Русский флаг (СИ) - Старый Денис

Конечно, они это будущее они видели по-своему, как шляхетскую вольность, наподобие того, что происходит нынче в Речи Посполитой. Вместе с тем, люди были строго уверены, что Россия должна жёстко проводить свою политику, прежде всего, по отношению к инородцам.

— И не гадко тебе, Артемий Петрович, угодливым быть для всех этих немцев, что возле Императрицы обретаться? — спросил Пётр Михайлович Еропкин.

Главный архитектор Санкт-Петербурга ловко поддел несколько мелко нарезанных кусочков мяса, залитых каким-то соусом на основе молока, и с удовольствием съел то, что названо «русским гуляшом». В ресторане кормили отменно, по крайней мере, необычно.

— Гадко. Нет удовольствия у меня видеть все эти немецкие морды, Да всем им угождать. А как иным способом пробиться через эту скверну немецкую? — резко ответил кабинет-министр Волынский.

— А ты не серчай! Да и не зазнавайся, Артемий Петрович, коли мы решили вольности шляхетские продвигать, так равные мы и здесь, не гляди, что ты кабинет-министр! — не менее резко сказал Андрей Фёдорович Хрущёв.

Если Еропкин в этой компании был своего рода интеллигентом, человеком новой формации, просвещённым, знающим множество иностранных языков и владеющим немалым количеством наук, то Хрущев, напротив, являл собой пример закостенелого консерватора. И было даже непонятно, почему он находится в этом обществе.

Впрочем, все эти люди так или иначе были связаны с Василием Никитичем Татищевым. Хрущёв долгое время был заместителем Татищева на Урале в Сибири, полностью разделял, и до сих пор разделяет взгляды Василия и на устройство государства, и на то, как нужно действовать для всеобщего блага в Российской империи.

Артемий Петрович Волынский также был знаком с Татищевым, и во многом ранее помогал ему, и когда был губернатором в Астрахани, и губернатором в Казани. Более того, множество коррупционных схем, по которым Волынскому удавалось очень грамотно и качественно грабить Казанскую губернию, были придуманы и апробированы именно Татищевым.

По сути, если разобраться в политических взглядах тех людей, которые сейчас собрались, то можно было бы всех их объединить только одной фразой: «Мы против!». Но, если бы Волынский, Хрущёв, Еропкин и другие заговорщики, включая того же Татищева, решили более детально поговорить о своих политических взглядах, о том, какой именно они видят Россию будущего, то, скорее всего, вся эта клика-заговорщиков рассорилась бы между собой. Возможно, именно поэтому многие вопросы остаются открытыми, их просто игнорируют. Потому поодиночке эти люди и вовсе ничего из себя не значат. Так, конечно, не считал Артемий Петрович Волынский. Именно он собирался взять первенство в группе заговорщиков.

— Господа, я предлагаю нам не препираться, не искать ссоры между собой, а подумать о том, как помочь нашему общему делу, — после игры «в гляделки» с Хрущёвым сказал Волынский.

Андрей Фёдорович Хрущёв своим вульгарным поведением и обращением на «ты» демонстрировал Волынскому неуважение. Он хотел показать, что Артемий Петрович не может выделяться из общей массы людей, которые недовольны существующим положением дел в Российской империи.

А ещё, именно Хрущёв был наиболее преданным адептом Василия Никитича Татищева. Волынский же всё меньше ориентировался на Татищева, но всё больше проявлял самостоятельность.

— Господа… — сжав всю свою волю в кулак, чтобы не разъяриться, всё-таки продолжал собрание Волынский. — Нам нужна гвардия!

Еропкин и Хрущёв посмотрели на Волынского с изрядной долей изумления.

— Вы предлагаете создать нам свои отряды? — спросил Пётр Михайлович Еропкин. — Смею заметить, что я нисколько не офицер. Я градостроитель и архитектор.

— Да нет, господа, вы меня неправильно поняли. Я говорю о том, что нам пора бы искать в гвардии своих людей, — подобное заявление также вызвало дополнительный приток скепсиса и недоумения.

