Бродник (СИ) - Старый Денис

— Ныне мы закончили, — решил я, чтобы моё слово уже звучало в ушах пришедших ратников. — Поучения будут ещё. Ещё успеем помять друг другу бока.

Заметив, что меня слушают, прежде всего рязанские ратники, да и общинники, решил, что неплохо бы и речь сказать. В этом мире слова все еще очень многое значат, им верят

— Знайте все: умирал я уже, узрите ту рану, что затянулась у меня. А сколь время прошло с падения Рязани? Может такое быть? Нет. Когда я и мой десяток возвернулись в спалённом городе и увидели там врага — три десятка мы, молодые, вчера бывшие новиками, вырезали ордынцев. А после я освободил людей, и опять побили ворога, и привёл сюда людей. Почему сюда и что делать будем потом — с вашими старшими поговорю.

Я кричал так, чтобы слышали не только рязанские ратники, но и все, кто сейчас находится в поселении и внимательно смотрит за происходящим. Пусть еще раз убедятся, что я не временный, что все правильно, что есть план и он реальный.

Выдержал ли я экзамен? Сдал. Вопрос только в оценке. Пока председатель аттестационной комиссии ещё между жизнью и смертью, это я про Коловрата, а Ведана уже должна была его лечить. Так что условно экзамен мной сдан. Но вопросы возникнут.

И эти люди будут ждать именно того, что случится, когда боярин в себя придет. Так что нужно делать то, что должно. А уже после вновь решать вопросы лидерства. Но я смерти Коловрату не желаю.

Он теперь еще один фактор моего плана. За таким героем пойдут люди, он может стать символом сопротивления в еще большем масштабе, чем даже сейчас.

— Готовы ли вы подчиниться мне? — спросил я. — Или мне нужно с каждым из вас сразиться, чтобы терять время? Что-то случилось в другом поселении, которое мы, имея менее десяти ратных людей, взяли на щит. Там есть наши, рязанские люди. Там нынче Мстивой, известный вам. Так что вы даёте клятву в верности, а когда пробудится боярин Коловрат, мы с ним поговорим, и вы будете оборонять людей и готовить вылазки на псов ордынских.

Речь казалась мне проникновенной: актёрства было не нужно — меня и без притворства захлёстывали эмоции, и я обращался к тем, кто меня слушал. Произнес те слова, что ложились на состояние этих людей. Сохранить жизни? Да. Продолжить сражаться? И это — да.

— Жён и девок не трогать. Натерпелись они, и мужья их други ваши. Но коли всё по обоюдному согласию — рад буду. Крепкие семьи нам нужны. Дома поставим всем, и худо-бедно прокормимся, но работать будем крепко, — завершил я свою речь.

— Храбр? — раздался крик со стороны поселения. — Ты ли это?

Неожиданно: кричал Глеб Вышатович — вроде и русский, но кипчак-половец.

— Глеб? — откликнулся Храбр Вышатович. — С чего Леший привел тебя сюда?

Речь моя проникла в умы людей, это было видно. Но сейчас их внимание переключилось. Вышатовичи… у них отчества одинаковые, и по возрасту близки. Братья?

Почему бы и нет: воинская каста была узкой прослойкой общества, последовательной по родам. На Руси проживало много людей, и среди них были и связанные кровью воины. Историки впоследствии говорили о миллионах жителей русских княжеств. Точные цифры спорны, но ясно одно: ратных людей было не так много, и каста военных передавалась из поколения в поколение. Вряд ли замкнутая, но, как видно, русское общество не сильно и стремилось выкладываться и отдавать многое, чтобы растить воинов.

Не было внешнего врага, сильного, экзистенциального. Не нужно выкладываться и лишать себя чего-то, если воины то и делали, что в усобицах княжеских бились.

— Мирон? И ты здесь? — удивился Андрей Колыванович.

Ну да, это было неожиданно, но в рязанских и владимирских землях Мирон мог шпионить для Ярослава Всеволодовича. Такие вещи лучше не озвучивать вслух сейчас. Но прямо-таки мелодрама со счастливым концом. Вот только и конца счастливого пока и не видно.

— Клятва! — сказал я. — И сразу же отправляемся в то поселение, откуда дым: там неладно. Опосля сродственниками своими брататься станете.

