Инженер Петра Великого 9 (СИ) - Гросов Виктор

— … зверь, а не человек, — вполголоса говорил один из кузнецов. — Не глядит, не говорит — сверлит. У меня от его взгляда поджилки трясутся.

— Зато порядок навёл, — возразил другой, помоложе. — Воровства не стало, и пьяных на работе не видать.

— Какой ценой, — проворчал первый. — Раньше дом был, а теперь острог.

Я хмыкнул. Глядя на суточные отчеты, я убеждался: количество брака сократилось втрое, а мелкие хищения прекратились вовсе. Производительность парадоксальным образом выросла. И меня это смущало, ведь и ранее у нас было все строго — но гляди ты, как все вывернулось.

Бездушный механизм, запущенный Ушаковым, работал безотказно, не делая различий между мастером и бароном, своим и чужим. Для него существовали протоколы. И первая серьезная угроза, с точки зрения его системы, пришла оттуда, откуда я меньше всего ожидал. Гонца, скакавшего из Петербурга с пакетом для меня, люди Ушакова остановили еще на дальнем кордоне. Личная печать Якова Брюса — для любого другого офицера в Империи приказ «не трогать под страхом смерти» — для них не значила ничего. Печать аккуратно вскрыли над паром, донесение скопировали каллиграфическим почерком и, снова запечатав пакет, доставили мне. Вместе с оригиналом на мой стол легла и копия с короткой припиской от Ушакова: «Источник не под контролем. Предлагаю взять под контроль все письма Посольского приказа во избежание несчастных случаев».

Записка была объявлением войны. Ушаков наступил на хвост опасному змею. Агентурной сетью Яков Брюс гордился больше, чем всеми орденами и титулами; она была его личным оружием, его продолжением. И какой-то безродный выскочка посмел сунуть в нее свой нос. Возмездие не заставило себя ждать.

Через два дня примчался Брюс. Без предупреждения, на взмыленной тройке, в сопровождении двух молчаливых гвардейцев. Не стал даже заходить в дом — нашел меня у цехов, где я следил за наладкой нового парового молота. Непривычное спокойствие на его лице уже было дурным знаком.

— Петр Алексеич, — начал он без приветствий. — Не объясните ли вы мне, на каком основании ваши люди читают мою почту?

По моему вызову Ушаков появился через минуту, словно все это время ждал за углом. И невозмутимо встал рядом со мной.

— Андрей Иванович, — обратился я к нему. — Яков Вилимович интересуется причинами досмотра его писем.

Ушаков посмотрел на Брюса так, как лекарь смотрит на больного.

— Вверенная мне территория, Яков Вилимович, является объектом особой государственной важности. Любое донесение, приходящее на эту территорию, я рассматриваю как уязвимость. Ваша печать гарантирует подлинность отправителя, но не сохранность пакета в пути. Его могли перехватить, вскрыть и подменить, наполнить ядом. Моя задача — исключить такую возможность.

Ледяное самообладание Брюса на миг дало трещину: он медленно провел языком по внутренней стороне щеки — жест, который я видел у него лишь дважды, и оба раза это предшествовало чьему-то падению.

— Ваша задача, сударь, — процедил он, — не лезть в дела, которые вас не касаются. Мои донеения надежнее ваших стен.

— До сего дня я не имел тому подтверждений, — ровным голосом парировал Ушаков. — Теперь буду иметь в виду.

Я сам не ожидал такого резкого ответа Ушакова. А ведь Андрей был у Брюса в подчинении. Может он так мстит за то, что не разглядел его таланты? Вряд ли, он не такой мелочный, как я понял.

Это было изощренно. Не извинившись, Ушаков лишь уведомил, что примет к сведению новые данные. Брюс повернулся ко мне. Его взгляд утратил всякий цвет, став похожим на мутное стекло.

— Генерал, я требую, чтобы этот человек был немедленно отстранен от дел и наказан за самоуправство. Он создает прецедент, который разрушит всю систему управления! Что помешает завтра какому-нибудь армейскому полковнику, начитавшись ваших уставов, вскрыть приказ от Государя, сославшись на «угрозу безопасности»?

Вот он, момент истины. Я мог уступить: сдать Ушакова, загладить вину, сохранить расположение Брюса. Однако уступить — значило уничтожить сам принцип, на котором строился «Щит»: никто не стоит над системой.

