Поэтому задаю второй вопрос:
— Кому ты отдал деньги?
Еще раз оглядевшись по сторонам, мясник прошептал, почти прижавшись губами к моему уху:
— Тевтаму!
Это имя мне ни о чем не говорит, и на мой вопросительный взгляд тот поясняет:
— Это ближний человек Ономарха.
Вот теперь общая картина становится куда прозрачней.
«Ономарх пролетел на последних выборах, и это не дает ему покоя. После почти безграничной власти Аристомена его племяннику трудно смириться со второстепенной ролью. Он затеял переворот в городе, и, по-видимому, большая часть клана Тарсидов поддерживает его в этом. Они хотят сковырнуть моего „милого дядюшку“ Шираза с поста архонта, но подать это народу не как госпереворот, а как борьбу с возвратом персидского владычества. Не глупо! — Быстро прокрутив все это в голове, привязываю к нынешней ситуации. — Некто Тевтам пугает торгашей и выманивает у них деньги. Что это⁈ Ономарх таким образом собирает себе сторонников и дополнительные средства? Вряд ли, уж больно топорно и с риском раскрыть весь заговор. Скорее, этот Тевтам просто решил поднажиться на „праведном“ деле. Платить, чтобы не попасть в списки проскрипций, в этом времени дело обычное!»
В любом случае для меня это не важно. Главное в другом! Жадность Тевтама раскрыла мне готовящийся в городе переворот, и с этим надо что-то делать.
«Вот же какой неугомонный этот Ономарх! Его в парадную дверь не пустили, так он с черного хода лезет!» — мрачно нахмурив лоб, пытаюсь понять, как мне действовать в такой ситуации.
«Вариант первый и самый простой — пойти к Ширазу и все ему рассказать. — Начинаю быстро прокручивать варианты. — Что он сделает? Арестует Ономарха, начнет следствие? А доказательства⁈ Тут вам не застенки гестапо, пытать его не позволят остальные члены Совета, а без этого его вину не доказать. Прямых улик нет, только косвенные да слова вот этого мясника».
Прохожусь оценивающим взглядом по бородатой щекастой роже и понимаю, что он откажется от своих слов сразу же, как только его хорошенько прижмут.
«Тут, прежде чем действовать, надо подумать! — убеждаю самого себя, продолжая смотреть на бледное лицо мясника. — Перво-наперво, надо убедить этого жирдяя не трепать языком!»
Как это сделать? В поисках ответа прохожусь глазами по внутренностям лавки — ничего интересного, только мальчонка по-прежнему пялится на меня испуганно-любопытным взглядом.
Киваю на него, обращаясь к мяснику:
— Сын?
Тот безмолвно подтверждает, и я жестом маню мальчишку к себе:
— Подойди, подними монету!
Мальчишка юрко ныряет под прилавок и, утерев грязь с тетрадрахмы, кладет ее перед отцом. Мы с мясником оба смотрим на серебряный кругляш, и в полной тишине я достаю еще одну монету и кладу сверху. При этом добавляю в голос максимум таинственной угрозы:
— Про наш разговор — никому! Сболтнешь лишнего… — Замолкаю и демонстративно перевожу взгляд с отца на сына, а затем обратно. — Сам сдохнешь как собака и всю семью свою погубишь!
Глава 2
Сатрапия Геллеспонтская Фригия, город Пергам, конец июля 318 года до н.э.
Ночной мрак накрывает Пергам, и город тонет в непроницаемой темноте. Нам, жителям двадцать первого века, привычным к уличному освещению, такое трудно представить: полностью темные улицы, где в безлунную ночь ты ориентируешься только по ощущениям, а высокие каменные заборы по обе стороны дороги делают городские кварталы похожими на подземный лабиринт.
Я иду вслед за Экзармом, за мной еще пятеро бойцов. Впереди нашего небольшого отряда Гуруш; он знает, куда нам идти, да и вообще ориентируется в темноте так, словно воспитан летучими мышами в какой-нибудь мрачной пещере.
Неожиданно Экзарм останавливается, и я тыкаюсь носом в его широкую спину.
— Что там? — встревоженно шепчу массагету, и тот бурчит мне в ответ.
— Кажись, твой малахольный потерялся!
Тяжело вздохнув, сдерживаю раздражение внутри себя: коли все так, как говорит Экзарм, то Гуруша сейчас лучше не трогать. Если начну ругаться, то он разнервничается, а в этом случае всё, пиши пропало, — Гуруш недееспособен.
Пока мы стоим, успеваю вспомнить, как после разговора с мясником я, не мешкая, отправил гонца к Энею с приказом немедля прибыть в поместье. Замаячившая на горизонте реальная угроза разом вернула меня к жизни. Депрессия испарилась, и вернулась жажда активной деятельности. К счастью, долго ждать себя грек не заставил и примчался уже к вечеру с Экзармом и полусотней всадников из илы Борея.
Тут следует сказать, что отряд из пятисот новобранцев, по-нынешнему гипархия, я разделил на пять ил, назначив командирами прежних илархов Эвдама, Андромена, Клита, Полисфена и Борея. Они были моложе многих своих подчиненных, но умения завоевывать авторитет им было не занимать. Тем более что в каждую новую илу я определил по два десятка ребят из той первой сотни, что занималась со мной с самого начала. Это сильно помогло в обучении и в поддержании порядка в подразделениях. Учиться всегда легче, если есть наглядный пример, как надо делать.
Полусотню тяжелой конницы я определил как отдельную илу, отдав ее под командование Зенона. В отличие от остальных, ему для поддержки досталось всего пятерка прежних друзей. Это совсем не потому, что я меньше ценил тяжелую конницу или Зенона. Так я поступил, просто исходя из имеющихся возможностей.
Как я уже говорил, эта ила набиралась из детей богатых родителей, способных оплатить дополнительное вооружение. Золотая молодежь, как известно, народец заносчивый, на других посматривающий свысока, и определять к ним парней из бедных семей значило заранее обречь этот отряд на внутренний конфликт. Мне это было ни к чему, поэтому я предпочел другой путь.
Я отобрал из ребят первой сотни тех, кто принадлежал к небогатым, но старейшим семьям Пергама, что пользовались в городе авторитетом. К ним относились с уважением как аристократия, так и беднота. Подчиняться такому командиру и таким десятникам богатым деткам было не зазорно, вот только в моей первой сотне из подобных парней был только Зенон и еще пятеро, больше не нашлось.
Прибыв в поместье и выслушав меня, Эней поначалу отнесся к моим словам с недоверием. Мол, на мятеж у Ономарха недостаточно сил. Горожане в большинстве своем смуту не поддержат, а другой воинской силы у него нет.
Тогда я напомнил ему про те две тысячи воинов, что нанимали для Антигона.
— Они все еще стоят лагерем у Гамбрия, а это всего в четырех парасангах от города. Если потребуется, то они могут быть в Пергаме уже через пару дней!
Эней, все еще сомневаясь, нахмурился.
— С чего бы таксиарху Гекатею выполнять указания Ономарха и идти против архонта?
Я сделал характерный жест пальцами.
— Возможно, деньги, а возможно, ему пообещали что-нибудь типа места в Совете. Ведь если вырезать наш клан, то мест в ареопаге освободится достаточно. — Подумав еще, добавляю. — Скорее всего, Ономарх не доверяет полностью Гекатею, и для контроля отправляет к нему своих преданных сторонников. Потому-то и поехали в лагерь наемников ребятки типа Ксантея.
Этот довод показался греку достойным внимания, и он начал воспринимать проблему более серьезно.
— Так что ты предлагаешь? — задал он наконец вопрос по существу, и я изложил ему свой план.
— Мы не знаем, на каком этапе сейчас заговор, поэтому ты, Эней, немедля возвращаешься в долину, усиливаешь охрану лагеря и посылаешь скрытую разведку к расположению наемников. Отныне необходимо контролировать все их передвижения.
Эней недовольно поморщился.
— А ты⁈ Не лучше ли предупредить Шираза, а тебе и Барсине переехать в долину, в наш лагерь.
На это я отрицательно замотал головой.
— Нет! Если заговор реален, то это непременно привлечет внимание заговорщиков, а мне хочется, чтобы они оставались в неведении.
Эней нахмурился еще больше.
— Если заговор реален, то промедление вдвойне опасно. Что если они начнут уже этой ночью?
