Он повернулся ко мне:
— Вот почему я вас позвал. Вы — единственный человек, который может с ним поговорить на равных. Вы из того же времени, понимаете его язык, его мышление. Но при этом вы уже научились жить здесь, в XIX веке. Вы можете объяснить ему то, что я объяснить не могу.
Я задумался. Логика была понятна. Но вопрос — захочет ли этот Орлов меня слушать? Судя по описанию, он человек самоуверенный, убеждённый в собственной правоте. Такие редко прислушиваются к чужим советам.
— А если он не послушает? — спросил я. — Что тогда?
Иван Дмитриевич тяжело вздохнул:
— Тогда придётся принимать жёсткие меры. Мы не можем позволить ему продолжать. Он угроза стабильности. Угроза государству.
— Вы имеете в виду… — я не договорил.
— Да, — коротко ответил он. — Если разговор не поможет…
Я молчал, переваривая услышанное.
— Я постараюсь убедить его, — сказал я наконец. — Но обещать ничего не могу.
— Я и не прошу обещаний, — ответил Иван Дмитриевич. — Просто попробуйте. Вы — его последний шанс.
Он позвал Соколова:
— Проводите Егора Андреевича к Орлову. И оставьте их наедине. Пусть поговорят без свидетелей.
Соколов кивнул:
— Слушаюсь.
Мы вышли из кабинета. Я кивнул Захару:
— Жди здесь. Я скоро вернусь.
— Слушаюсь, Егор Андреевич, — он устроился на скамейке у стены.
Соколов повёл меня по коридору, поднялся на третий этаж. Остановился у двери в конце коридора, постучал:
— Орлов, к вам посетитель.
— Входите! — донёсся мужской голос.
Соколов открыл дверь, пропустил меня внутрь и закрыл за мной.
Комната была больше похожа на гостиничный номер, чем на тюремную камеру. Кровать, стол, стулья, книжный шкаф, окно с решёткой. На столе стопка книг, исписанные листы бумаги, чернильница с пером.
У окна стоял мужчина лет тридцати пяти. Среднего роста, худощавый, с тёмными волосами и серыми глазами. Одет в простую, но чистую одежду — рубашку, жилет, штаны.
Увидев меня, он оживился:
— Наконец-то! Я уже думал, меня тут навечно заперли! Вы кто? Адвокат? Представитель губернатора?
Я закрыл за собой дверь, прошёл в комнату:
— Ни то, ни другое. Меня зовут Егор Воронцов. И я, как и вы, попаданец из XXI века.
Он замер. Глаза его расширились, рот приоткрылся. Несколько секунд он просто смотрел на меня, не в силах произнести ни слова.
— Вы… вы тоже? — наконец выдавил он.
— Да, — кивнул я, садясь на стул у стола. — Попал сюда почти год назад. Очнулся в теле дворянина, отправленного в захудалую деревню. С тех пор пытаюсь выжить и как-то устроиться в этом мире.
Орлов медленно опустился на кровать, не сводя с меня глаз:
— Я думал… я думал, что я один. Единственный. Что это какая-то ошибка вселенной, глюк матрицы или что-то ещё.
— Нет, не один, — ответил я. — Судя по всему, таких, как мы, несколько. Я знаю минимум ещё одного. Может, их больше, но они действуют осторожно, не привлекают внимания.
Он резко поднял голову:
— Осторожно? А я, значит, неосторожно?
Я посмотрел на него спокойно:
— А как бы вы сами охарактеризовали свои действия? Открыто рассказывать про будущее, предсказывать события, собирать вокруг себя людей, обещая богатство и власть?
Он вскочил, начал ходить по комнате:
— А что, по-вашему, я должен был делать? Сидеть тихо? Притворяться, что я не знаю, что будет завтра? У меня знания! Знания, которые могут изменить этот мир к лучшему! Спасти миллионы жизней! Ускорить прогресс на десятилетия!
— За счёт чего? — спросил я. — За счёт того, что вы расскажете местным купцам про фондовую биржу? Научите чиновников коррупционным схемам XXI века? Или, может, построите атомную электростанцию прямо на Красной площади?
Он остановился, повернулся ко мне:
— Вы издеваетесь?
— Нет, — покачал я головой. — Я пытаюсь донести до вас одну простую мысль. Нельзя просто взять знания из будущего и применить их в прошлом. Общество не готово. Экономика не готова. Люди не готовы.
