Ломоносов Бронзового века (СИ) - Гринчевский Игорь Леонидович

Но суммарная масса их вышла чуть больше килограмма. Получается, в отходы ушло не меньше двух третей металла. «Надо было с чугуном вообще не связываться!» — подумал я. — «Науглеродить прутки железа, да и плавить их потом, как сварщики делают. Постепенно наращивая и наращивая толщину шва. Тогда, глядишь, отходов бы гораздо меньше вышло!»

Но вообще мои «почти родичи» металл хвалили. Говорили, что там, где сырое железо промнётся, а науглероженная сталь — сломается, эта сначала гнётся, как ветка ивы, а потом возвращается к прежнему состоянию. Проще говоря, им понравилась упругость литой стали.

На что им замечали, что неизвестно, как ещё клинки себя поведут, понравятся ли воинам. Те особо не спорили, соглашались, что «любое оружие делом и боем проверить надо», но Ашот заметил:

— Мы с племянником два клинка за два дня сковали. Вай, слушай, на обычную пару нам и недели б не хватило!

Чё-о-о-рт! Только этого не хватало! Я ведь химией хотел заняться, а меня, похоже, припрягут теперь сталь варить.

С досады я тогда вдруг приналёг на пиво. Даже странно, охотником до лагеров я никогда не был, предпочитал портеры и стауты, на которые местное пиво ни разу не походило. Да им и до приличного лагера, если честно, было, как до неба. Но тут — увлёкся. И чуть было не нахрюкался в зюзю.

К счастью, нас с Тиграном-младшим вызвали в центр круга, где отобрали прежние «отроческие» ножи из бронзы и вручили новые, стальные. Я честно говоря, раскатал уже было, губы на изделия из собственной стали, но их было решено заслать «в качестве дара от рода Еркатов» в Армавир и Эребуни, начальникам гарнизонов. А Руса — «рылом не вышел».

С пьяных глаз, я даже обиделся немного, а потом — ударился в философию. Вот казалось бы, живу я в центре местной металлургии, принадлежу к семье местных «олигархов», а что у меня есть из железа? Этот меч был первым. И у остальных железо всё больше в виде оружия. И его — мало! А так бытовые металлы — медь, бронза и олово. Есть ещё немного свинца. Немного не потому, что он дорог, наоборот — мало на что годится. Серебро есть в следовых количествах, только на украшения, а золота я и не видел вовсе, хотя есть легенда про некий браслет в роду старосты.

И что же получается? А получается, что тут, если реально смотреть, всё ещё Бронзовый век царит. И, если вдуматься, даже понятно почему. Олово, медь или оловянную бронзу в случае поломки легко можно переплавить. А с железным ножом что делать? Перековывать? Так не в каждой деревне найдешь кузнеца. И потери велики, хорошо, если половина железа в новом изделии сохранится.

Я восхитился мощью собственного интеллекта, и даже подумал, что если бы писал книжку про себя, назвал бы её «Ломоносов Бронзового века». И плевать, что там умники-историки говорят. Сюда бы их, показать, сколько на руках бронзы, и сколько — железа. Небось, мигом раздумали бы спорить!

Погрузившись в мысли, я пропустил, что Ашот с Мартиком снова толкают тост. Прислушавшись, понял, что в очередной раз говорят о том, как боги и предки отметили род Еркатов, и в особенности — Еркатов-речных. И себя не забыли, рассказали, какой удачей стало то, что помолвка их Розочки расторглась, и теперь они могут породниться с нами. И что-то ещё про подарок.

Тут застучали барабаны, и в зал выскочила смугловатая и стройная девушка. Что-то в её внешнем виде отличалось и от местных, и от персов-южан, и от колхов. Память Русы ничем не могла мне помочь, зато моя собственная вдруг напомнила гречанок из будущего. Именно такие, стройные и гибкие иногда встречались в Ханье, на критском курорте, где я когда-то сподобился отдохнуть с женой.

Танец был мне незнаком, но… Чёрт, я впервые вспомнил о том, что я — мужчина. И подумал, что хорошо, что сижу за столом, а то бы опозорился. Впрочем, гостям и хозяевам было не до меня, все хлопали в ладоши, гортанно вскрикивали и пожирали танцовщицу жадными глазами.

«Так, охолони, парень!» — сказал я сам себе. — «Она — подарок! То есть, она — рабыня. И хоть дарили её всему роду, распоряжаться ей станут твой дед и его брат. А когда им надоест, пустят побаловаться твоих дядей. И братец, охочий до „сласти“, наверняка в стороне не останется. И ты бы мог, но тебе ж не только похоть охота потешить, ты у меня влюбился!»

А вот тут, как говорится, — зась! Секс — это пожалуйста, даже бастардов можешь плодить, но жена тебе уже назначена.

При этой мысли где-то в глубине души вдруг затосковал Руса, вспомнивший о судьбе матери. Ну да, персональная наложница — это максимум, что светит этой девчушке. И к тому же — не твоя. А скорее всего, будет удовлетворять многих мужчин рода, пока не помрёт родами. Здесь это тоже достаточно частая судьба женщин, даже у законных жён. И мрут они не меньше, чем мужики. Эх, судьба-судьбинушка…

Я затосковал, и решил развеять тоску глинтвейном, который как раз снова начали разносить. И как-то незаметно уснул за столом…

Проснулся я от того, что кто-то меня ласкал и целовал. Кто-то? Пари держу, это та самая гречанка, что танцевала на пиру? Но как? Я же позорно заснул. Похоже, старшие опять всё решили за меня.

— Как тебя зовут? — туповато поинтересовался я.

— София! — выдохнула она тихо-тихо. — На нашем языке это означает «мудрость»! Но ты лучше молчи, я сама…

И действительно, она прекрасно справилась сама. Моя Софочка. Я то проваливался в волны наслаждения, то почти терял себя… А когда всё же снова обрёл — она уже ускользнула в ночь.

— Ну что, Руса? Вот ты и стал взрослым! — разбудил меня голос Гайка. — Понравилось? Нет, эээ… Ты что, парень?

— Уйди, брат! — раздался и голос деда. — Парень, похоже, влюбился. Так бывает, хоть мы с тобой, два старых дурня, об этом и подзабыли. Ничего, внучек, ты поплачь немного… Это не страшно, со слезами горе мужчины покидает сердце. И не мешает думать дальше. А думать нам всем надо. Большой род требует всего и сразу. Сластей, твоей стали на сорок клинков в месяц, и это — как минимум, требует мыла и уксуса, соды и стекла… Так что ты кончай плакать, сын Ломоносов. И начинай думать вместе с нами, как всё это дать. Ты теперь взрослый, и отвечаешь перед родом почти наравне с нами!

А у меня в голове вдруг всплыли строки из песни будущего: «Не плачь, Алиса, ты стала взрослой…»

Примечания и сноски к главе 14:

[1] Один из титулов Митры.

[2] ГГ имеет в виду не угольный, а торфяной кокс — твёрдый углеродистый остаток термического разложения малозольного торфа верхового типа. При этом ГГ не в курсе, что торфы Армении отличаются высокой зольностью, то есть дают продукт, похожий на торфяной кокс, но мало пригодный для черной металлургии.

[3] Автор, не будучи экспертом в холодном оружии послушал знакомых, живших в том самом Раздане, посоветовался со знакомым экспертом в этом вопросе, чьё мнение в фэндоме уважается, и принял решение. Что этот клинок походил на скифский акинак.

Глава 15

«Газпром — мечты сбываются!»

— Руса! Руса, беги быстрее! Наши «железные» опять наш же торф воруют!

— Чёрт, ну, сколько ж можно⁈ — пожаловался я себе и небесам на горькую судьбу. Пришлось выпустить из объятий Софию, выбраться из-под тулупа и быстренько бежать к складу с топливом.

Если кто-то скажет, что за месяц можно бы и привыкнуть, напомню, что молодожёнам в наше время не зря рекомендуют «медовый месяц». И даже здесь, в куда более суровом мире, принято первый год молодого мужа от жены не дёргать попусту. И что с того, что-то она мне не жена, и даже не официальная наложница? Всё равно, сейчас и здесь я — влюбился! Стройная, красивая, с великолепной пластикой, а главное — умная. Знала уйму языков, умела писать, читать и поддержать беседу, как и положено гетере. Что? Нет, не проституткой она была, а именно гетерой. Родилась и выросла она в Херсонесе, если я правильно понял, то мне он был известен под именем Херсонес Таврический[1].