками.

А пёс следит без движения.

— Что такое, Гром? — спрашиваю. — Неужто заметил чего странное?

Возле пса летает парочка духов подозрения в виде тёмно-зелёных плоских облачков. Очень редко животные вызывают духов — гораздо реже чем люди. Но сегодня у Грома получилось.

Присаживаюсь возле собаки, он только ухом повёл в ответ на мои слова.

— Хоть кто-то заметил, что Душана не в порядке. Все люди вокруг пляшут, смеются, здороваются, у одного только меня мурашки по коже, когда она близко оказывается.

— Какой красивый, — замечает Веда, подлетая к морде собаки.

Пёс на мгновение отвлекается на девушку-духа, но тут же переводит взгляд обратно на Душану. Уж не знаю, что он видит или чувствует, но его это сильно настораживает. Может, замогильным смрадом от неё тянет, а люди это унюхать не могут. Только собаки на такое способны. Вот бы мне его нос на денёк…

— Пойдём, — говорю. — Посмотришь на неё вблизи.

Беру пса за два бока и толкаю вперёд, чтобы он подошёл поближе, однако животинка упирается. Не хочет подходить к женщине. До ворот двора мы ещё доходим кое-как, но входить Гром отказывается напрочь.

— Ладно, иди гуляй. И постарайся чёрным на глаза не попадаться.

Пёс, постояв ещё чуть-чуть, уходит.

Я же иду к родителям и рассказываю, что произошло. Напоминаю Федоту, что никто его из деревни не увозил. И если кто спросит, то мы просто отдали оброк и больше господина-коня не видели. Родители кивают, Душана пытается погладить меня по руке, но я ловко уклоняюсь.

Отхожу подальше и смотрю, как люди в чёрных одеждах и с факелами ходят по селу, подходят к домам и вызывают жителей на разговор. Казалось бы, чего тут расследовать: коня разорвали чудища в лесу. Такое случается, хоть и не часто. Это деревенские жители привыкли бок о бок с тварями жить, знают как не попасться к ним в лапы. А люди князя — городские, они о правилах поведения ночью знают только со вторых слов, вот и накликали беду.

Но нет, ходят по Вещему, допытываются. Значит, хотят обвинить нас в смерти господина. Скорее всего хотят перевести гнев безумца на нас, отвести его от себя.

Вот и стараются, ищут любой предлог.

Особенно их командир, этот хрен с прищуром. Такой будет рыть, пока кость не отроет. А если и не отроет, то бросит её в яму и скажет, что отрыл. Знаю я таких людей: хочет быть правым настолько, что лучше соврёт, чем окажется неправым.

— Вы! — командует нам один из красноглазых. — Подойдите сюда.

Федот с Душаной подходят к мужчине. Я останавливаюсь у них за спинами.

— Что было два дня назад, рассказывайте.

— Ну… день начался как обычно, — начинает Душана. — Лежала я, значит, в могиле своей…

Принимается смеяться, очень весело и заливисто. Шутка получилась настолько дурацкой, что даже человек в маске усмехнулся. Я даже не думал, что они на такое способны. Прежде мне казалось, что это пустые, мёртвые внутри существа. Ан нет — какие-то остатки человечности сохранили.

Федот рассказывает заготовленную нами ложь. Я с мамой киваем. Враньё простое и складное: главное, чтобы все остальные жители поведали то же самое. Если хоть кто-то проболтается, что люди князя забрали троих человек в повозке — наша сказка рассыпется как старый плетень на ветру.

— Сидите дома и не выходите, — велит на прощание красноглазый.

А мы никуда и не собирались идти — уж точно не ночью. Ночью спать надо, а не бродить по округе.

Уходит и направляется к соседям, чтобы расспросить о произошедшем в селе, а мы с родителями возвращаемся домой. Сколько бы я ни лежал на кровати — сон не приходит. Дело не в красноглазых — они простые люди и нисколько меня не тревожат. Любому существу из плоти и крови можно проломить голову и оно не будет доставлять никаких проблем.

Дело в Душане и этом её мрачном, неживом взгляде.

Всем она нравится, но не мне. Не могу находиться с ней под одной крышей.

В итоге просто смотрю в темноту и слушаю весьма понятные звуки поцелуев, доносящиеся из соседней комнаты.

— Я так тебя люблю…

— Не так сильно, как я тебя…

Едва различимое хихиканье.

Шаги, раздающиеся по деревянным доскам пола.

— Тимофей, спишь? — раздаётся голос Душаны.

Ничего не отвечаю.

— Спокойной ночи, мой любимый барашек.

Так она называла меня в детстве. Наклоняется и чмокает в лоб. Ладно, может она и чудище, но никому зла вроде бы не желает. А может и не чудище вовсе, может это я слишком мнительный. Слишком часто по ночам гулял, вот и привык видеть острые клыки в каждой тени. Если все говорят, что передо мной черника, может так оно и есть. Может это никакой не вороний глаз.

— Спокойной ночи, Душана, — говорю.

— Спокойной ночи, малыш.

Кажется, она почувствовала, что я к ней потеплел.

Дам ей шанс. Если она так нужна отцу, что же я, не примирюсь с собой ради него? Примирюсь. Я человек такой — гибкий и уживчивый. Могу хоть с медведем в берлоге жить, если понадобится. Буду ему рыбу ловить, а он мне пчелиные соты добывать.

Наконец, погружаюсь в сон. Однако поспать мне всё-таки не дали: снова раздаются шаги за окном. Быстрые, уверенные. Так может ходить только человек, много раз бывавший в нашем дворе.

Слышно, топчется кто-то за порогом, но не заходит.

Матерясь, поднимаюсь с кровати и иду к дверям. Там стоит Светозара, мнётся чего-то, не входит. Только смотрит на меня с тревогой.

— Ну, — говорю. — Так и будешь до утра стоять? Заходи.

Девушка с облегчением делает шаг через порог.

— Там это… Мелентий нагадал, что Федота утром убьют. Послал меня к тебе, предупредить.

— Как убьют?

Чувствую, как мурашки по телу бегут. Моя лучшая подруга обладает отличным чувством юмора, иногда она переходит на чёрный юмор, но она никогда не стала бы шутить на эту тему, да ещё врываясь к нам во двор посреди ночи.