Ирландия. Тёмные века 1 (СИ) - Сокол Артем

Он усмехнулся, доедая лепёшку из общего котла:

— Может, и меня научишь доброте, монах?

— Тебя? — я фыркнул. — Ты слишком любишь рубить головы.

— Ага. Поэтому пусть лучше держат их на плечах — чтобы помнили: шея — вещь хрупкая.

Мы рассмеялись. Где-то за стенами кричали совы, а в казарме десятники спорили над картами. Подготовка продолжалась.

***

Три года. Три зимы, когда пальцы примерзали к рычагам арбалетов. Три лета, когда пот заливал глаза, а солнце слепило прицел. Я стоял на краю тренировочного поля, наблюдая, как новая сотня рекрутов пытается попасть в мишень — старую викингскую кольчугу, повешенную на дубе. Стрелы с визгом впивались в кору, промахиваясь на локоть. Келлах, прислонившись к колесу телеги с бочками смолы, скривился:

— Опять крестьяне с вилами. Где ты их откопал?

— Их отцы пахали землю, а они будут сеять смерть, — ответил я, перебирая глиняные таблички с именами. — Помнишь, как ты первый раз промахнулся на двадцать шагов?

Он фыркнул, но в уголках глаз заплясали морщинки — знак усмешки.

Арбалетчиков набирали из лучших. Не тех, кто громче орал в тавернах, а тех, чьи пальцы не дрожали после десятимильного перехода с полной выкладкой. Каждую весну мы объезжали деревни, устраивая «испытания дуба»: стрельбу по яблоку с пятидесяти шагов, ночной кросс через болота, сборку арбалета вслепую. Желающих хватало — вдвое больше, чем мест. Престиж? Нет. Голод. Плата в полтора раза выше легионерской означала, что семья арбалетчика не умрет зимой.

— Следующий! — крикнул инструктор, бывший охотник на оленей.

К оголенному по пояс пареньку с рубцами на спине — следы плетей старого хозяина — подошла девчонка-оружейник. Вручила ему «Ворона» — так мы называли арбалеты за черные дуги из эйрита. Парень взял оружие благоговейно, будто святыню. И тут же уронил.

— В строй! — рявкнул Келлах, не глядя. — И пусть до заката чистит сортиры.

Арбалет стоил как двадцать овец. Даже с конвейера, который мы наладили в подвалах Гаррхона, каждое оружие проходило через десять пар рук. Дуги ковали из полос эйрита, нагревая до белого свечения и закаливая в масле. Тетиву плели из шелка, привезенного Хальфданом в обмен на виски — тридцать нитей, пропитанных смолой. Ложе вырезали из ясеня, покрывая лаком для прочности и устойчивости к вездесущей влаге. На каждом — номер, выжженный раскаленной иглой. Моя идея. Если арбалет теряли, искали по цифрам. Нашедшему — награда. Потерявшему — двадцать ударов плетью перед строем и штраф в тройном размере.

— Ты сделал из эйретрита идола, — как-то сказал Келлах, наблюдая, как новобранец целует номер на прикладе.

— Нет. Их оружие — продолжение руки. Рука дрогнет — умрешь ты, а не враг.

Элита. Да, они были элитой. Не по крови, а по умению. Их доспехи — кольчуги с нашитыми пластинами на груди — весили втрое меньше обычных. Их пайки включали мед и сушеные ягоды — для зрения. Но и нормативы... Боги, эти нормативы.

Каждое утро начиналось с десяти миль по болоту — с полной выкладкой, арбалетом на спине и колчаном в тридцать болтов. Потом стрельба — по движущимся мишеням, по звуку, в темноте. После обеда — рукопашная. Вечером — чтение карт и основы осады. Отсеивался каждый третий.

— Зачем им грамота? — ворчал старый кузнец, учивший их чинить спусковые механизмы.

— Чтобы читать донесения, а не ждать глашатая, — ответил я, показывая, как отмечать цели на пергаменте.

Лучшим из лучших давали «Клыки» — арбалеты с зубчатыми дугами, стрелявшие на двести шагов. Их номер был обведен орнаментом. Таким оружием владел Кайртир — пацан, три года назад дрожащий от страха. Теперь он командовал полутысячей, его болт сбивал ястреба в полете.

Но были и другие. Вроде Диармайда — сына купца, купившего место в отряде, что выяснилось далеко не сразу, десятник, взявший его за взятку, был разжалован в рядовые. Он носил на поясе посеребряный кинжал, хвастался связями. Пока не попал на ночные учения.

