– Какие именно сомнения?
– Отсутствие результатов клинических испытаний и неправомерное использование документов технической верификации. Особенно письмо из Университета Джонса Хопкинса – его "Теранос" представлял, как подтверждение своей технологии, хотя там чёрным по белому было написано: "Это не является сертификацией технологии".
Эти слова повисли в воздухе, будто удар колокола в пустом храме. По залу прокатился едва слышный ропот – публика уловила, что момент переломный. Манипуляции "Теранос" с технической документацией стали очевидны.
Но адвокат Блэквелл вдруг изменил направление атаки.
– После того как были обнаружены эти подозрительные обстоятельства, вы обратились в "Теранос" за объяснениями?
– Нет, насколько известно, нет.
– Странно, – в голосе Блэквелла зазвенела тонкая насмешка. – Разве не логичнее было бы сначала задать вопрос самим фигурантам?
Теперь уже речь шла не столько о компании, сколько о легитимности действий самой комиссии.
– Зависит от обстоятельств, – осторожно произнёс Пирс. – Нет гарантии, что другая сторона скажет правду. Иногда сначала нужно провести независимое расследование.
– Значит, изначально исходили из того, что "Теранос" будет лгать?
Воздух в зале словно стал гуще. Кто-то неловко зашевелился на деревянной скамье, где-то щёлкнула ручка.
Блэквелл не дал Пирсу опомниться:
– Сергей Платонов когда-нибудь называл "Теранос" мошеннической организацией?
Пирс запнулся, взгляд его на мгновение метнулся к столу защиты, где Платонов сидел неподвижно, будто вырезанный из камня. Ответ прозвучал почти шёпотом:
– Он упоминал такую возможность.
– И это повлияло на ваше отношение к "Теранос"?
– Да. Тогда и у меня появились те же сомнения.
Блэквелл почувствовал кровь, как охотник, учуявший раненого зверя. Он шагнул вперёд:
– То есть Платонов изначально считал "Теранос" мошенниками, и именно под его влиянием вы пришли к выводу о необходимости создать огромную группу из шестнадцати человек?
Смысл был прозрачен.
– Вы ведь уже заранее решили, к какому выводу придёте, а потом просто подбирали доказательства, верно?
В зале стало тихо – до того, что слышно было, как кто-то сзади уронил ручку, и она прокатилась по полу.
– Мы действовали на основе оценки рисков, – произнёс Пирс, стараясь сохранить самообладание. – Сценарий, в котором "Теранос" оказался бы честной компанией, представлял куда меньшую угрозу, чем сценарий мошенничества. Мы обязаны были быть готовы к худшему.
Но его объяснение звучало неубедительно. Слова разбивались о тишину, словно волны о бетон. Даже самому Пирсу стало ясно, что в глазах слушателей он выставил Сергея Платонова человеком, действующим без доказательств, не давшим компании и шанса оправдаться.
И всё же… это было допустимо.
Перекрёстный допрос ещё впереди.
– На этом мои вопросы закончены, – произнёс Блэквелл, хищно сузив глаза и вернувшись на своё место.
Плавно, с лёгким скрипом скамьи, поднялся адвокат защиты. Его голос прозвучал спокойно, почти лениво:
– В ходе расследования были найдены какие-либо подтверждения подозрений Сергея Платонова?
– Да, были.
– Какие именно?
Но Блэквелл взвился мгновенно, словно пружина:
– Возражаю! Прошу напомнить свидетелю, что детали расследования подпадают под соглашение о неразглашении и являются конфиденциальными!
Пирс и без напоминания знал, что ответить не может. Одно неосторожное слово – и на него обрушится иск размером с небоскрёб.
– Не могу ответить. Это будет нарушением соглашения о неразглашении.
Адвокат Платонова только улыбнулся уголком губ, будто именно этого и ждал.
– Понимаю. Вопросов больше нет.
