Ирландия. Тёмные века 1 (СИ) - Сокол Артем

— Айлиль мак Дунлайнге собрал дружину. Говорят, хочет сжечь Тинн.

Я посмотрел на карту.

— Пусть попробует. Наш легион по проложенным дорогам движется намного быстрее его войска.

Ночью я вышел к реке, где когда-то испытывал первый арбалет. Вода несла обломки старого мира — щепки от драккаров, обгоревшие обломки, обрывки парусов. Но на холме уже зеленел молодой дуб, посаженный в день первых выборов. Надеюсь это станет доброй традицией сажать юный дуб на холме в день выборов. Через столетия надеюсь на этом холме будет дубовая роща, которая вероятно станет священной.

Когда зазвонил колокол, возвещая начало выборов, я стоял у входа на холм Тинн. Тысячи глаз смотрели на меня, но я видел только одно: мальчика с глиняной табличкой, на которой дрожащей рукой было выведено: «Бран — наш риг».

— Нет, — прошептал я. — Риг — это вы. Он воплощение всех вас. И мы его обязательно выберем, ровно через год после того, как законы Эйре будут установлены по всему острову.

И краеугольный камень лег в основание будущего зала сената.

Глава 14. Ковка победы

Солнце едва поднялось над болотами, когда я вошёл в длинный дом, где уже собрались командиры. Пахло дымом, потом и воском — десятки свечей горели вдоль стен, освещая стол, заваленный глиняными фигурками, картами и свитками. Келлах стоял у доски из полированного сланца, чертя мелом контуры холмов. Его лицо, изрезанное шрамами, казалось каменным — только глаза горели холодным азартом.

— Поздно, монах, — бросил он, не оборачиваясь. — Уже начали.

Молодые полутысячники и сотники толпились вокруг стола, как волчата перед первой охотой. Их доспехи сверкали новизной, но взгляды выдавали страх — сегодня судили не их доблесть, а ум. На столе лежала модель долины Шаннон: крошечные деревья из мха, река из синей ткани, войска — глиняные человечки с флажками. Каждый флажок означал сотню. Наша игра начиналась.

— Ситуация, — Келлах ударил жезлом по доске. — Враг занял высоту. У вас — три когорты. Ваши действия?

Полутысячник Маэл Дув, сын кузнеца, первым схватил фигурку. Его пальцы дрожали.

— Штурмую в лоб. Ночью, пока спят...

— Половина твоих людей умрёт на склонах, — перебил я, подходя. — А утром враг сбросит трупы в реку. Следующий.

Сотник Энгус, бывший пастух, провёл рукой над картой.

— Обойти через болото. Там нет дозоров.

— Хорошо, — кивнул Келлах. — Но болота — это гниль и лихорадка. Сколько солдат потеряешь заболевшими?

— Десять... двадцать?

— Сто, — я бросил на стол мешочек с чёрными камушками — каждый означал мёртвого. — Ты сэкономил время, но лишился лучников. Теперь твои фланги открыты для атаки.

Энгус побледнел, сжимая фигурку так, что глина затрещала. Я достал табличку с его именем и сделал пометку углём: «Пренебрёг разведкой. —10 очков». Эти очки решали всё — повышение, ротацию, а то и разжалование.

Игра длилась до полудня. Мы меняли условия: дождь, предательство лазутчиков, бунт в тылу. Командиры потели, спорили, ломали фигурки в ярости. Келлах подливал масла в огонь:

— Твой обоз захватили. У солдат нет еды. Что делаешь?

— Отнимаю у местных! — выкрикнул сотник Кормак, потомок вождей. Его щёки пылали — он всё ещё верил, что кровь даёт право на спесь.

— Записать, — я не поднял глаз от таблички. — Кормак: грабёж своих. Минус двадцать очков. Разжаловать в рядовые.

— Что?! — он ударил кулаком по столу. — Я из рода Уи Нейллов!

— А теперь ты из рода голодных, — Келлах вырвал у него шлем с перьями. — Иди на кухню. Сегодня чистишь репу.

Кормчий сгибался под смехом остальных. Я видел, как дрожат его руки — позор жёг сильнее огня. Но таков был закон: «Командир ест из общего котла. Иначе — он не командир». Эту фразу я выбил на камне у входа в казарму.

После игры мы остались с Келлахом вдвоём. Он разлил по кубкам ячменное пиво, мутное и горькое.

— Треть из них — дураки, — проворчал он. — Думают, война — это слава, а не грязь и кишки.

— Поэтому и играем, — я развернул свод правил, написанный на пергаменте. — Смотри: новый пункт. «Командир, не знающий имён своих солдат, — штраф».

Келлах фыркнул:

— А если забыл имя жены — тоже штраф?

— Жена не умрёт за тебя в бою. Солдат — может. Но только если верит, что он не просто мясо для топора.

Назавтра мы устроили смотр. Легион выстроился на поле, сверкая эйритовыми кирасами. Я шёл вдоль рядов, задавая вопросы:

— Сколько весит твой паёк? Как лечить лихорадку? Где ближайший ручей?

Командиры ёжились, как школьники. Сотник Финтан, сын рыбака, бойко отвечал:

— Паёк — фунт хлеба, полфунта мяса. Лихорадку — отваром ивы. Ручей — в полумиле за холмом.

— Хорошо, — я поставил галочку в его карточке. — А если солдаты жалуются на тебя — куда идти?

— К тебе, брат Бран. Или к Келлаху. Или к любому судье.

Финтан получил нашивку на плащ — бронзовый дуб. А вот полутысячник Диармайд, потомок друидов, замялся:

— Паёк... Ну, сколько дают. Болезни — к знахарке. Ручей... не помню.

— Ты командовал три месяца и не знаешь, где вода? — Келлах вырвал у него жезл. — Сегодня идешь копать колодцы.

К вечеру я сидел в канцелярии, заполняя карточки. Каждая — история:

«Диармайд. Разжалован 14/09. Причина: слабая подготовка. Предыдущие проступки: отдельная палатка, требование вина вместо эля».

«Кормак. Разжалован 13/09. Причина: грабёж. Склонен к спеси. Отец — вождь».

На столе горела свеча из пчелиного воска — дорогая, но необходимая. В темноте цифры сливались бы в кашу. Вдруг дверь распахнулась, ворвался Энгус. Его лицо было в синяках.

— Брат Бран... Они избили Кормака. Говорят, он чванливая свинья...

Я вздохнул. Такова была обратная сторона системы — разжалованные становились изгоями. Но иначе как научить их смирению?

— Пусть работает. Если выживет — станет мудрее, хотя может озлобится.

На третий день игр случилось неожиданное. Мы смоделировали осаду замка. Полутысячник Нейл, сын ткача, вместо штурма предложил переговоры.

— У них кончатся припасы. Пошлю гонца — предложим сдачу без крови.

— А если отвергнут? — спросил Келлах, пряча усмешку.

— Тогда выжжем поля. Голод сломит их раньше.

Я поднял бровь. Жестоко, но эффективно. В карточке Нейла появилась запись: «Стратегическое мышление. +15 очков». Но тут вмешался Маэл Дув:

— Это бесчестно! Воевать надо лицом к лицу!

— Честь хороша на пиру, — огрызнулся Нейл. — На войне же выживает хитрейший.

— Записать Маэлу: наивность. Минус десять, — вздохнул я. — Нейлу: прагматизм. Плюс пять.

Келлах наблюдал молча. Потом, когда игры закончились, отвел меня в сторону:

— Ты делаешь из них не воинов, а счетоводов.

— Нет. Я делаю из них лидеров. Тот, кто считает жизни, не станет бросать их на ветер.

Вечером у костра я нашёл Кормака. Он чистил репу, руки в грязи, плащ выцвел до серости.

— Ненавидят меня, — пробормотал он. — Говорят, заслужил.

— А ты как думаешь?

Он швырнул нож в бревно.

— Мой отец пахал землю. Я хотел быть лучше...

— Быть лучше — не значит смотреть свысока. Значит — нести ответственность.

Он не ответил. Но наутро, когда игры возобновились, Кормак стоял в задних рядах. И когда Нейл предложил рискованную атаку, именно он, рядовой, крикнул:

— Там овраг! Конница не пройдёт!

Все замерли. Даже Келлах поднял бровь.

— Откуда знаешь?

— Я... я пас там овец. В детстве.

Нейл пересмотрел план. Атака отменилась. В карточке Кормака появилась запись: «Инициатива. Возможность реабилитации».

К вечеру я смотрел на карточки, разложенные на столе. Одни поднимались вверх, другие падали. Социальный лифт работал, скрипя, как колодезный журавль. И где-то там, в долинах Эйре, рождалась новая армия — не из слепой ярости, а из расчёта и человечности.

— Завтра добавим новый пункт, — сказал я Келлаху. — «Командир, выполнивший задачу, без потерь — повышение».