Ирландия. Тёмные века 1 (СИ) - Сокол Артем

Дунлайнг отступил, споткнувшись о голову каменного волка — некогда гордого символа его рода. Пустые глазницы изваяния уставились на него. В ушах звенело, будто кто-то бил в бронзовый гонг, отмеряя последние мгновения его правления. Он сорвал с шеи медную гривну — древний символ власти, врученный ему в день коронации. Металл, проржавевший от пота и крови, упал на плиты с глухим стуком.

— Я защищал... — начал он, но голос прервался.

Из темноты за колоннами выполз дым. Он клубился, принимая очертания воинов Эйре — безликих, в кольчугах с дубом на груди. Их арбалеты были опущены, но Дунлайнг знал: стоит ему двинуться, болты пронзят горло. Он засмеялся — хрипло, надрывно.

— Пришли забрать трон? — прошипел он, разрывая ворот рубахи. — Он ваш! Берите этот прах!

Но воины не шелохнулись. Один из них снял шлем, и король увидел лицо Кайртира — мальчишки-арбалетчика, чьи стрелы убили десятки его рыцарей. Юноша молча указал на стену, где когда-то висел гобелен с родословной Муйредайгов. Теперь там зияла дыра, а за ней, в коридоре, мерцал свет факелов.

Дунлайнг в ужасе повернулся. В проеме стояли они — мерцающие тени его павших воинов. Ополченцы с перекошенными лицами, рыцари с пробитыми латами, норвежский ярл Храфн с болтом в горле. Их руки, полупрозрачные, как утренний туман, тянулись к нему.

— Ты предал нас дважды, — заговорил Храфн, и кровь сочилась из его рта, капая на плиты. — Сначала — ложью. Затем — трусостью.

Король замахнулся мечом, но клинок прошел сквозь призрак, ударив в стену. Искры высекли надпись, выбитую когда-то римскими легионерами: «Legio II Augusta». На миг ему показалось, что буквы сложились в слово «Предатель».

— Нет... — прошептал он, отступая к трону. — Нет...

Его спина наткнулась на обломки. Дубовое сиденье, изрубленное его же рукой в приступе ярости, напоминало растерзанное тело. Он схватил один из осколков — щепку с резным волком. Когда-то этот символ вселял страх в сердца врагов. Теперь он крошился в пальцах, как трухлявое дерево.

— Смотри, — прошелестел в его ушах голос Морриган.

Фрески на стенах ожили. Предки спускались по камню, их плащи стелились по полу, превращаясь в реки крови. Конгалл шагнул вперед, его каменный меч звонко ударил о плиты.

— Король, нарушивший клятву, — не король. Ты — никто.

Дунлайнг вскрикнул. Боль, острая и жгучая, пронзила грудь — не от раны, а от правды, вонзившейся глубже клинка. Он упал на колени, и холодный камень впился в плоть, словно зубы могилы.

— Простите... — выдохнул он, но предки уже окружили его кольцом. Их призрачные лица не выражали ни гнева, ни жалости — лишь пустоту векового презрения.

Из коридора донесся топот. На этот раз реальный, земной. Дунлайнг обернулся. В дверях стоял Руарк, его плащ из грубой шерсти был забрызган грязью, а в руке он держал не меч, но свиток — законов Эйре. За ним теснились легионеры, но ни один не смел пересечь порог.

— Твой путь окончен, — сказал Руарк спокойно. — Сдайся, и тебя будут судить по закону народа Эйре.

Дунлайнг встал. Его пальцы сжали рукоять меча так, что костяшки побелели. Он посмотрел на Руарка, потом на призраков, замерших в ожидании, которых кроме него не видел никто.

— Народ? — король усмехнулся. — Народ, которому я клялся защищать... который предал меня ради твоих законов?

Он поднял клинок, и свет факелов скользнул по лезвию, высветив узор — тонкие прожилки стали, словно прожилки судьбы.

— Нет, — сказал он тихо, обращаясь к теням. — Суд уже свершился.

Меч дрогнул в воздухе, описав дугу. Острее боли, громче крика — холод металла вошел под ребра, насквозь пробив кожаную рубаху. Дунлайнг не услышал звона падающего клинка. Он видел лишь, как фрески расплываются в кровавом тумане, а тени предков, наконец, размыкают круг.

Руарк сделал шаг вперед, но было поздно. Тело короля рухнуло на плиты, обагрив их темной кровью. Над ним, на потолке, казалось, что Конгалл Одноглазый опустил свой каменный меч.

