Медведев. Пограничье (СИ) - "Гоблин - MeXXanik"

Он опустил взгляд, будто вновь перед глазами встал тот срезанный лес. Потом поднял голову и продолжил, уже чуть напряжённее:

— Я зверьё туда отправил. Чтобы шум устроили и пришлых разогнали. А потом и сам с ребятами вышел — по скрытым тропам, чтобы лишнего не поднимать. Только это время заняло. Пока добрались — уже поздно было. Поваленное не поднимешь.

В голосе его зазвучала горечь. Без показного театрального гнева. Просто усталость старого хранителя, которого обидели.

— Только вот мануфактура, куда деревья увезли, — добавил он, — стоит аккурат на границе с землёй Иволгина. А там уже не мои владения. Так что догонять и отбирать — не моё право. И сам я правил не нарушал. Морозов не даст соврать.

Воевода со значением кивнул, подтверждая сказанное.

— Тогда позвольте вопрос, — вмешался я, не повышая голоса, — правду ли говорит Митрич? Или всё же лукавит?

Иволгин посмотрел на меня, не отводя взгляда, и ответил:

— Лукавит. Что я их подослал — это ещё доказать надо, — холодно бросил Иволгин. Его голос был ровный, без тени волнения. Но в этой ровности чувствовалось напряжение, будто он сам себе повторял: «держись».

Но в ту же секунду я заметил, как у Иволгина едва дернулся уголок глаза. Неуловимо, мелким штрихом на лице, которое вдруг перестало быть безупречным. Словно внутри что-то качнулось.

Я кивнул:

— Мой воевода подтвердил слова Митрича, — произнёс я ровно, почти буднично, как если бы подводил итоги отчёта, а не удерживал равновесие в разговоре, где каждое слово было, как шаг по тонкому льду. — А ему я верю. Выходит, Митрич правил не нарушал. А вы…

Я сделал паузу, давая понять, что есть слово, которое весит больше, чем чьи-то амбиции. Парень, сидевший напротив, усмехнулся и, не отводя глаз, бросил:

— Может быть, Митрич просто стареет? Не успевает за всем уследить. Участок-то большой.

— Всё я могу, — глухо отозвался Митрич насупившись. Говорил он негромко, но с таким спокойным раздражением, что спорить с ним не хотелось.

Иволгин чуть повёл плечами, будто пожалел, что ввязался в личную пикировку, и перешёл к сути:

— В общем, князь, — сказал он, опираясь ладонями на стол, — мы хотим расширить владения. Мы растём. И было бы правильно дать нам чуть больше простора. А то ведь… как бы беды не случилось.

Он выдохнул через нос, как бы невзначай, и продолжил:

— Мы, конечно, и сами можем всё меж собой урегулировать. Как привыкли. Но… — он приподнял брови, — решили к вам обратиться. Решить по правилам, раз уж вы теперь здесь.

Он сказал это с лёгкой тенью насмешки, но без оскала. Словно бросал вызов не мне лично, а самой системе. Пробовал на прочность.

Я смотрел прямо на него. Не моргая, не опуская взгляда. Спокойно. Долго. И он первым отвёл глаза, будто просто осмотрел комнату. Но я понял: выдержать эту паузу ему оказалось чуть труднее, чем он рассчитывал.

— Для этого Империя и поставила князя в этих землях, — спокойно, но жёстко сказал Морозов, не дожидаясь моего ответа. — Чтобы решать вопросы цивилизованно. А не «как привыкли». И представители высшей нечисти согласились с этим законом. Он здесь — власть. И по старому договору, заключённому ещё при вашем общем пращуре, именно князь должен разрешать споры по справедливости. Чтобы люди не страдали.

Я перевёл взгляд на Иволгина:

— Выходит, вы обвиняете Митрича в нарушении правил? И претендуете на часть его владений?

— Мы в своём праве! — резко выпалил он, не давая себе времени подумать. В голосе скользнуло нетерпение.

Я не стал отвечать сразу. Вместо этого повернулся к Митричу. Старик сидел, скрестив руки, взгляд у него был колючий, как морозное утро.

— А вы не хотите отдавать Иволгину часть леса? — уточнил я, уже зная ответ, но всё же позволяя ему сказать его вслух.

— Это наш лес, — нахмурился Митрич. — Мой род живет на этой земле, с тех пор как берёзы только пустились в рост. А этот… пришлый, пусть радуется, что ему хоть часть дали. Мы могли бы, как он сказал, «по-своему» решить. Но мы покон чтим. И раз уж ваш дед — мудрый был человек — упросил нас поделить границу, мы послушали. Приняли этот сорняк.

Он поднял голову, глядя прямо на меня, и в голосе его не было злобы. Только твёрдость.

— Я правлю этими лесами без малого почти пятьсот лет. И за это время здесь не случалось ничего дурного. Хотите — у окрестных синодников поспрашивайте, у жандармов, у тех, кто с разумом живёт. Они подтвердят. Пропавших без вести нет, утопцев не появлялось, задранных зверьём — единицы. Всё под присмотром. Всё — по совести.

Я обернулся, переводя взгляд на воеводу. Владимир всё это время молчал, стоя у входа с прямой спиной, будто охранял не дверь, а весь этот разговор.

Воевода коротко кивнул, подтверждая слова лешего. И этим кивком как будто добавил вес словам Митрича. Я поджал губы, принимая эти слова. И тут же, не давая паузе затянуться, раздалось насмешливое:

— Только охотники как мухи дохли, — вставил Иволгин, с кривоватой усмешкой.

— По Покону на них защита не распространяется, — вклинился в разговор Морозов, глядя строго, без попытки смягчить угол. — Охотники действуют на свой страх и риск. Но, — он сделал акцент, — в деревнях полно историй, как люди встречали в лесу зверье. И оно их не трогало, а просто проходило мимо. Потому что знало порядок.

Он обвёл взглядом собравшихся, потом перевёл глаза на Иволгина.

— А вот на вашей земле, мастер Иволгин, — продолжил воевода чуть тише, — люди пропадали. Не охотники. Не воры. Просто люди. Которые пошли за хворостом и не вернулись. Или дети, которые играли у края леса и не дошли до дома.

— Браконьеры, — процедил Иволгин. Его голос был жёстким, будто сам он себе повторял это слово как оправдание. Как щит. Словно эта короткая поправка могла перечеркнуть всё сказанное. И сделанное.

— Клан Митрича жил здесь задолго до нас. Ещё до того, как первый тракт прорубили, и до того, как карту этих мест нарисовали.

Он говорил, словно признавая: «да, старик упрям, но упрям не без причины».

— А вы, Иволгин… вы прибыли к нам недавно по обмену. Пусть даже с разрешением, с поконным подтверждением. Но это другое.

Он замолчал, и в тишине за его словами звенела простая мысль: кто здесь укоренился, а кто — только пускает корни.

— Допустим, — начал я. — Но мастер Митрич утверждает, что до этого случая ни разу не нарушал правил. И мой воевода это подтвердил. А вот вы…

— Вам почём знать? — резко уточнил Иволгин. — Вы правите княжеством без году неделя. Наверняка даже покона до конца не читали…

Я медленно повернулся к нему, встретился взглядом и больше ничего не сказал — просто смотрел. Долго. Молча. Холодно.

Пауза затянулась. Иволгин сначала держался, но потом, чуть заметно, моргнул. А следом — сглотнул. Непроизвольно. И этого было достаточно.

Я заговорил тихо. Не шёпотом, но с размеренной тяжестью, где каждое слово важное.

— Я покон знаю, — произнёс я. — И принес клятву этой земле.

Иволгин замер. А я не давал ему отвести глаза и держал взглядом, как в замкнутом круге.

— А ещё я знаю одну простую вещь: прежде чем говорить, стоит думать.

Я сделал паузу, поднял палец вверх — не резко, а как бы между прочим, но с акцентом.

— Думать, что говоришь… — продолжил я. — И самое важное — кому говоришь.

Последние слова прозвучали спокойно, без угрозы. Но в них была та самая ровная грань, за которой заканчиваются споры и начинаются последствия. Иволгин отвёл взгляд первым. А за его спиной кто-то из его клана шумно выдохнул, словно напряжение стало тяжёлым даже для них.

— И кому я говорю? — уточнил Иволгин ровным, почти ленивым голосом.

Вызова в его вопросе не звучало, но это тоже была проверка.

Я посмотрел на него прямо. Медленно вдохнул — и так же неспешно заговорил.

— Тому, кто этой очью бился с тварями, с теми которых накануне кто-то неглубоко прикопал, — произнёс я и сжал кулак. А затем резко опустил его на стол. Не с размаху, не для эффекта, а чтобы обозначить вес своих слов.