Медведев. Пограничье (СИ) - "Гоблин - MeXXanik"

— И судя по тому, как Иволгин покинул домик, он остался не шибко доволен… — произнёс я, глядя на извилистую тропу перед собой

Морозов нахмурился. Он какое-то время молчал, словно обдумывая, и только спустя несколько мгновений произнес:

— Иволгин пришёл не ради справедливости, — твердо, но без злобы ответил воевода. — Вы верно поняли, княже… что мертвяки, которые накануне явились к хозяйскому дому — его рук дело.

Он не повышал голоса. Но в этих словах было достаточно, чтобы по коже прошёл холодок.

Я чуть задержал дыхание, и внутри будто что-то сжалось.

— Считаете, он нарочно всё подстроил? — спросил я, стараясь говорить спокойно. Но голос чуть охрип. Воспоминания о той ночи, о бледных, обескровленных лицах и сладковатом запахе мёртвых тел вернулись резко, будто я только что уронил топор.

Морозов не сразу ответил. Посмотрел в глубину леса, будто проверяя, не подслушивает ли кто.

— Думаю, да, — ответил он наконец. — Может быть, не сам, но все делалось с его ведома. Я обратил внимание: на ночных гостях были следы серой глины. Такая в округе встречается только в одном месте — возле родника, что выходит из-под земли в паре километров от особняка. Мертвяки должны были уйти в сторону поселения. По следам живых. Но клятва, которую вы принимали, создала сильный всплеск силы. Это изменило их путь.

Он немного помолчал, а затем продолжил:

— Вот почему они свернули. Сделали крюк и пришли к нам.

Я на секунду замолчал, мысленно возвращаясь к событиям той ночи. А затем глухо ответил:

— Повезло.

— Вы сделали всё верно. Иволгин злился не на ваше решение. А потому что вы не испугались. И дали понять, что будете править по закону. Не по прихоти. А таких, как он, это пугает больше всего.

Я кивнул. Где-то внутри было всё ещё тревожно, но это чувство постепенно угасало.

— Хотя мне всё же думается, — произнёс я, поджав губы, — что он рассчитывал подставить Митрича. Сделать так, чтобы мы поверили: это старик натравил на мирную деревню ту стаю. Спровоцировал беду, а потом тихо отступил в тень.

Морозов чуть кивнул, будто эта мысль была у него самой первой. Но вслух он ничего не сказал. Только взгляд у него стал более сосредоточенным.

— Мне тоже так подумалось, — спокойно произнес воевода, чуть повернув голову в мою сторону. — Он молодой, в отличие от Митрича. Но характер… у него не сахар. Да и не бывает у нечисти иначе. Чем сильнее представитель этой братии — тем он опаснее. Тем тяжелее у него нрав.

Я кивнул. В голове ещё звучали слова Иволгина.

— Митрич мне показался куда спокойнее, — осторожно отозвался я. Не с уверенностью, а как бы проверяя, не обманулся ли в первом впечатлении.

— Спокойнее, — согласился воевода. — Но не слабее. Он старый, как сама земля. Таких мало осталось. И потому может себе позволить тишину, вместо гнева.

Он замолчал на пару шагов, словно давая словам осесть.

— А вот Иволгин силу ещё доказывает. Себе, другим… вам. Поэтому и дёргается. Опасен он не от злобы, а от желания доказать, что может держать территорию. А такие часто лезут в лоб, не думая о последствиях.

Я задумался. Лес вокруг был всё тем же, пахнущим хвоей и влажной корой. Но внутри стало немного тише. Как будто что-то встало на место.

— Митрич уже своё отвоевал, — спокойно продолжил Морозов, глядя вперёд, где тропа терялась в лёгкой дымке между стволами сосен. — Он прошёл длинный путь. От ярости и борьбы с человеками до понимания, что с нами лучше договориться, чем воевать. Не потому, что стал слабым. Просто спустя столетия понял: мир даёт больше, чем злоба.

Я молча слушал.

— Он знает цену времени, — продолжал воевода. — Понимает, что век у них не такой, как у людей, а куда длиннее. Но беда в другом. Нечисть, она хоть и живёт долго, но рождается крайне редко. Чтобы на свет появился новый леший — кто-то из братии должен уйти. А то и не один. Иногда целый род истончается, чтобы дать дорогу новому.