— Яков Вилимович, — я вздохнул, — Андрей Иванович действовал в рамках моих прямых инструкций. Мы живем в новой реальности, где сведения — такое же оружие, как и пушки. И я не могу позволить, чтобы это оружие бесконтрольно попадало на мою территорию, даже из самых дружественных рук. Вы правы, риск есть. Но риск оставить Игнатовское без тотальной защиты — еще выше. Лучше перебздеть, знаете ли…

— Вы создаете закрытое место, Петр Алексеич, — голос Брюса стал еще тише, еще опаснее. — Сегодня ваши люди читают мои депеши, а завтра они начнут их изменять, прежде чем передать вам. Вы становитесь заложником своего начальника охраны, теряя возможность видеть полную картину. Я не могу допустить этого.

Я промолчал.

Гул парового молота за спиной отбивал секунды. Наконец, едва заметно кивнув, он произнес холодно:

— Я вас понял, Петр Алексеич. Вы выстроили свою систему. Посмотрим, как долго она проживет.

Развернувшись, он не прощаясь зашагал к своей карете. Как же все плохо сложилось. Тихая война между «Щитом» и «Оком» началась. Ну ничего, Брюс потом поймет, что никто в его вотчину не полезет.

Цена эффективности требовала новых жертв. В тот же день я вызвал к себе капитана де ла Серду. Я не стал ходить вокруг да около: поблагодарил за верную службу, за спасенную жизнь, а потом протянул ему письмо для Демидова.

— Урал, — коротко пояснил я. — Демидову нужен человек, способный представлять его интересы и выстраивать безопасность его заводов. По сути, это повышение. Лучше вас ему не найти. Андрей Ушаков остается здесь.

Испанец принял письмо, не задав ни единого вопроса. Как профессионал, он все понял. Его методы, основанные на знании человеческих слабостей, оказались бессильны против врага, который использовал те же слабости его людей.

— Слушаюсь, барон, — только и сказал он.

Тяжелее всего было с Изабеллой. Новость об отъезде отца она встретила холодно, что естественно. В библиотеке ее лицо превратилось в маску.

— Вы его ссылаете, — констатировала она. — После всего, что он сделал.

— Изабелла, это не ссылка. Это новое, важное назначение, — парировал я.

— Не утруждайтесь, — прервала она меня. — Мой отец научил меня анализировать факты, а не верить словам. И факты таковы: вы убираете единственного человека, который видел ваш провал и вашу слабость. Вы меняете его на цепного пса, потому что боитесь доверия. Это логично. Но это неэффективно, генерал.

Она понизила голос.

— Отправляя отца на Урал, вы лишаете себя единственного советника, который понимает европейских врагов. Вы отдаете Демидову ключ к европейским рынкам, делая его еще сильнее и, в перспективе, опаснее для вас. И, наконец, вы показываете всем — от Меншикова до последнего мастера — что ваша благодарность имеет сроки. Вы разрушаете лояльность, генерал. А это — главное в любой системе.

В целом она права, вот только она не обладала всей полнотой информации, отсюда и такие выводы.

— Интересы Игнатовского как системы, — ответил я, — стоят выше личных привязанностей.

— Нет, — отрезала она. — Это ваши интересы стоят выше. Вы построили свою машину, генерал. И ей приносите в жертву живых людей. Боюсь, однажды она сожрет и вас.

Она развернулась и вышла, оставив меня одного в библиотеке.

Разрыв со старой гвардией — Брюсом, Изабеллой, даже с молчаливым осуждением Нартова, Магницкого и Орлова — создал вокруг меня вакуум. Алексей пытался исправить ситуацию, но он не совсем понимал что происходит. Не то, чтобы я отдалился от соратников, но мне кажется, они все расслабились, забыли, как было раньше. Мне кажется нужно показать, что незаменимых людей нет — я сам тому пример, меня Алексей во многом заменяет, что дает мне кучу времени на другие проекты.

Природа, как известно, пустоты не терпит. Место отдалившихся заняли новые, более эффективные в настоящий момент времени, куда менее обремененные совестью. Первым и главным из них был Ушаков. Убедившись в его железной хватке и абсолютной лояльности не мне, а делу, я решил посвятить его в свой самый мрачный и амбициозный замысел. «Черная Книга».