— Ерунда! — воскликнул он. — Людям плевать на готовность! Им нужны результаты! Дайте им работающую технологию — они её примут! Дайте им способ заработать — они им воспользуются!
Я встал, подошёл к окну. За решёткой виднелась заснеженная Москва — дома, церкви, дым из труб.
— Алексей, — начал я, обращаясь к нему по имени, — давайте я расскажу вам одну историю.
Он скрестил руки на груди, но кивнул:
— Слушаю.
— Когда я попал сюда, — начал я, продолжая смотреть в окно, — моей первой мыслью было то же самое, что и у вас. Я знаю будущее, я могу всё изменить! Построю паровые машины, создам фабрики, внедрю современную медицину, и Россия станет великой державой!
Я повернулся к нему:
— Но потом я начал думать. А что будет, если я это сделаю? Предположим, я построю паровые машины. Они вытеснят ручной труд. Тысячи ремесленников останутся без работы. Они обозлятся, начнут бунтовать. Власти придётся их подавлять. Кровь, насилие, страдания.
Орлов хотел возразить, но я продолжил:
— Или возьмём другой пример. Я внедрю современную медицину. Смертность упадёт. Люди будут жить дольше. Население вырастет. А чем их кормить? Сельское хозяйство не готово прокормить столько людей. Начнётся голод. Опять страдания.
— Но это краткосрочные проблемы! — воскликнул Орлов. — В долгосрочной перспективе всё станет лучше!
— Да, станет, — согласился я. — Но сколько людей умрёт, пока мы дождёмся этой «долгосрочной перспективы»? Сотни? Тысячи? Миллионы?
Он замолчал, задумавшись.
— Видите ли, Алексей, — продолжил я мягче, — прогресс — это не волшебная палочка. Это сложный, болезненный процесс. Общество должно созреть для изменений. Экономика должна быть готова их принять. Люди должны понимать, зачем это нужно.
Я вернулся к столу, сел:
— Поэтому я действую иначе. Я не пытаюсь изменить всё и сразу. Я внедряю технологии постепенно, под контролем государства. Сначала показываю на небольшом масштабе — в деревне, потом на одном заводе. Обучаю людей. Даю им время привыкнуть. И только потом расширяю.
Орлов медленно опустился обратно на кровать:
— То есть вы работаете с властями?
— Да, — подтвердил я. — С тайной канцелярией, с заводским руководством, с местными чиновниками. Они обеспечивают ресурсы, защиту, легальность моих действий. Взамен я делюсь знаниями, помогаю модернизировать производство, обучаю мастеров.
— Сотрудничаете с репрессивным аппаратом самодержавия, — с горечью сказал он.
Я усмехнулся:
— А у меня есть выбор? Алексей, мы не в XXI веке. Здесь нет демократии, парламента, свободы слова. Здесь абсолютная монархия. Власть государя — закон. И если я хочу что-то изменить — мне нужна поддержка этой власти. Иначе меня просто уничтожат как опасного бунтовщика.
Он молчал, глядя в пол. Я видел, что мои слова его задевают, заставляют думать.
— Послушайте, — сказал я, наклоняясь вперёд, — я понимаю ваше желание изменить мир. У меня то же самое. Но нужно быть реалистом. Мы не боги. Мы не всемогущи. Мы просто люди, попавшие не в своё время. И наша задача — не сломать этот мир под себя, а помочь ему эволюционировать естественным путём.
Орлов поднял голову, посмотрел на меня:
— А ваш путь… он работает?
— Да, — твёрдо ответил я. — В моей деревне теперь работают лесопилка, стекольное производство, кузница механизирована. Люди живут лучше, чем год назад. На Тульском оружейном заводе внедрена пневматическая система для станков — производительность выросла вдвое. Открывается клиника, где будут обучать врачей современным методам. Создаётся школа мастеров для распространения технологий.
Я встал:
— Это не быстро. Это не эффектно. Но это работает. И главное — это безопасно. Никто не умирает от моих действий. Никто не страдает.
Орлов сидел, переваривая мои слова. Я видел внутреннюю борьбу на его лице — гордость сопротивлялась, но разум начинал понимать.
— Что вы хотите от меня? — наконец спросил он тихо.
