Наследник 4 (СИ) - Шимохин Дмитрий

— Агапка должен меня тут ждать с вестями, — выдал я, осматривая толпу, и вот он вышел вперед.

Он был худ, лицо осунулось и покрылось дорожной пылью, одежда была изрядно потрепана. Но в его глазах горел острый, цепкий огонь. Агапка.

Я дал себя провести в дом головы, где тут же накрыли стол. Вокруг на лавках расселись мои ближники, воеводы и лучшие люди города. Лишь Агапка остался стоять.

— Позже попируем, а сейчас поговорить и послушать хочу, — покосился я гороховчан, и они, недовольно переглянувшись, все же покинули меня. Еще бы, считай, из собственного дома выгнал.

Агапка же дождался, пока закроется дверь, и после моего кивка шагнул вперед.

— Княже, — просто сказал он, и в этом единственном слове была вся тяжесть его доклада.

— С вестями, Агапка? — спросил я.

— Все видел, как ты приказал, — кивнул он.

— Так рассказывай!

Глава 20

Глава 20

— Это воровские казаки, княже. Люд окрестный их боится, по лесам прячется. Они людишек пограбили, начисто сожгли пару деревень и сел, добро выгребли, а что не смогли унести — порубили. Это разбойники.

Я видел, как помрачнели лица моих воевод. Дядя Олег сжал кулак так, что хрустнули пальцы.

— Нижний Новгород держат в осаде, но некрепко, — продолжал Агапка. — Стоят несколькими острожками поодаль, на дорогах, движение пресекают. На приступ не идут — пушек больших у них нет, да и умения такого тоже. А стены нижегородские каменные, им не по зубам. Сидят, ждут.

Скопин-Шуйский, до этого сидевший неподвижно, чуть заметно кивнул.

— А самое главное, княже… — Агапка понизил голос. — Сам вор Петрушка не с войском. Он в селе одном большом стоит, верстах в двадцати от города, там у него стан. А под Нижним Новгородам его атаманы командуют. И еще… дошли до нас слухи, пока ехали. Говорят, Астрахань, Белгород да Царев-Борисов они взяли и заставили крест целовать царю Дмитрию Иоанновичу, спаси его душу Господи. — И Агапка перекрестился, а следом и мы. В тех городах многих побили да пограбили.

Он закончил. В горнице повисла тишина.

Я кивнул Агапке.

— Ступай. Поешь и отдохни. Ты свое дело сделал.

Десятник с благодарностью поклонился и вышел. Когда за ним закрылась дверь, в горнице повисла тяжелая, густая тишина.

Мои воеводы: хмурый Воротынский, дядя Олег, молодой и сосредоточенный Скопин-Шуйский, осторожный Одоевский — все молчали, переваривая услышанное. Враг был понятен, его сильные и слабые стороны лежали перед нами как на ладони. Теперь нужно было решить, как именно мы будем его бить.

— Итак, воеводы, что надумали? — Я обвел их взглядом.

Первым, как я и ожидал, слово взял князь Иван Михайлович Воротынский. Как опытнейший из воевод, он имел на это полное право.

— Враг наш силен в набеге. Они расселись по острожкам, как волки по разным логовам. Ждать, пока они соберутся или разбегутся при виде нас, не стоит.

Он посмотрел на меня, затем на остальных.

— Значит, надо бить гадину по частям, пока не собралась в кулак. Скрытно подойти ночью к одному острожку, на рассвете ударить всей силой, смять, сжечь и тут же идти к следующему. Внести в их стан страх и сумятицу. А на дорогах, что в село ведут, где вор засел, заслоны выставить, чтобы ему не донесли.

План был прост, надежен и обещал много крови.

— Верно говорит князь! — тут же громыхнул дядя Олег, которому идея пришлась явно по нраву. Он вскочил на ноги, рука сама легла на эфес сабли. — Чего тут думать? Идти и рубить! Пока они сидят по своим норам, как крысы, — передавить всех поодиночке! Дать им почувствовать нашу удаль!

Силовое, понятное решение — то, чего ждала душа воина. Я посмотрел на Скопина-Шуйского. Тот задумчиво нахмурился, но тоже кивнул, соглашаясь с военной логикой плана. Казалось, решение было принято.

Я молчал, давая им высказаться. План был хорош. Но что-то внутри меня противилось его простоте. Я посмотрел на князя Одоевского и Елисея, которые до сих пор хранили молчание, и вопросительно поднял бровь.

— Князья и прочий люд, — начал Одоевский своим ровным голосом. — Мысли князя Воротынского хороши, и доблести в них много. Но приведет он к большой крови, причем с обеих сторон. А это все же люди православные, хоть и заблудшие. Казачья сабля остра, и зазря класть десятки, а то и сотни наших воинов, выкуривая казаков из острожков, — дело горькое. Может, сперва попробуем хитростью?

Дядя Олег презрительно фыркнул, но я жестом заставил его молчать. Идея Одоевского мне понравилась. Она была… подходящей, а кровь успеем пролить.

— Какая хитрость может быть с разбойниками? — проворчал Воротынский.

— Разная, князь, — продолжил Одоевский. Он поднялся с лавки, и все взгляды обратились к нему.

Он говорил тихо, но каждое слово ложилось на место, выстраивая четкую и дерзкую картину.

— Первое. Мы подходим к Нижнему Новгороду. Но не таясь, а открыто, с развернутыми знаменами, под бой барабанов. Чтобы все жители увидели: пришла государева рать, пришла помощь. Чтобы у защитников города дух поднялся, а у воров в острожках — душа в пятки ушла.

Он сделал паузу, давая нам осмыслить.

— Встаем под стенами города укрепленным лагерем, показывая свою силу. И оттуда отправляем к самозванцу и его атаманам гонцов. С почетом, с уважением. И приглашаем их «в гости на переговоры», чтобы, дескать, «образумить» их и избежать лишнего кровопролития.

— Они не приедут, — отрезал Олег. — Они не дураки.

— А нам и не надо, чтобы они приехали, — с тонкой усмешкой ответил Одоевский. — Нам надо, чтобы они начали думать, спорить и сомневаться. И вот тут самое главное. Пока их предводители будут рядиться, ехать или не ехать, пустить слухи.

Он заговорил еще тише, почти шепотом.

— Слух первый: о несметной силе государева войска, что нас не пять тысяч, а все десять. Слух второй: что князь Андрей Владимирович предлагает полную милость и государево жалованье всякому простому казаку, кто сложит оружие и выдаст своих атаманов-воров и пойдет на службу. И слух третий, самый ядовитый: что их «царевич» — трус, который сидит в тылу и ждет, пока они будут гибнуть за него под стенами, а сам уже тайно списался с ляхами, чтобы сбежать.

В горнице повисла тишина. План был дерзким, коварным и… гениальным в своей простоте. Бить врага его же оружием.

И первым это понял Михаил Скопин-Шуйский. Он решительно шагнул вперед, его глаза горели.

— Андрей Владимирович, надо так действовать! — с жаром произнес он. — Мы поднимаем дух в городе и среди своих ратников. Мы посеем раздор у врага, возможно, победим еще до битвы, заставив их перегрызться между собой! А если они и откажутся от переговоров и слухам не поверят, — мы уже стоим под стенами, готовые к бою!

Он замолчал, но его слова повисли в воздухе. Он поддержал хитрость как воевода, увидев в ней высший тактический смысл.

Два плана. Один обещал быструю победу, другой — умную. Выбор был за мной.

В горнице повисла тишина. Все смотрели на меня, ожидая решения. Я видел прямой, честный взгляд Воротынского, уверенного в своем простом и надежном плане. Я видел нетерпение в глазах дяди Олега, жаждавшего крови. Видел умный, расчетливый блеск в глазах Одоевского и Елисея, и горячее одобрение на лице Скопина-Шуйского.

Я медленно прошелся по комнате, мой взгляд остановился на князе Воротынском.

— Князь Иван Михайлович, — произнес я с уважением, — план твой прям и честен, как добрый клинок. Он надежен, и в нем чувствуется рука опытного воеводы.

Старый вояка коротко кивнул, принимая похвалу. Я видел, как ушло напряжение с его лица. Я не отверг его совет, а оценил по достоинству.

— И план твой, — продолжал я, обводя взглядом остальных, — это именно то, как мы будем действовать, если хитрость не сработает. Но сперва попробуем победить умом, а не только кровью. Мы дадим им возможность сложить оружие, чтобы потом с чистой совестью уничтожить тех, кто откажется. А коли сдадутся и перейдут на нашу сторону, славно выйдет, но и наказание им будет за разорение земель православных.