Он помолчал. Лошадь под ним тихо фыркнула, стряхивая с гривы насекомое. Воздух вокруг наполнился запахом нагретой хвои и влажной земли.

— Мы можем терять людей, наши ряды быстро восстанавливаются. Мальчишки взрослеют, становятся бойцами, женщины рожают. А вот лешак, погибший или ушедший — это дыра. Не только в их ряду, но и в природе. Если хранитель леса уходит и наследника не оставляет, лес словно бы сиротеет. Туда сразу лезет всякая дрянь.

Я кивнул, жадно вбирая в себя важные слова про новый чудной мир. И вдруг мысль, которая давно вертелась в голове, будто оформилась сама собой:

— Вот оно как… — пробормотал я и посмотрел на Морозова. — Значит, Иволгин пришёл оттуда, где места ему не было?

— Верно мыслите, князь, — не скрывая одобрения кивнул Морозов. — Иволгин бежал из мест, где ему не было житья. Где его или гнали, или не принимали. А здесь приняли. Выделили владения. Слово дали, место у костра указали. И Иволгин пустил корни. Стал обрастать помощниками из тех, кому по душе его взгляды.

Я вёл лошадь по тропе и молча слушал. Всё в голове потихоньку выстраивалось в более цельную картину.

— Он не любит людей, — произнёс я, больше для себя, чем в ожидании ответа.

Морозов посмотрел на меня и чуть кивнул.

— Он не знает, на что мы способны. Слишком молод и горяч. Чтобы быть добрым соседом, надо уметь сдерживаться. А он пока способен только идти напролом. Старого князя старался не задевать, потому что знал: тот и слова не скажет, просто встанет. И тогда ноги Иволгина станут короче. А вот с вами решил попробовать. Парень, который только прибыл из столицы. Совсем еще зеленый. Может, поддастся и уступит. Вот и норов полез.

— Я заметил, — сухо согласился я. — В этом лесу у каждого своё место. Но князь здесь один.

— Как оказалось, у вас с дядюшкой больше общего, чем кажется на первый взгляд. — заметил Морозов. — Тот тоже умел, не повышая голос, поставить на место зарвавшегося молодца. Не кулаком, не криком, а тоном. Взглядом. Словом, которое резало, точнее любого ножа. Хотя… мог, конечно, и в ухо двинуть, если совсем борзели. Но редко до того доходило.

Морозов усмехнулся чуть заметно, словно вспомнил что-то личное, из тех случаев, что не рассказывают.

— Мало кто решался с князем тягаться, — продолжил он. — Потому что за ним стояла не только дружина и поданные Северска, но и покон. Сила договора, заключённого в этих землях, — это не просто традиция. Не красивая легенда. Это настоящая, ощутимая сила.

Он сделал короткую паузу, давая словам осесть.

— Её нельзя измерить, но каждый нечистый нутром чувствует. Особенно если молчит. Это у нас, людей, век короткий. Мы забываем, нарушаем, думаем, что пронесёт. Надеемся на авось. А у них память долгая. Они каждую рану могут столетиями помнить, как свежую.

Я слушал не перебивая. В этих словах не было назидания. Только правда. Ровная, как дорога, по которой мы ехали. Путь ради мира, за который дядюшка когда-то держался. И который теперь держать придётся мне.

— Мне показалось, что Иволгин разозлился, — пробормотал я — Как бы это не аукнулось людям из окрестных деревень…

— Он молод, — вздохнул Морозов. — И самонадеян. Думает, раз пустили, значит, леший стал здесь своим. И позволили вести себя, как хочешь. А это ошибка. Надеюсь, он привыкнет к текущему положению дел. Поймёт, где проходит граница дозволенного.

Воевода замолчал, а потом добавил, чуть тише, почти без интонации:

— А если не привыкнет — придётся отправить его туда, откуда пришёл. Слишком хрупкий у нас покой, чтобы его разбалтывать из-за одного упрямого лешего.

Слова прозвучали просто. Но в них было всё: и опыт, и тревога, и готовность — если что, действовать. Как это всегда делается, когда речь идёт уже не о политике, а о людях.

— Считаете, он не станет идти против Митрича? — спросил я, стараясь держать голос ровным.

Морозов не сразу ответил. Некоторое время он ехал молча, будто прикидывал в уме не только слова, но и последствия.