Он вернулся на своё место, и зал наполнился шепотом – тихим, как шелест листвы в вечернем парке. Пирс нахмурился. Даже Блэквелл и судья переглянулись, не понимая, что именно упустили.
Из зала донеслось растерянное:
– Постой… и всё?…
Когда зал суда наполнился гулом голосов, судья, устало постукивая молотком по дубовой поверхности, подняла глаза на защиту. Воздух был натянут, как струна, и казалось, что любое слово способно её оборвать.
– У защиты больше нет вопросов? – спросила Холмс, её голос прозвучал сухо, почти с оттенком удивления. – Вы осознаёте, что отказываетесь от перекрёстного допроса свидетеля, выступающего против вашего клиента?
Ответ прозвучал отчётливо, уверенно, без колебаний:
– Да. Защита признаёт, что у Сергея Платонова есть определённые характерные недостатки, что он с самого начала подозревал "Теранос" в мошенничестве и вёл расследование с целью доказать именно это.
В зале будто что-то взорвалось. Люди зашевелились, кто-то выдохнул в недоумении, послышался треск микрофона и шорох бумаг. Всё звучало так, будто само пространство не верило в то, что услышало.
Платонова фактически обвинили в предвзятости – и его собственная сторона даже не стала возражать.
Пирс, покидая свидетельскую трибуну, чувствовал, как под ногами гулко отдаётся каждая ступенька. В голове шумело, словно ветер гонял сухие листья. Всё, что происходило, казалось абсурдом. Но сомнений не оставалось – Платонов опять затеял что-то.
Так он всегда поступал. В самый неожиданный момент – шаг в сторону, внезапный удар, и контроль над ситуацией уходит из рук противников. За этой внешней капитуляцией скрывалось что-то гораздо большее.
Тревожный звон внутреннего чутья не стихал. Грядёт буря – без разницы, будет ли она похожа на землетрясение или на пожар, сметающий всё на пути. Одно было ясно: это рука Сергея Платонова. Судебное разбирательство лишь начало чего-то куда более масштабного.
***
Следующим вызвали Шарму, операционного директора "Теранос". Он говорил уверенно, сухим голосом человека, привыкшего к публике, расставляя акценты точно, словно заранее отрепетированные.
– Почему отсутствуют результаты клинических испытаний?
– Испытания были отменены, – ответил он, сдержанно пожимая плечами. – Пациенты неправильно пользовались устройством, из-за чего возникли ошибки. Если бы Сергей Платонов тогда обратился к нам напрямую, мы могли бы легко прояснить ситуацию. Но он этого не сделал.
– А как насчёт письма из Университета Джонса Хопкинса?
– Здесь произошла ошибка сотрудника. Документ, не предназначенный для официального подтверждения технологии, был использован по недоразумению. Если бы господин Платонов связался с нами, всё можно было бы исправить раньше.
Шарма говорил так, будто речь шла не о подлоге, а о незначительных бумажных неточностях. В каждом слове звучала тщательно скрытая снисходительность, а между строк – обвинение: виноват не "Теранос", а тот, кто слишком ревностно искал правду.
– С самого начала Платонов вёл себя как охотник, – сказал он, чуть прищурившись. – Казалось, что его цель – не истина, а добыча. Знаете поговорку: если два дня следить за любым человеком, рано или поздно поймаешь его на нарушении правил дорожного движения? Вот так он и действовал.
Его слова текли спокойно, ровно, но каждый из них был направлен в одно и то же место – в самую суть защиты.
***
Когда очередь дошла до перекрёстного допроса, в зале наступила почти гробовая тишина. Люди в зале – журналисты, присяжные, случайные слушатели – затаили дыхание. Все помнили, как защита повела себя с Пирсом, и теперь ждали чего-то подобного – грома, резких слов, разоблачения.
Но ничего этого не произошло.
– В ходе расследования были обнаружены какие-либо факты? – спросил адвокат спокойно, как будто обсуждал прогноз погоды.
– Расследование подпадает под соглашение о неразглашении. Не могу раскрывать подробности, – ответил Шарма.