— Не могу! — завыл он, увязая в трясине. — Мои сапоги из кордовской кожи!

— Сними их, — сказал я спокойно. — Или их снимут с тебя.

Когда он отказался, солдаты сами стащили с него обувь. Босой, с окровавленными ногами, он дополз до лагеря последним. В его карточке появилась запись: «Негоден. Перевести в обоз».

Арбалетчики не прощали слабости. Они спали вповалку на соломе, ели из одного котла похлебку с ячменем. Если кто-то пытался выпросить лишний кусок — остальные били его ложками по голове. Жестоко? Да. Но в бою они прикрывали друг друга как братья.

Однажды ночью я застал Кайртира у кузницы. Он полировал номер на своем «Клыке», шепча что-то.

— Молитва? — спросил я.

— Имена, — он повернул арбалет, и в свете луны я увидел зарубки на прикладе. — Двенадцать друзей, погибших за меня.

С тех пор я ввел новое правило: «Каждый арбалетчик обязан знать имена всех павших в его подразделении».

Келлах смеялся:

— Скоро ты заставишь их вышивать имена на плащах.

— Нет. Но если они забудут, ради кого стреляют — станут убийцами, а не воинами.

Все изменилось в день, когда викинги Хальфдана атаковали наши караваны с углем. Арбалетчики прикрывали отход, устроив засаду в ущелье. Я наблюдал с высоты, как норвежцы в железных шлемах бегут на строй. Первый залп — двадцать пали. Второй — еще тридцать. Потом Кайртир скомандовал отход, прикрывая отступающих. Его «Клык» щелкал как цикада, пока не сломался спусковой крючок.

— Бросай! — крикнул я, видя, как он пытается тащить обломки.

— Нет! — он отшвырнул меч и потащил арбалет на себе.

Позже, когда мы считали потери, я нашел его в кузнице. Он сидел над сломанным «Клыком», втирая в дерево масло.

— Ремонт обойдется в месяц зарплаты, — сказал я.

— Он стоит того, — он показал на зарубки. — Они бы хотели, чтобы я спас его.

На следующий день я приказал выбить на каждом арбалете девиз: «Оружие —жизнь. Закон — честь».

Келлах, рассматривая новую партию, пробормотал:

— Теперь точно будут боятся потерять, это не оружие это – реликвия.

Но когда через неделю он сам подобрал на поле боя потерянный арбалет и всю ночь искал хозяина по номеру — я понял: железо и люди стали единым целым. Как тетива и дуга. Как Эйре и ее воины.

***

Дождь стучал по деревянным ставням скриптория, словно нетерпеливые пальцы судьбы. Я разминал затекшие пальцы, переводя взгляд с чертежей водяной мельницы на отчеты казначея. Восковая свеча, вставленная в бронзовый подсвечник в виде змеи, отбрасывала тревожные тени на пергамент с пометкой «Совершенно секретно».

— Брат Бран! — дверь распахнулась с такой силой, что задрожали стопки свитков на полках. Финтан стоял на пороге, его плащ промок до нитки, а лицо было белее монастырской извести. — Гонец из Дублина...

Он протянул сверток, завернутый в промасленную кожу. Мои пальцы скользнули по печати — стилизованный ворон с распростертыми крыльями, личная эмблема Хальфдана. Сердце екнуло, будто наткнулось на скрытую ловушку в знакомой тропе.

— Когда? — спросил я, разрывая шнуровку.

— Полчаса назад. Конь пал у ворот.

Пергамент пах солью и... углем. Необычно. Текст был кратким, выведенным неровными рунами, будто писался в спешке:

«Монах. Твой стальной зуб сломал мой топор. Но теперь я знаю, как куют эйрит. Жду твой выбор: десять кузнецов или голова аббата. Рассвет. Х.»

Холодная волна прокатилась от затылка до поясницы. Я машинально провел пальцем по краю стола, где под слоем воска пряталась миниатюрная карта месторождений болотной руды. Всего три человека знали полный процесс: я, Коналл и...

— Созывай совет. Тихо. — Голос звучал чужим, словно эхо из подземелья. — И приведи ко мне кузнеца.

Пока Финтан исчезал в коридоре, я лихорадочно перебирал в памяти последние недели. Визит Хальфдана два месяца назад — он тогда восхищался новыми доспехами легионеров, но даже не спросил о составе сплава. Инспекция рудников неделю назад. Пожар в угольном складе...