Людей, которые пришли, нужно срочно занять делом, иначе у них появится слишком много времени, чтобы подумать и воспротивиться порядку. Если они сразу пойдут со мной на дело, шанс привыкнуть к идее подчинения становится выше.

Многое говорило в пользу того, чтобы я оставался головой поселения, по крайней мере, до прихода Коловрата. Ведана, известная рязанцам, неожиданно встала на мою сторону. Моё ранение, которое должно было привести к смерти, теперь работало на меня.

Уже устоявшийся факт, что это ратники пришли ко мне, а не я набиваюсь к ним. И то, что все мы рязанцы, тоже в копилку. Клятва была принесена: слова многих казались неискренними, но через два часа мы уже конным маршем поспешили в Береговое. Успеть бы.

Береговое.

— Ну? Где Рябая? Когда я приезжал к Пласкине, то был с ней. Ведите ее, али пора бы Туру озаботиться, что тут у вас происходит? — усмехаясь говорил Перст.

Под самое утро к Береговому пришли люди. Их было более пятидесяти человек. Воины? Похожие на них. Или все же на разбойников походили больше? Пришли и потребовали войти в крепость.

— Пошто ты открыл им? — шептал Мстивой, до покраснения кисти руки сжимая рукоять своего меча.

Вложенного в ножны меча. И скорее, обращаясь к Лисьяру, который своей властью, пока спал, вернее забавлялся с Акулиной, Мстивой. И теперь воин искал, на кого же возложить ответственность за то, что происходит.

— О! Ночью ты ко мне придешь! — сказал Перст, указывая на Акулину.

— Не придет! — решительно сказал Мстивой и вышел вперед, заграждая свою женщину.

А ведь было сказано Акулине, чтобы сидела в доме и носа своего любопытного не казала.

— Что? Ты хочешь умереть? Так это я разом, — рассмеялся Перст.

— Дождись, почтенный, пока придет Ратмир и с ним разговор веди. Не лей крови, прошу тебя, — встрял Лисьяр, когда Мстивой уже был готов продать свою жизнь по-дороже.

Перст посмотрел на Лисьяра. Воин, которому когда-то отрубили два пальца на правой руке, чтобы он не мог стрелять из лука, потому и прозвище было такое, Перст не был бесшабашным. И уже понял, что ситуацию накалять нельзя. Осталось только не потерять лицо, не сдаться, а так же оставаться высокомерным.

Тур, посланником которого был Перст, стал выборным атаманом буквально на днях, и у него не было уверенности, что именно тут происходит и как реагировать. Прибежали люди от Пласкини, сообщили, что в поединке был убит сильный вожак ватаги бродников. Причем Пласкиня — это тот вожак, который мог составить конкуренцию на ближайшем Круге Туру.

Так что смерть бывшего вожака одного из важнейших поселений бродников выгодна нынешней власти. И стоило бы поговорить с теми, кто сейчас в этих местах решил стать головой. Мало ли… Беженцы разное говорят. Одни, что тут целая сотня боевая, чуть ли не дружина и все в бронях на конях. Другие же говорят, что бабы одни и мужиков боевитых по пальцам счесть руки одной.

Если даже первый вариант, и на Дон пришла какая-то дружина в сотню ратных, то не так уж и страшно. У Тура сейчас в подчинении не меньше чем полторы тысячи бродников. Но… Не все из них могут считаться добрыми воями; мало у кого есть хорошие брони, не говоря о конях. Да и собирать это воинство нужно долго, может и целый месяц. А тут сотня боевая… Нет, все же пришлые могут стать проблемой.

— Дюж с тем Ратмиром? — уточнил Перст.

— Да, с ним, — поспешил заверить посланника Лисьяр.

— Дюж завсегда силу чуял, оттого и выбирал господина себе, — пробормотал под нос Перст.

— Может угодно поесть, выпить? Всех накормим. И подожди, скоро прибудет Ратмир, поговорите, он ряд заключит, — чуть сгорбившись, лебезя, говорил Лисьяр.

Мстивой смотрел на все происходящее и чуть сдерживал себя. Понятно, что один в поле не воин, и нечего дергаться, обострять обстановку, вступать в бой. Но как же хочется.

Насколько же противно было наблюдать, как Лисьяр пресмыкался перед кучкой разбойников. Да будь еще человек десять ратных тут, на месте, в Береговом, Мстивой уже давно бы приказал идти в бой и побить и Перста и те пять десятков воинов, что пришли с ним.