Инженер Петра Великого 5 (СИ) - Гросов Виктор

Глава 15

Унижение в механическом цехе заставило шведов притихнуть. Граф Горн ходил с таким лицом, будто у него разом заболели все зубы, стало очевидно, что они готовы к переговорам. Однако, мой бывший сосед по каземату не сдавался. В его взгляде огонь завоевателя угас, но разгоралось холодное пламя личной вражды, обещавшее, что он будет цепляться за любую возможность для ответного удара.

Второй раунд нашей дуэли развернулся в моей конторе. Мы собрались за длинным дубовым столом для «обсуждения увиденного». Карл сидел во главе своей делегации и ждал. Когда формальности были исчерпаны, он заявил.

— Ваши механизмы и оружье впечатляют, барон, — ядовито изрыгнул швед. — Но это — забавы для богатых. Война, настоящая война — это экономика. Вы может сделать сотня таких винтовок, но казна вашего царя не выдержать перевооружения всей армии. А мы выставить против вас сотни тысяч дешевых, проверенных мушкетов. Это будет война на истощение, война кошельков. Боюсь, вы проиграете.

Когда он умолк, его генералы одобрительно зашумели. Удар пришелся в самое больное место — в бедность страны. Можно было, конечно, снова тащить их на полигон, демонстрируя мощь оружия, но это был бы ответ солдата, а не стратега.

— Ваше величество поднимает самый важный из всех вопросов, — ответил я, вытирая предательски взмокшие ладони. — Вопрос цены. Я не предлагаю вам верить мне на слово, а предлагаю посчитать. Вместе, отбросив чины.

Подозвав Магницкого, который с непроницаемым лицом разложил на столе бухгалтерские книги, я повернулся к генералам.

— Господин генерал Реншильд, — обратился я к седому, покрытому шрамами вояке. — Ваше искусство тактики известно всей Европе. Позвольте мне, как дилетанту, задать вам несколько вопросов для уяснения.

Карл нахмурился, к счастью — промолчал: отказать в теоретической дискуссии на глазах у лучших полководцев означало бы потерять лицо. Польщенный Реншильд сухо кивнул.

— Какова стандартная глубина построения вашей пехоты в атаке, генерал? Шесть шеренг?

— Шесть, — подтвердил он. — Оптимально для поддержания натиска.

— А время перезарядки вашего лучшего воина?

— Опытный солдат даст два выстрела в минуту. Три, если очень повезет.

— Превосходно. — Встав, я подошел к большой карте на стене, где фишки изображали полки. — А теперь, господа, давайте немного поиграем. Мой солдат, — я взял в руки затвор от винтовки СМ-1, — перезаряжается за пять секунд. Десять-двенадцать выстрелов в минуту. Это норматив.

Передвинув фишку русского полка напротив шведской, я продолжил:

— Ваша атака начинается с четырехсот шагов. Мои стрелки открывают прицельный огонь с трехсот. Пока ваши доблестные солдаты проходят эту «зону смерти» в сто шагов, каждый мой пехотинец успевает сделать три, а то и четыре выстрела. Господин Магницкий, будьте добры, огласите вероятные потери атакующих на этом этапе.

— При минимальной эффективности стрельбы в двадцать пять процентов, первая шеренга противника теряет не менее половины личного состава, — бесстрастно сообщил Магницкий, щелкнув костяшками на счетах.

— Чушь! — не выдержал один из шведских полковников. — Ваша пехота не выдержит нашего штыкового удара! Мы их сомнем!

— Не сомневаюсь в доблести ваших солдат, полковник, — мягко ответил я. — Но чтобы нанести штыковой удар, до него нужно дойти. Арифметика — упрямая вещь. Ваша первая шеренга разбита и смешалась со второй. В этом хаосе они входят в зону ста пятидесяти шагов, где эффективность нашего огня возрастает вдвое. Еще три-четыре выстрела на каждого моего солдата. К тому моменту, когда горстка выживших доберется до наших позиций, от вашего полка останется одно название.

Кажется простая арифметика дошла до каждого шведского делегата. Вернувшись к столу, я посмотрел на Карла.

