Медведев. Пограничье (СИ) - "Гоблин - MeXXanik"

— Прямо как с людьми, — пробормотал я и попробовал применить совет на практике. Удивительно, но лошадь и впрямь отозвалась легко. Будто ждала, когда я перестану держать её за глотку.

— Прямо как с людьми, — повторил Морозов уже с явной усмешкой. — Сразу видно, что вы не из тех, кто вырос в седле.

Я не обиделся. Скорее даже согласился про себя. Моё «в седле» ограничивалось парой прогулок по вылизанным дорожкам в пригороде, под присмотром тренера, который больше беспокоился о правильной посадке, чем о душевной связи с животным.

Воевода тем временем свернул на узкую, едва заметную тропу, скрытую между молодыми соснами.

Я тронул лошадь и последовал за ним.

— Аристократов учили, как держаться в седле, — сказал я, чтобы завести разговор. — Но у меня, видимо, с рождения какое-то странное недопонимание с лошадьми. Сразу не заладилось это дело. Возможно, они чуют во мне что-то подозрительное. Или просто сочувствуют.

Морозов усмехнулся едва заметно, не отвлекаясь от дороги.

— Всему этому можно научиться, — отозвался он с тем самым философским спокойствием, которым обычно утешают неудачников на первом уроке фехтования.

Я решил не углубляться в тему и сменил направление разговора:

— А кто эти… люди? — спросил я, нарочито неопределённо, но с интонацией, которая должна была подсказать, о ком именно идет речь.

— Обычные хуторяне, — ответил Морозов. — Большая семья. У них порядочный надел земли. Здесь вообще с землёй раздолье. Княжество её практически даром раздаёт тем, кто хочет работать. Только вот желающих немного.

Он говорил сдержанно, почти равнодушно, но я уловил в голосе нотку чего-то тоскливого. Будто за каждой фразой стояли десятки пустых дворов и заросших огородов, в которые так никто и не вернулся.

— Я не про них, — уточнил я. — А про того мужчину с мальчиком, которые у забора сидели. Они не просто так там оказались.

Морозов чуть замедлил шаг, будто отмерил в голове нужное расстояние для ответа.

— А, эти, — сказал он, почти буднично. — Это полевики.

Я удивлённо поднял бровь, но промолчал, ожидая продолжения.

— Они обычно стараются на глаза людям не попадаться, — добавил воевода. — Выходят в основном ночью, когда меньше риска, что кто-то их увидит или, хуже того, начнёт задавать вопросы. Но вас почуяли. Вот и пришли. Выразить почтение новому князю, так сказать.

— Почтение? — переспросил я, пытаясь понять, смеётся он надо мной или нет.

— Ну, как умеют, — пожал плечами Морозов. — Для них важен сам факт, что вы сюда приехали. Может быть местные существа и дикие на вид, но иерархию уважают. Вот и сидели. Молча. Как положено. Пока мы первыми не заговорили.

— Полевики? — переспросил я, немного растерянно. Слово звучало знакомо, но уверенно сказать, кто это такие, я не мог.

— Старшие духи земли, — спокойно, как будто речь шла о почтальонах или старостах деревень, пояснил Морозов. — Они часто помогают земледельцам. Если, конечно, те сами к земле с уважением относятся. Работают добросовестно, дары оставляют. Таких полевики поддерживают. Когда работники ленивые, землю портят, берут без меры, не отдавая — тогда могут и позлобствовать. То урожай начнется, то скот начнёт болеть. А если и после таких намёков человек не одумается…

Воевода пожал плечами и продолжил:

— Ну, бывает, и до смерти доходит. Без особой жестокости, просто по-своему.

Я молчал, переваривая услышанное, а в голове всё ещё вертелась та сцена у забора: тихо сидящие на границе между двором и полем два силуэта, которые будто просто ждали, чтобы я их заметил.

— А эти… полевики. Откуда они берутся? — спросил я, пытаясь связать в голове их с чем-то живым, понятным.

— По-разному, — ответил Морозов. — Эти двое, которых вы видели… когда-то были людьми. Старшего Лукой звали, а младшего — Сенькой. Жили здесь, дом поставили, хозяйство развели. Умерли, как все. Только вот не ушли на Ту сторону. Остались помогать своей семье.

Я слушал, и в этих словах было что-то до боли простое. И в то же время — невозможное. Как если бы невидимый дед после смерти продолжал колоть в сарае дрова.

— А бывает, — продолжил Морозов, — что полевики приходят из чужих земель. Вот те к людям относятся с настороженностью, а то и с враждой. Считают, что человек только берёт, ничего не отдавая. И не любят, когда их не замечают. Или, наоборот, слишком часто обращают на них внимание.

— Вот оно что, — пробормотал я, глядя в сторону, туда, где между деревьями проглядывало поле.

И теперь мне казалось будто кто-то всё ещё сидит у забора. Просто чуть дальше. И ждёт, что я тоже что-то пойму.

Едва заметная тропа петляла между деревьями, то исчезая в густой траве, то снова показываясь. Лошади шли ровно. Видно было, что для них эта дорога знакомой. Я же изо всех сил старался не выдать, что в седле чувствую себя так же уверенно, как кот на плаву.

— Так куда мы, собственно, едем? — спросил я, стараясь, чтобы вопрос прозвучал непринуждённо. — Какое дело может быть в лесу? Или это что-то вроде обряда посвящения, чтобы напугать городского?

— Сложно объяснить, когда вы здесь не росли и о местных правилах имеете весьма отдалённое представление, — терпеливо начал Владимир. — Но князь Северска должен разбирать споры не только между людьми. Между нечисти тоже бывают конфликты. И вот сегодня как раз такой случай.

Я посмотрел на него с лёгкой опаской. Судя по спокойствию его интонации, мы ехали не в игры играть и чай пить. Но я чувствовал: подвох будет. И он не заставил себя ждать.

— В этих лесах живут два леших, — продолжил воевода. — Один старый, местный. Второй — молодой, недавно к нам прибился. И между ними возник территориальный спор. Не поделили лес, если по-простому.

Он говорил спокойно, будто речь шла о споре за гараж между соседями. Только вот лешие, насколько я понял из записок старого князя, вежливостью особенно не славились.

— Такие дела, — добавил Морозов, — по обычаю должен решать князь. Вы, соответственно.

Я молчал. Секунды три. Может, четыре. А потом почувствовал, как у меня на затылке медленно приподнимаются волосы.

— Понятно, — выдавил я. — Семейные разборки у еловых бородачей.

Морозов усмехнулся, но ничего не сказал. Видимо, посчитал, что чувство юмора — это хорошая защита, даже если держится на честном слове.

Я глубоко вдохнул. Трава за тропой шевелилась, как будто лес уже знал, кто к нему идёт. И, честно говоря, мне это совсем не нравилось.

— И что я, простите, могу решить, когда в княжестве всего второй день? — вздохнул я. — Я тут ещё даже обжиться не успел и правил местных понять, а уже должен арбитраж вести между древними лесными сущностями?

Уголки губ воеводы чуть дёрнулись:

— Вам не нужно решать сегодня, — спокойно ответил он. — Просто выслушаете доводы сторон, проявите участие, кивнёте и скажете, что вам требуется подумать. Всё.

— Всё, — вздохнул я. — Ну конечно, всего-то и дел, что выслушать леших.

— Всё равно начинать когда-то нужно, — не слишком сочувственно, но по-доброму сказал Морозов. — Лучше уж с чего-то более… мягкого. Это не дело с жертвами, не исчезновение деревни, не порча на весь округ. Просто спор. Почти как у людей.

— Я бы лучше начал с инвентаризации кладовки, — буркнул я.

— Будьте спокойны, князь, — усмехнулся воевода. — Я рядом. Подскажу, если надо. А вы уж послушаете, подумаете и потом решите. Тем более, сегодня вашего ответа никто не ждёт. Они просто хотят быть услышанными.

Я чуть кивнул, глядя на тропинку. Лес становился гуще, ветви всё чаще касались плеча. Воздух пах свежей хвоей и влажной корой, и в этом всём было что-то… живое.

— Почему бы вам не разрешить спор? — осторожно уточнил я, хотя сам уже понимал, что эта слабая попытка сопротивления ни к чему не приведёт. Но попробовать всё же стоило.

— Потому что такие вопросы решает князь, — спокойно ответил Морозов. — Таков покон.

Сказано было без нажима, но с той твердостью, которую не проймёшь ни логикой, ни городскими уловками. Я вздохнул и, не сдаваясь окончательно, предложил: