Бродник (СИ) - Старый Денис

И мы направились в мой дом.

Следом за мной шёл могучий великан и то и дело рычал в сторону бродников, которые шарахались от него, будто бы им в лица тычат огнём.

Так что я буду с людьми, которые сейчас меня боятся. А значит, я немного уступая, готов договариваться, и мы придём к соглашению.

Глава 15

Береговое.

19 января 1238 года

— Значит, у тебя всё же есть боевая сотня. Разумеешь ли ты, что меняется с этим на Дону? А кто ты вовсе? Боярин? Али как тебя величать? — разговор начал Перст.

— Зови меня Ратмиром. Не боярин я, но и на Дону не слышал, что бояр много, — сказал я.

— Не скажи, Ратмир, не скажи. Всяко бывало… Опальных немало приходит сюда, иные и кичатся. Токмо речные броды не место, где старые заслуги важны. Тут человек будто заново рождается, доказывает, что он право имеет на силу и власть, — Перст обосновал мне философскую базу бродников.

Важная для меня информация. И такой социум, где нужно себя ставить и быть, хоть раньше и в грязи, но на бродах в князьях — мне по душе. Осталось только узнать «правила дорожного движения», чтобы двигаться по этой дороге.

— Ты скажи мне, речной человек, а что мне нужно, кабы стать бродником? — я решил не ходить вокруг да около, а задать прямой вопрос.

Перст оживился. Было видно, как с него тут же слетели оковы страха. Наверное, я стал для него одним из тех, кто приходит к бродникам, кто после проходит по уже понятной для бывалых речных хозяев дорожке.

— Стало быть крушить все и кровь пускать более не намерен? Ежели не так, и со злом ты, то управа найдется. Коли договариваться станешь, так от силы атаман не откажется, — уже деловитым тоном, спокойно, говорил Перст.

Я даже в некоторой степени проникся к нему, так как было видно, что мужик боится, но самообладание есть и он тщательно скрывает свои страхи не только от меня, но и, скорее всего, от самого себя. И главное, что не стушевался, хотя и понятно, что побили бы и его и пришедших с ним людей, и даже не вспотели бы.

Есть разные люди. Одни и вовсе не боятся ничего, часто так и вовсе ищут опасность. Но это, как я считаю, исключение, или же даже патология. Человеку свойственно бояться, ибо так организм реагирует на любые угрозы, оберегает от глупости.

Есть откровенные трусы — они даже не стараются сдерживать свои низменные малодушные позывы и всячески их демонстрируют. Их методами, чтобы избежать опасности, является унижение, слёзы, мольба, бегство. Вот таких персонажей я уважать не могу.

А есть мужи, которые боятся, но при этом умеют совладать со своими эмоциями и вопреки тому, что, может, даже будут дрожать коленки, заставляют себя оставаться холодными и разумными в любой ситуации. Такие выполняют задачи, вопреки всем переживаниям, страхам. Перст, как я видел, из последних. Вон как оживился и даже вольготнее раскинулся на лавке в хате-мазанке, в которой мы находились.

Место для переговоров было не приспособлено. Сама мазанка, как и почти все остальные, вряд ли была просторнее, три метра на четыре. По всему периметру стояли лавки, возвышающиеся от земли на метр, или чуть больше. Под лавкам всякое добро. Тут горшки, сундуки… Куры греются под лавкой и под столом, несут яйца они так же тут, как и гадят.

На земле положена солома, на ней и всякие нечистоты. Как лотки за котами убирают в будущем, и тут выносят солому, стелют новую и все — «чистота и порядок». К подобному еще привыкнуть нужно. Но меня больше интересовало все же не жилище, а наш разгвор.

— Так ты не боярин… С чего же тогда слушают тебя. Молод ты, и в стане твоем есть витязи, что и старше и могучее выглядя? — задумчиво спрашивал бродник.

— Как ты и сказал, кто был никем, тот станет всем, коли сила и розум у мужа есть, — сказал я.

— Кто был никем… — златоустно молвишь, лепо, — сказал Перст, «катая» выражение.

— Ты не хочешь отвечать мне? Как мне стать бродником? — продолжил я обмениваться вопросами, но уже немного металла добавил в голос.

Перст задумался. Он взял кувшин с квасом, мелкими глотками стал его пить, словно бы тянул время. При этом глаза бродника говорили о том, что он сейчас размышляет.

И зачем нужно было поддерживать тот образ глупого, недалёкого, задиристого человека, которого я увидел у ворот в Береговом? Если сейчас передо мной умный, хитрый, расчётливый человек? Ведь думает, а не говорит то, что первое приходит в буйную голову. И преобразился. Хамелеон, а не человек. Не зря его отправили посмотреть, да разузнать. Этот умеет играть личины под стать обстоятельствам.

— Думаю я, что твой отряд один из тех, который был побит ордынцами. Рязанцы вы, или ещё откуда пришли, может быть, и владимирцы, которые также проиграли свою битву под Коломной. Видишь ли ты, что бродники не воюют с ордынцами, а служат им? — говорил Перст. — И тебе, если будет разговор с атаманом Туром, не гоже считать иначе. Или так, али уходите по добру по здорову. Ордынцы в миг нас вырежут и спалят. Они и малой доли неповиновения не терпят.

— Служите, али зарабатываете на всех ясак, выход данный. И платить тем, кто проходит через броды. Но дань ордынцам, боле никому. Голову склонить им жа, боле никому. И на реках мы помогаем не только ордынцам, но и любым людям, может, и генуэзцам, если те собираются идти на торг по земле, — Перст кратко, но емко расповедал мне политику бродников.

Я пристально посмотрел на своего собеседника.

— А как честь? Коли уж одному кланяешься, то и другим согнешься. И отчего же князьям русским на поклон никогда не шли, а волю берегли свою. Отчего же ордынцам подчинились? — спрашивал я.

— Прикрыться можно любыми словами, а суть этих слов одна: бродники не воюют с ордынцами, мы не можем ответить им. И переправляем мы их не за плату, если только не считать платой то, что они не убивают нас. Так что я честен перед собой и называю всё своими именами — мы подвластны ордынцам, — весьма мудро заметил Перст. — Слабы с ними совладать. Ведаем мы, какая-то сила несокрушимая. Жить хотим, как и всякая животина.

Я подумал. А ведь сам же… Действительно, я что-то и сам стал замечать за собой, что начинаю подменять понятия. Мне хочется, чтобы я оставался героическим и не сломленным, но прекрасно понимаю, что кое-какими своими эмоциями следует пренебречь и называть вещи своими именами.

Ведь я и сам стремлюсь покориться ордынцам. Да, для того, чтобы их бить. И этот аргумент позволяет мне хотя бы рассматривать вариант временного подчинения. Но от этого не получится так, что я геройски буду посылать к чёрту или ещё куда-нибудь поглубже всех встреченных мной ордынцев. Придут они и поклонюсь. И переступлю через себя. А потом только за унижение свое мстить стану. Но первое — поклон; лишь второе — месть!

— Так, как мне стать бродником, или мне придётся с вами воевать и призывать ещё другие силы, чтобы сохранить за собой два поселения? — говорил я, решив, что немного угроз всё-таки не помешает.

Конечно же, не могут бродники не увидеть того, сколь в лучах солнца отражаются начищенные доспехи грозных русских витязей. А что, если у меня будет не сотня, как считают речные люди, а три или пять сотен ратных людей? Почему-то я уверен, что могу замахнуться и на то, чтобы взять власть на Дону в свои руки. До прихода ордынцев, само собой разумеется, так как пять сотен ратных людей — это не те силы, с которыми можно бросать вызов завоевателям.

А сколько нужно, чтобы бросить вызов? И где мне искать этих людей?

— Будь со мной честным, и тогда я подумаю, как вам помочь, — заявил Перст. — Скажи кто вы и откуда.

— Да, мы рязанцы, но те, которые пусть и лишились своих домов, но которые не участвовали ни в каких битвах, не убивали ордынцев, просто не успели это сделать. Нынче у нас нету куда возвращаться. Нет дома, на реке хотим устроить новую жизнь, — выдал я полуправду.

— И мстить не собираетесь за то, что ордынцы спалили город ваш? — задал вполне логичный вопрос Перст.