Ювелиръ. 1808 (СИ) - Гросов Виктор

Я посмотрел на новый чертеж. Точный хирургический инструмент. И в этом была вся разница между ремеслом и наукой.

Работа захлестнула меня. Впервые за эти страшные часы я почувствовал твердую почву под ногами. Сквозь заиндевевшее стекло в кабинет заглядывала холодная луна. Далекий бой часов на городской башне отсчитал полночь. Шесть дней. У нас оставалось шесть дней.

Через открытую дверь кабинета я заметил тень. Кулибин с красными воспаленными глазами и серым лицом. Он тоже не спал. Не удостоив меня взглядом, он прошел мимо и отправился вниз, во двор, в свою импровизированную «мастерскую». Заинтригованный, я бесшумно последовал за ним, накинув на плечи сюртук.

Он миновал и насос, и котел. Его целью был разорванный кожаный рукав, валявшийся на земле, как мертвая змея. Его огромная тень, отбрасываемая лунным светом, накрыла его. Постояв с минуту, он присел на корточки, поднял обрывок и долго вертел его в мозолистых руках.

Затем он молча пошел к верстаку, взял катушку тонкой медной проволоки и, вернувшись, уселся прямо на землю. И начал медленно, виток к витку, обматывать кусок кожи.

Глядя на него из темноты галереи, я видел отчаянно работающий мозг старика. Идея корсета была гениальна в своей простоте. И ошибочна. Металл по гладкой коже — проволока неминуемо соскользнет под давлением. Внешний каркас не сцеплен с основой, ему нужно трение, нужна фактура, за которую можно зацепиться. И в голове лихорадочно, обгоняя друг друга, замелькали варианты. Пенька! Липкая, просмоленная пеньковая веревка! Если сначала обмотать рукав ею, она создаст рельеф, канавки, в которые проволока ляжет, как влитая. Кожа держит воду. Пенька распределяет давление. Проволока стягивает всю конструкцию. Это же многослойная броня! Композитный материал, черт побери!

Я едва не крикнул от восторга, вовремя прикусив язык. Я видел его ошибку так же ясно, как и свою собственную час назад. Но я видел и другое: сейчас он не услышит. Раненый зверь, зализывающий раны, любое вмешательство воспримет как нападение.

Ладно, нужно обмозговать появившуюся идею.

Я тихо вернулся в кабинет, оставив старика в холодной мастерской. Одного, наедине с его гениальной, но неполной идеей. Завтра будет очень тяжелый день.

Пока я, сосредоточенно высунув язык, доводил до зеркального блеска внутреннюю поверхность нового конического наконечника, Кулибин впал в священное безумие. Одержимый идеей победить рвущиеся рукава, он работал в одиночку, по-своему, по-ремесленному. Взяв новый кожаный рукав, он принялся виток за витком обматывать его медной проволокой, создавая внешний корсет, броню.

Наблюдая за его одержимостью, я не мог не видеть фатальной ошибки. Однако я молчал. Гордость не позволила бы ему принять подсказку от меня. Он должен был сам дойти до этого. Сам удариться о стену. Мое молчание было жестокой необходимостью, а не малодушием. Тем более, я уже прикинул что и как сделать.

В самый разгар этой лихорадки, когда мир сузился до куска металла в моих руках, я и заметил в зале новых посетителей.

Сквозь стеклянную стену галереи в торговый зал легко и бесшумно вошла Элен. Она была не одна. Рядом с ней была дама лет пятидесяти, может, чуть больше. Ее я видел впервые. Строгое, темно-лиловое платье, безупречная осанка и ни единого украшения, кроме скромной камеи у ворота. Ювелир во мне одобрительно хмыкнул: вкус безупречен. Но какого дьявола их принесло сюда именно сейчас?

К ним тут же метнулась Варвара Павловна, готовая, как всегда, грудью встать на страже моего уединения. Но Элен, видимо, сказала ей нечто такое, отчего моя железная управительница удивленно вскинула бровь и отступила. Элен и ее спутница целеустремленно направились к широкой дубовой лестнице.

Я устало поплелся к двери.

— Элен, извини, но я занят, ей-богу! — произнес я, когда их силуэты появились на галерее. — У нас каждая секунда на счету!

— Я знаю, — ее голос был обманчиво спокоен. — Именно поэтому я здесь. Григорий, я привела человека, который тебе нужен.

Я проворчал:

— Мне сейчас нужен не человек, а двадцать пять часов в сутках.

— Ты искал актера, искусителя, способного продавать мечту, — продолжала она, игнорируя мое ворчание. — Я долго думала. Тебе не нужен льстивый приказчик или смазливый щеголь. Тебе нужен тот, кто сам одержим красотой. Кто сможет говорить о как… ученый.

Раздраженно вытирая руки о ветошь, перепачканную полировальной пастой, я перевел взгляд на спутницу Элен. Проницательные глаза гостьи обводили взглядом нашу мастерскую, хаос из инструментов, чертежей и деталей. Она смотрела без праздного женского любопытства, это был скорее оценивающий интерес исследователя.

— Познакомьтесь, — произнесла Элен с лукавой улыбкой, явно наслаждаясь эффектом. — Мадам Лавуазье.

На мгновение все мысли выскочили из головы. Я переспросил, потому что уши отказывались верить собственным нервным окончаниям:

— Простите… как?

Для Григория, безродного петербургского счетовода 1807 года, эта дама была просто пожилой француженкой. Но для Анатолия Звягинцева из двадцать первого века, эта фамилия была одним из столпов, на которых держалась химия. Фундамент. Это было все равно, что услышать: «Познакомьтесь, это госпожа Ньютон» или «мадам Эйнштейн». Имя из пантеона научных богов.

Мозг лихорадочно скрипел, сопоставляя факты. Я был не в силах вымолвить ни слова.

Глава 14

Я смотрел на эту женщину с огромным интересом. Лавуазье.

Невозможный, абсурдный сон наяву.

— Григорий Пантелеич? — Тревожный голос Варвары Павловны вырвал меня из оцепенения. Судя по ее лицу, вид у меня был совсем никудышный.

Тряхнув головой, я попытался вернуть на лицо подобие светской маски.

— Прошу прощения, сударыни. У нас тут… рабочий беспорядок. Прошу в мастерскую.

Справившись с собой, я распахнул перед ними тяжелую дверь. Гостей немедленно окутал плотный мир запахов: горячего металла, масла, сосновой смолы и растворов. Кулибин, раздраженный бесцеремонным вторжением, демонстративно отвернулся к своему станку для навивки. Он покинул свою уличную кузню, чтобы в моей мастерской доделать свою задумку. Он замер с молотком в руке, недоверчиво прищурился и смерил незваных гостей взглядом быка, на чье пастбище забрели павлины, после чего вопросительно уставился на меня: «Это еще что за чудо?»

Элен было попыталась начать светский разговор, но мадам Лавуазье, остановив ее легким жестом, даже не удостоила меня взглядом. Ее внимание целиком поглотила наша мастерская, которую она изучала с неподдельным научным интересом. Скользнув мимо меня, она подошла к медному котлу и провела пальцем в тонкой перчатке по его еще теплому боку, внимательно изучая блестящий серебряный шов. И выглядела она так, будто смотрит не из праздного женского осмотра диковинок. Взгляд был цепкий, анализирующий, мгновенно начавший препарировать увиденное на составляющие.

Игнорируя и меня, и Элен, она направилась прямиком к Кулибину. Старик, заметив ее приближение, нахмурился еще сильнее, готовясь к обороне.

В шаге от него мадам Лавуазье остановилась.

— Мсье, — произнесла она с чистым парижским акцентом, лишенным манерной певучести. — Ваша идея с усилением этого рукава… она гениальна в своей простоте. Вы использовали принцип, который применял еще великий Вобан при укреплении орудийных стволов!

Кулибин медленно выпрямился, неловко вытирая огрубевшие ладони о кожаный фартук. Он явно ждал чего угодно — светской болтовни, праздных вопросов, насмешек, — однако никак не такого интереса.

— Так… надобно, — пробурчал он, явно не зная, как реагировать. Впервые за все время нашего знакомства старый мастер был сбит с толку.

Она поняла. Мгновенно, с одного взгляда! Она видит железяки и кожу, видит физический принцип, лежащий в основе!

— Вы создаете единое целое, где каждый материал выполняет свою задачу! — продолжала она, ее глаза горели. — Кожа держит воду, а проволока — силу. Мой покойный муж, Антуан, предсказывал великое будущее за такими… сопряженными материалами.