Разум короля помутился от пережитого горя, он покончил с собой на глазах у своих врагов не желая сдаваться в плен. Легионеры молча развернулись, унося с собой весть о конце эпохи. Лишь Кайртир остался, подняв осколок трона.

— Что с ним делать? — спросил он, поворачивая щепку в руках.

Руарк взглянул на фрески, где кровь Дунлайнга медленно застывала в трещинах.

— Сожги, — сказал он. — Пусть дым унесет старые клятвы.

Снаружи, за стенами, ветер подхватил пепел сожженных штандартов, смешав его с дождем. Новая эпоха не нуждалась в призраках прошлого.

***

Холодный ветер с Атлантики гнал серые тучи над долиной Шаннон, но даже осенний ливень не мог смыть запах свежего дерева и извести. Я стоял на краю строящейся дороги, наблюдая, как десятки крестьян утрамбовывают щебень в глиняное ложе. Камень для мощения везли из карьера у подножия Слив-Блум — серый известняк, добытый зубилами и молотками, которые мы скопировали с римских образцов. Дорога, широкая как две телеги, должна была связать Гаррхон с монастырем Глендалох, превратив недельный путь в два дня. Это была кровеносная артерия Эйре, и каждый удар молота по камню отдавался в моей груди надеждой.

— Бран! — Финтан подошел, смахивая с плаща капли дождя. В руках он держал восковую табличку с отчетами казначея. — Налоги из Уи Энехглайсс поступили. Двадцать процентов — в федеральную казну, остальное оставили местному управлению на школы, больницы, дороги.

Я кивнул, вспоминая, как месяц назад спорил с Руарком у карты Лейнстера. Семь провинций под властью Айлиля мак Дунлайнге, отпрыска предыдущего короля, замерли, как волки у границы, но их угрозы терялись в гуле нашей стройки. Закон, дороги, школы — это оружие, против которого не устоит ни один меч.

— А рекруты? — спросил я, поправляя капюшон. — По сотне из каждой провинции, как ты и предлагал. — Финтан ухмыльнулся. — Келлах уже грозится, что через пять лет его легион станет более старого римского.

Мы пошли вдоль дороги, обходя телеги с бочками дегтя для пропитки швов. На обочине, под навесом из бычьих шкур, сидели дети — сыновья и дочери каменотесов. Девочка лет десяти, с рыжими косами, выводила на глиняной табличке буквы, подражая учителю-монаху. Ее брат, мальчуган помладше, складывал камушки, бормоча: «Два да три — пять!» Всего год назад их отцы не знали, что такое «цифра». Теперь же каждый регион, где жило пять тысяч человек и более, обязан был содержать школу, иногда до школы добирались пешком пару часов, но жажда знаний была сильнее усталости от дороги. Учителей не хватало, но даже старуха Моргена, бывшая пряха, научилась читать и писать, чтобы вести летописи общины.

— Травницы? — спросил я, указывая на повозку, груженную связками зверобоя и тысячелистника.

— В каждом округе по одной. — Финтан достал из сумки свиток с печатями. — Вот отчет из Друим Кетрен: за месяц вылечили сорок человек. В основном раны и лихорадки.

Я вспомнил, как убеждал старейшин тратить серебро не на жертвы друидам, а на знахарок. «Боги помогают тем, кто сам пашет поле», — сказал я тогда. Теперь же женщины, обученные монастырскими лекарями, спасали больше жизней, чем все молитвы прошлых лет.

Рынок в Гаррхоне кишел людьми, словно улей перед грозой. Под крышей длинного амбара, где раньше хранили зерно для дружины Руарка, теперь стояли прилавки с шерстью, железными изделиями и даже стеклом, привезенным викингами из Дублина. Над входом висела деревянная доска с выжженными буквами: «Налог — 2% от оборота. Обман — штраф впятеро».

— Вон он, ворюга! — крикнул толстяк-мясник, хватая за руку тощего торговца с корзиной вяленой трески. — Вчера продал мне тухлую рыбу, а сегодня клянется, что свежая!

Из толпы вышел судья — бывший легионер с медальоном на груди. Он осмотрел рыбу, понюхал и вынес вердикт: — Штраф — две серебряных. Половина — пострадавшему, половина — в казну на ремонт колодца.

Торговец завыл, но народ одобрительно загудел. Закон работал, как часы. Даже Руарк, наблюдавший за сценой с галереи, одобрительно хмыкнул: