Ювелиръ. 1808 (СИ) - Гросов Виктор

Неужели я не смогу сварить какой-то примитивный припой?

На глазах у изумленного старика и Степана я развел в плавильне огонь и начал свое колдовство, смешивая серебряный лом с медью и цинком. Первая плавка пошла насмарку — сплав получился зернистым и хрупким, слишком много цинка.

— Ну что, алхимик, доколдовался? — не упустил случая съязвить Кулибин.

Я вылил брак в изложницу, пересчитал пропорции, увеличив долю меди для пластичности, и вторая плавка дала идеальный результат — прочный, текучий, как ртуть, серебряный сплав.

Криво поглядывая на свой чертеж восьмиметровой стеклянной трубки и понимал, что это глупость какая-то. Мы потратим неделю только на то, чтобы ее изготовить, рискуя разбить при первом же неосторожном движении. Ртутный манометр не подойдет. Нужно было что-то компактное, надежное и понятное даже Кулибину. Нужен был механический манометр.

Я подошел к верстаку, где лежали обрезки металла. В голове уже складывалась простая, как все гениальное, конструкция. Взял короткий, толстостенный бронзовый цилиндр, оставшийся от каких-то экспериментов. Идеально. Это будет корпус. Внутреннюю поверхность я несколько часов притирал с помощью свинцового конуса и самой мелкой абразивной пасты, пока она не стала гладкой, как зеркало.

Затем — поршень. Я выточил его из той же бронзы, с минимальным зазором. Нарезал на нем несколько тонких канавок — они должны были задерживать воду, создавая гидравлический затвор, чтобы ничего не травило под давлением.

— Что за игрушку мастеришь, счетовод? — проворчал Кулибин, наблюдая за моей возней.

— Прибор, Иван Петрович. Чтобы наш котел нам головы не снес, — ответил я, не отрываясь от работы.

Самой сложной деталью была пружина. От нее зависело все. Мне нужна была мощная, упругая сталь, которая бы сжималась равномерно и не «уставала». Я взял кусок лучшей шведской пружинной стали, которую берег для особых случаев. Сам отковал, сам закалил, несколько раз отпуская в масле, пока не добился нужной упругости.

— Вот весы, — объяснил я Кулибину, собирая механизм. — Снизу, через эту трубку, будет давить вода из котла, толкая поршень вверх. А сверху на поршень будет давить вот эта пружина. Чем сильнее давление — тем выше поднимется поршень.

— И как ты собрался на это смотреть? — хмыкнул старик. — Каждый раз линейкой мерить?

— А вот для этого — фокус.

Я показал ему последнюю деталь. Тонкая стальная пластинка, на которой я с ювелирной точностью нарезал мелкие зубцы. Зубчатая рейка. Я прикрепил ее к верхушке поршня. Рядом, на оси, я установил крошечную латунную шестеренку, соединенную со стрелкой.

— Когда поршень пойдет вверх, — сказал я, двигая рейку пальцем, — он повернет эту шестеренку. А шестеренка — стрелку.

Перед нами, на деревянном основании, стоял готовый прибор. Оставалось только его откалибровать. Мы приспособили для этого простой рычаг и безмен. Давя на поршень с известным усилием, я наносил на циферблат риски: одна атмосфера, две, пять…

Кулибин долго молчал, глядя на то, как простая механика превращается в точный измерительный инструмент.

— Хитро, — пробормотал он наконец. — Почти как часы. Только наоборот. Ладно, счетовод. Убедил.

И вот он, момент истины. Огромный, пузатый котел, спаянный блестящими серебряными швами, стоял посреди двора, похожий на древнего идола. Перед началом испытаний Кулибин отвел меня в сторону.

— Ты вот что, парень, слушай сюда. Я в Туле раз видал, как паровую машину рвануло. От литейщика, что рядом стоял, только сапоги с ногами и нашли. Так что, как начнем давить, ежели услышишь что не так — скрип, треск, — беги. Беги и не оглядывайся. Железо — оно дурное, шуток не любит.

Выгнав всех со двора, мы остались втроем. Все отверстия котла были наглухо заделаны, кроме одного, к которому мы подсоединили ручной насос высокого давления. Я занял пост у своего самодельного манометра, а Кулибин и Степан, крякнув, взялись за длинные рычаги насоса.

Медленно, скрипя рукоятями, мы начали нагнетать в него воду.

— Две атмосферы… — отчитался я, и собственный голос показался мне чужим, хриплым.

— Три… Пять…

Стрелка ползла. Котел безмолвствовал.

— Восемь…

Внезапно тишину разорвал громкий, зловещий щелчок. Мы замерли, вслушиваясь.

— Металл усаживается, — выдохнул Кулибин, не сводя с котла напряженного взгляда. — На место встает. Давай дальше.

— Десять!

Предельное расчетное давление было превышено вдвое. Я напрягся. И тогда котел запел. Тихий, высокий, почти ультразвуковой стон — так поет металл за мгновение до того, как разорваться на части.

— Хватит! — скомандовал я.

Насос остановился. Давление замерло на отметке. Секунда. Десять. Минута. Котел держал. Ни капли, ни шипения. Он выдержал.

Кулибин вытер со лба пот грязным рукавом рубахи.

— Держит, чертяка… — выдохнул он.

Это была наша первая настоящая общая победа. Он подошел и с такой силой хлопнул меня по плечу, что я едва устоял на ногах.

— Держит, счетовод! Твоя цифирь и мои руки… держат!

Он удовлетворенно посмотрел на меня. Неужели получилось?

Глава 13

На следующий день, посреди двора, отбрасывая на девственно-чистый снег длинную синюю тень, застыло наше детище. Его сердце — выкованный Кулибиным пузатый медный котел-ресивер — тускло поблескивало на скупом солнце, соединенный с идеальным насосом. Все было на своих местах. Я испытывал легкое волнение.

С почти суеверным трепетом я взял в руки свое творение — идеально выточенное Кулибиным по моим чертежам сопло Лаваля. Холодная и изящная деталь из блестящей бронзы. В успехе я не сомневался ни на миг. Именно эта форма — ключ к сверхзвуковой скорости потока, к настоящему прорыву. Это символ превосходства моих знаний, материальное доказательство того, что я прогрессор.

Никому не доверяя, я сам прикрутил сопло к концу толстого кожаного рукава, ощущая пальцами холод металла. Наблюдавший за мной Кулибин крякнул, выпуская в морозный воздух густое облако пара.

— Ну, с Богом, счетовод. Или с кем вы там у себя в книжках молитесь… с Архимедом, что ли? Гляди, чтоб твоя хитрая дудка нам всем портки не промочила.

Я лишь криво усмехнулся на его добродушное ворчание. Сегодня все расчеты подтвердятся на деле.

По моей команде двое дюжих солдат Ефимыча, скинув тяжелые полушубки и оставшись в одних рубахах, взялись за длинные дубовые рычаги насоса. Лица у них были сосредоточены, как у атлантов, готовящихся взвалить на плечи небосвод.

— Потихоньку, ребятушки, без рывков, — скомандовал Кулибин непривычно тихо. — Накачиваем.

Они начали. Заскрипели просмоленные оси, и насос ответил сытым, всасывающим звуком, который отдавался у меня в груди. Вцепившись взглядом в манометр, я следил, как стрелка дрогнула и медленно, в такт каждому качку, поползла вверх по часовой стрелке.

— Две атмосферы… три…

Котел отозвался тонким, едва слышным пением напряженного металла — звук, знакомый мне по стону камня под резцом.

— Пять… шесть…

Мышцы на спинах солдат вздулись буграми, лица налились кровью от натуги. У дверей мастерской замерла Варвара Павловна, невольно сжав кулаки. Из окна второго этажа, разинув рот, высунулся Прошка. Семь атмосфер… Боже, это же давление воды на глубине в семьдесят метров. Если рванет — разнесет в клочья, и собирать будет нечего. Давай, детка, держи…

— Семь! — мой голос прозвучал хрипло и чуждо. — Довольно!

Солдаты с облегчением отвалились от рычагов. Десятки глаз уставились на нас с Кулибиным. Старик стоял у массивного выпускного вентиля, положив на него широкую мозолистую ладонь. Я встретился с ним взглядом и коротко кивнул.

Он резко, одним слитным движением, повернул вентиль.

И в этот миг все пошло прахом.

Вместо тугой, разящей струи из сопла с оглушительным ревом вырвался жалкий, бесформенный веер брызг. Облако водяной пыли, шипя, словно пробитый паровик, не долетело и до середины двора. Оно бессильно осело, превратив сверкающий снег в грязное месиво. Гигантская садовая лейка, а не брандспойт.