— Напомнить ли тебе… — вновь начал грубо говорить Хрущёв, но встретившись с яростным взглядом Волынского, который был готов прямо сейчас взорваться вплоть до того, чтобы бросить вызов на дуэль, поправился. — Вам, Артемий Петрович известно, что все гвардейские части на прямую подчинены государыне, и в большей степени контролируется Бироном. Может, в меньшей степени Остерманом и Ушаковым. Да сунемся мы туда, так сразу же будем раскрыты!

Волынский усмехнулся. Теперь он уже точно знал, что и в гвардии не всё так однозначно. Артём Петрович стал изучать этот вопрос сразу же, как только на слуху у многих появилась фамилия Норова. И когда Волынский окунулся в проблему более глубоко, оказалось, что многие люди готовы к каким-либо свершениям.

— Норов ходит в любовниках у Елизаветы Петровны… — начал было говорить Волынский, но был тут же перебит Хрущёвым.

— Норова нужно забить под печь! Он заноза в делах Василия Никитича Татищева! — выкрикнул Хрущёв.

— Норова можно и нужно делать своим. Более того, знали ли вы, что у Елизаветы Петровны более за три сотни крестников? И большая часть из них — это дети гвардейцев Преображенского полка. Смекаете ли, господа, что, взяв Норова, мы можем часть Измайловского полка склонить на свою сторону. А войдя в союз с Елизаветой Петровной, заставив её подписать уже наши кондиции, мы и вовсе станем главной силой в России. И действовать нужно тогда, когда Миних будет на войне, — озвучил весьма сильный план Волынский.

Артём Петрович, как и Хрущёв, получают письма Татищева, и, в принципе, они и стали причиной тому, то заговорщики встретились и на этот раз. Вот только любые мысли о том, как можно изменить Российскую империю, сделать её шляхетской, натыкались на то, что люди занимались лишь только прожектёрством.

Сейчас же Волынский предлагал кое-какой план. Рабочий или ещё один прожект, который не мог бы осуществиться, но, если не попробовать, то точно ничего не получится в дальнейшем. И можно уже более не собираться вместе.

— Излагайте свой план, Артемий Петрович! — попросил Еропкин. — За последние два года нашего с вами общения, я впервые увидел, что мы хоть что-то можем сотворить. Так давайте же сделаем это Господа, иначе всю жизнь будем жить во лжи и трусости! Хоть в союз пойти к Елизавете Петровне, хоть к кому, но в России должна быть шляхетская вольность и голландский уклад жизни, как и завещано было государем императором Петром Великим.

И никто в этот момент даже не подумал о том, что, если бы Пётр Великий слышал подобные речи, то уже через минут десять были заостренные колья, на которых бы и посадили всех говорунов. Но так часто бывает, что, когда умирает великий правитель, то его идеи используют в свою угоду и злодеи, и праведники.

Глава 16

Великие труды вознаградятся голодом, и жаждой, тяготами, и ударами, и уколами, и ругательствами, и великими подлостями.

Леонардо да Винчи

Уфа

20 октября 1734 года

Кто скажет, что Юг — это всегда про тепло, пусть побегает легко одетым (в одном презервативе) по степи в октябре вечерком! Свежо! Днем еще могло немного показываться солнце и даже несколько греть макушку головы. Но вечером… Хоть в шубу укутывайся.

А еще давило однообразие. Мы уже сколько тут… А сколько? Месяц? Два? Нужно было посмотреть зарубки на стене у кровати, сколько именно пребывали в Уфе. Ибо День Сурка у меня, не иначе! Сюжет каждых суток сливается в один, но очень длинный день.

Утром подъем. Разминка с обязательной пробежкой и выполнением ряда упражнений. Завтрак. После два отряда из двух десятков бойцов по сменно отправляются на патрулирование местности. Остальные же идут на тренировку. Потом обед, вечерняя тренировка, построение.

И так каждый день. Да, мы были самой организованной силой в Уфе. Но как это воспринималось окружающими? С изумлением, а некоторые так и с жалостью и скорбью, как смотрят юродивого, что совершает откровенные глупости по скудости своего ума.

Казалось, что даже солдаты Тобольского пехотного полка, и те крутили пальцем у виска, когда мимо пробегала моя рота. Да еще и с голым торсом, в организованной коробочке. Но, с другой стороны, мы являли собой пример дисциплины, правильного подхода к обучению личного состава. И кто этого не понимает… Пусть идут лесом. Хотя где тут, в степи леса?