— А теперь вернемся к цене, ваше величество. Содержание вашего пехотного полка обходится казне, по нашим сведениям, примерно в тридцать тысяч риксдалеров в год. Полное перевооружение моего полка и годовой боезапас к нему — двенадцать тысяч. Я за треть цены получаю инструмент, который методично уничтожает ваш самый ценный ресурс — солдат. Так скажите, как долго ваша казна сможет оплачивать такие счета?

Когда я умолк, в комнате воцарилась тишина. На лице Реншильда, старого вояки, отразился весь ужас безжалостной математики. Он, как никто другой, в полной мере осознал последствия.

Карл XII сидел не шелохнувшись, его лицо застыло маской. Великий полководец, чьим оружием были воля и гений, только что был наголову разбит скучными цифрами из бухгалтерской книги. Это унижение он мне не простит никогда. А жаль. Черт возьми, ведь он мне даже импонировал, но мы оказались по разные стороны баррикад.

Шведы уехали, оставив после себя горькое послевкусие.

Холодное обещание личной мести от их короля было напечатано на лице монарха.

Пока Брюс в столице плел свои тонкие сети, готовя для англичан приманку в виде «азиатского гамбита», я вернулся в свой мир — мир огня, металла и нерешенных задач. Дипломатические игры были лишь рябью на воде. Настоящая сила, способная изменить ход истории, рождалась здесь, в гуле моих цехов. Настало время для «Титана».

Идея компаунд-машины, изящная на бумаге, на практике разбилась о суровую реальность. Неделями мы бились над ней, и цех медленно превращался в кладбище наших неудач. Главной проблемой стала герметичность: пар находил малейшую лазейку. Мы перепробовали все известные методы. Федька и его лучшие мастера, настоящие кузнечные колдуны, сфорганили хитроумный сальник из нескольких слоев бычьей кожи разной выделки, проваренной в сале и уплотненной пенькой. Конструкция продержалась несколько часов, прежде чем ее с ревом вырвало из гнезда.

— Не держит, Петр Алексеич, — сокрушенно констатировал Федька, глядя на обугленные ошметки. — Сила в нем такая, что чугун гнет. А кожу эту и подавно рвет. Тут что-то иное надобно.

Настоящей головной болью стали поршневые кольца. Начерченные мной по памяти — тонкие, упругие, разрезанные, — они оказались невыполнимой задачей для местных технологий. Лучшая винтовочная сталь была слишком хрупкой и ломалась, а более вязкий металл не держал упругости после нагрева. Проект уперся в стену. Драгоценное время утекало, а «Титан», сердце моей будущей промышленности, так и не начинал биться.

Отчаявшись, я приказал принести в лабораторию все образцы трофейного шведского металла. Мы с Магницким превратились в алхимиков: травили клинки кислотами, изучали изломы под лупой, прокаливали и взвешивали, пытаясь найти ингредиент, который придавал стали уникальные свойства. Поначалу все было тщетно. Я уже готов был сдаться, но, как всегда, помог случай. Один из мастеров, которому я поручил распилить эфес шведской шпаги, прибежал с выпученными глазами.

— Петр Алексеич, беда! Пила не берет! Зубья крошатся, а на металле и царапины нет! Внутри эфеса какая-то жила, тверже самого алмаза!

Я бросился в цех. Внутри распиленного эфеса действительно виднелась тонкая, серая прожилка иного металла. Выкрошив несколько крупиц, мы убедились: это не графит. Тяжелый, с маслянистым блеском, он не растворялся ни в чем.

— Поразительно! — Магницкий с восторгом ученого разглядывал крупицы под лупой. — Плотность его почти вдвое выше, чем у свинца! Что за дивный элемент явил нам Господь?

А я узнал его. Вольфрам. Природный легирующий компонент, отсутствующий в местной руде. Решение, казалось, было найдено, но это стало лишь началом нового витка мучений. На складах мы отыскали минерал, который рудознатцы презрительно называли «волчьей пеной» или «тяжелым камнем» за его тугоплавкость — вольфрамит. Истолочив его в пыль, мы попытались добавить его в расплав.

Результат оказался удручающим: порошок не желал растворяться, и полученный слиток годился лишь на переплавку. После нескольких дней бесплодных попыток я окончательно понял, что мы ломимся не в ту дверь.